"Когда-то я был интеллигентом, закончил филологический факультет МГУ, но жизнь пошла суровая, и пришлось стать финансистом", - так могла бы начинаться биография Олега Радзинского.

Сын известного историка и драматурга Эдварда Радзинского, он вырос в ссылке, на руках у Анны Ахматовой. Его отец и дед - политзаключенные "со стажем". Высшей похвалой в семье было "в лагере ты жил бы хорошо". Юный Олег Радзинский без проблем поступил в МГУ, так как был единственным в истории Москвы трижды победителем городской олимпиады по литературе. А после успешно сданных экзаменов в аспирантуру, "пошел по этапу" в лагерь под Томском.

Сегодня он вспоминает об этом с юмором и даже с какой-то теплотой: "Моя статья называлась так: "антисоветская пропаганда с целью свержения и ослабления советской власти". Получается, я хотел сначала власть свергнуть, а потом ослабить. Я даже написал заявление начальнику следственной группы с просьбой переформулировать статью. Он был замечательный человек - многих из нас пересажал, и на это философски отвечал: не обижайтесь на нас, работа у нас такая".

Потом Радзинский оказался в числе сорока трех советских политзаключенных, освобожденных по договоренности между Горбачевым Рейганом и депортированных из СССР. Так он стал - и остается - американским гражданином. Когда приехал в Америку, понял, что филологи не в чести ("особенно российские") и стал инвестиционным банкиром. Хотя он говорит, что опыт его работы в реальном секторе экономики ограничивается работой на лесоповале, он многое может рассказать о бизнесе в России. В середине 1990-х Радзинский наблюдал за процессом приватизации с американской стороны, в конце - ездил по стране и скупал пакеты акций российских предприятий, что по сравнению с работой на Уолл-стрит - настоящий экстрим.

Доктор политических наук, председатель правления ООО "Телевещательная корпорация "Рамблер", руководитель продюсерской группы "Компания Олега Радзинского", член правления Национальной Ассоциации телерадиовещателей и индустриального комитета СМИ, просто интересный и обаятельный человек. Пообщаться с ним удалось при содействии регионального клубы журналистики "Из первых уст" (один из проектов РОО "Открытая Россия"). Главной темой общения стала способность человека противостоять обстоятельствам. Главный итог: "Несмотря на то, что вы американский гражданин, мы-то чувствуем, что вы свой, наш". Так дружно решили все журналисты, участвовавшие в беседе.

Как я чуть не стал подлецом

Было это, по-моему, в 1984 году. Сижу я спокойно в лагере строгого режима, под Томском