Я не способен на монологи (по крайней мере, без телесуфлера). Поэтому скажу лишь несколько слов по поводу телевидения, а потом с удовольствием пообщаюсь с вами.

Восемь с половиной лет я смотрел несколько информационных программ в день, читал три-четыре газеты, в связи с чем немножко приболел. Ежедневный просмотр программы "Время" не может пойти на пользу психике. Я уж не говорю о "Вестях" на телеканале "Россия". То есть перед вами инвалид.

Моего лица на экране нет по факту. Это не мой выбор. На это, как принято говорить, "имеется мнение". С каким бы высоким начальством я не разговаривал, все показывают куда-то наверх. Имеется мнение, что моего лица не надо. Сначала говорили, что не надо сатирических проектов, публицистических (другое - пожалуйста). Потом выяснилось, что меня не надо вообще. За исключением Первого канала, на котором мне предложили быть ведущим ток-шоу, не имеющего никакого отношения к моим представлениям о том, чем я должен заниматься в жизни.

Есть несколько телевизионных проектов, с которыми я работаю, но там будут задействованы только мои мозги, но не мое лицо. На отдельных, особо демократических каналах, я буду подписываться каким-то псевдонимом. Это вдохновляет. Но я совершенно спокойно проживу без того, чтобы маячить в телевизоре.

Я себя начинаю ощущать частным человеком. Мне так гораздо комфортнее и уютнее.

- В тех регионах, деревнях, поселках, городах, которых достигло "тлетворное" влияние ваших "Кукол" и вашего "Бесплатного сыра", Шендерович стал нарицательным именем, и даже звучит: "То же вот, Шендерович выискался". Вы ощущается на себе ответственность за то, что вы - "национальное достояние"?

- Я так и не смог привыкнуть к тому, что существую за пределами круга моих друзей, что меня знает кто-то, кого не знаю я. Если перестать кокетничать, могу сказать, что для меня это удивительно. К известности я так и не привык.

Что касается ответственности - это очень важный вопрос. Я понимаю ответственность за свое слово и, надеюсь, пользуюсь им довольно точно, что мне и во благо, и в некоторую нагрузку, потому что я не вполне свободен в своих поступках и словах.

- Недавно по Первому каналу прошли леонтьевские "Куклы". Вам не жалко свое детище?

- Если после развода сын живет в чужой семье и постепенно становится дебилом, то, конечно, на это больно смотреть. С 14 апреля 2001 года я к "Куклам" никакого отношения не имею и не хочу иметь. Я был всего лишь автором текстов. Юридическим владельцем программы "Куклы" является Василий Григорьев, и он имеет право делать то, что ему заблагорассудится. Он человек простой. Когда деньги можно было зарабатывать на критике власти, он зарабатывал на этом. Сейчас, когда можно зарабатывать на вылизывании, он будет зарабатывать на вылизывании. То, что сейчас представляют собой "Куклы", - это участие в каких-то внутренних разборках. Свою демократическую функцию они давно перестали выполнять. Это мое мнение, оно не может быть объективным, потому что я пристрастен.

- Если целый день по телевизору идет "Лебединое озеро", мы знаем, что это значит. А что значит, если на пике популярности "Смехопанорама" и "Аншлаг"?

- Есть такое химическое вещество, называется "веселящий газ". Вот его и пустили, пусть страна веселится. Истекая кровью. Качество юмора - это очень симптоматичная вещь. Зная, над чем смеется общество, что повышает рейтинги, можно ставить обществу диагноз. С моей точки зрения, диагноз получается довольно печальный.

Но Петросян и Степаненко не заброшены к нам из-за рубежа. Регина Дубовицкая - это не агент "Массада". Общество, доведенное до электорального состояния (когда гражданского общества нет, когда отсутствует инстинкт самосохранения), вот так и смеется.

Мы сами вырастили это чувство юмора, сами его культивируем. Хорошо, что наше поколение видело Райкина, Утесова, Карцева. А новое поколение, как на "Чупа-Чупсе", вырастает на содержимом "Смехопанорамы". Мне кажется, что это тревожный симптом. И надо пытаться этому противостоять.

- Для вас надлом - это побуждающий мотив или ступор?

- Читаю интервью "ПТУшницы" (она же звезда российской эстрады): "Ну, не творческий у меня период". Я, ошалевший от такой откровенности, начинаю вчитываться. Оказывается, она сменила визажиста. И у нее настал новый период в творчестве.

Вспоминаю Зиновия Гердта, который просто запретил своим же примером применять такие слова по отношению к себе. Высшая похвала Гердта в свой адрес была вполне пристойна. Он говорил: "За эту работу не стыдно".

- Не могли бы вы поделиться рецептом, как боретесь с тем драконом, который, по мысли Шварца, живет в каждом человеке и который временами просыпается?

- Я так перебоялся в советской армии! Вот там мне было реально страшно. Там я понимал, что надо мной старший сержант Чуев, который пытался сделать так, чтобы я не жил. Те, кто был в армии, меня поймут. Я думаю, что у каждого такой сержант где-то на горизонте был. И после Чуева мне Путин не страшен.

После возвращения из армии я начал писать, и выяснилось, что стало можно говорить все. А это такой наркотик, который забивает даже чувство страха. И страх действительно прошел. Это не значит, что я идиот и ничего не боюсь. Боюсь! Потому что у меня есть жена и дочь. Я более-менее понимаю, с кем мы имеем дело, и в этом смысле тревога есть.

Во время Норд-Оста было огромное желание самообмана. Хотелось сказать себе, что все нормально, что была блестящая операция спецслужб. Надо было заставить себя анализировать и не побояться думать. Был страх не перед тем, что тебя накажут, если скажешь что-то не то. Был страх понять, что, кажется, прав ты.

Мне нельзя было ошибиться, и я анализировал ситуацию той ночи на субботу по минутам - как был организован штурм. Когда я увидел и сопоставил факты, они привели к ужасным выводам. И сказать о них было тоже трудно. Я очень хорошо помню, как на записи сидели монтировщики, осветители - техническая служба, и видел, что с ними происходит. Им было как-то стремно слушать.

Для меня это был самый тревожный день в моей профессиональной практике. Потому что надо было не позволить себе ошибиться. Первое условие - не обмануть себя. Самообман - это самое страшное. Следующий шаг легче - не обмануть другого.

- В кого вы такой острослов?

- Наверное, в папу. Он писал, был лауреатом премии "Крокодил" за 1959 год под фамилией Семенов. Хотя, надеюсь, что я не острослов. Не знаю...

Я не люблю этого слова, потому что от него попахивает КВН, то есть желанием непременно сострить, сказать что-то смешное. Хотелось бы быть остроумным человеком - успевать думать перед тем, как скажешь. Чтобы сказанное тобой, было смешно, потому что сказано точно, потому что пропущено через ум, а не просто ради того, чтобы сказать смешно.

Смех - может быть, самая удивительная человеческая реакция. Мой старший друг и товарищ Вадим Жук, который писал блистательные куплеты в нашей программе "Бесплатный сыр" (он - классик капустного жанра), замечательно сформулировал мысль, что человека можно насильно заставить расплакаться, а насильно заставить рассмеяться нельзя. Смех - более тонкая материя, чем слезы.

Смех - страшное оружие, немыслимое. Это бомба. Потому что она уничтожает. Смех сажает репутацию человека. Это очень важно. Смех - это, может быть, последнее демократическое оружие. Как анекдот в сталинские времена. Даже когда происходит тотальное подавление, даже в государстве, где продажная власть, анекдот существует. Юмор, как вода, найдет дырки.

Интересно, что сейчас возвращаются старые анекдоты. Помню анекдот 1983 года про Андропова: "Водка "Андроповка", которая вяжет не только язык, но и руки". Прошло

20 лет, и я слышу про новый сорт яблонь - "Путинка". С тем же выходом. Юмор делает петли, витки и выходит из-под земли наружу, как подземная река. В этом смысле, юмор - довольно мощная вещь.

- Что помогает вам оставаться блестяще ироничным, но не злым?

- Спасибо за добрые слова. Не знаю... Повезло, что родители научили - врать нехорошо, воровать нехорошо, слабых обижать нехорошо, и все это в пределах десяти заповедей, не более того.

Конечно, время от времени чувство отчаяния возникает. И после Норд-Оста долго лежал пластом. Что помогает?.. У Александра Володина есть книга "Стыдно быть не счастливым". А Бродский говорил: "Вспомни о том, скольким людям гораздо хуже тебя". Людям, которые не хуже тебя, а зачастую лучше. У кого-то хлеб черствый, у кого-то жемчуг мелкий. Надо понимать, что у тебя, в общем-то, мелкий жемчуг. Это надо помнить. Это немножко встряхивает, потому что стыдно быть не счастливым.

А еще есть много красивых фраз римских стоиков, которые я в юности вычитывал, а потом вдруг выяснилось, что они имеют отношение ко мне. "Делай, что должно, и пусть будет, что будет" (Катом Старший). Или Сенека, сказавший по поводу Нерона, которого сам же фактически воспитал: "Это нельзя изменить, но это можно презирать". Надо понимать, что мы не первые и не последние, и многим было и есть намного хуже. Люди как-то с этим справляются.

По поводу злости: надо отличать доброту и слабоумие. Не всякий, кто благостно улыбается со слюной изо рта, добрый. Иногда он просто слабоумный. Не всякий, кто говорит желчные вещи, зол.

У Эскандера есть гениальное определение: "Сатира - это оскорбленная любовь". Я думаю, что в пощечине негодяю есть большое нравственное удовольствие для честного человека. Этот человек, как мне кажется, необходим. Но человек, который ходит и раздает пощечины направо и налево, - больной, его надо госпитализировать, ему надо связывать руки. Как говорил Печорин, "я люблю врагов, но как-то не по-христиански".

Могу сказать, что иногда меня, что называется, несло. На этот случай был шеф-редактор, и было кому вылить на мою голову ушат холодной воды. Иногда мне браковали тексты, хотя я - художественный руководитель программы. Но я не считаю себя злым. Ядовитым - да. Не вырвали еще этот зуб.

- Куда вы направите творческую энергию?

- Начал работать в газете у Рафа Шакирова, буду работать на радиостанции "Свобода", на радиостанции "Эхо Москвы". Этим исчерпывается список средств массовой информации, где я могу работать. Но надо работать так, чтобы их тоже не закрыли.

Год назад у меня был дивный диалог на заседании жюри ТЭФФИ. Ко мне подошел Эрнст, который давно делал какие-то пасы в мою сторону, и по-отечески меня обняв, сказал: "Витя, ну когда ты перестанешь работать на маленьких каналах и начнешь работать на большом?" Я ответил: "Костя, большой канал, на котором я работаю, скоро становится маленьким". Больше предложений не поступало.

Я, как черная метка, перехожу с канала на канал, и куда попадаю, там что-то начинает не складываться. А сейчас предложений уже нет.

В первой жизни я был литератором. Мне нравится марать бумагу. Две пьесы написал, одна из которых идет в "Табакерке". Еще есть идея книги... Это юмористика, что, на самом деле, мне интереснее всего. Я давно сформулировал: ничего интереснее самой жизни я не придумаю. Только слушать, смотреть, записывать и не лениться.

Если бы я в "Бесплатном сыре" выдумал, что спикер верхней палаты парламента г-н Миронов организует движение "защитим выхухоль", меня бы справедливо назвали очернителем и сказали, что мне надо знать меру в нелюбви к власти. Я собираю такие истории, в которые совершенно невозможно поверить, но которые, тем не менее, являются чистой правдой. Они рассказывают о нас, о нашем национальном самосознании гораздо больше, чем романы. Я лишь хочу собрать их в одну книжку.  

Илья БАТРАКОВ, Нижний Новгород. Опубликовано в журнале "Деловая неделя" N10, октябрь 2003 г.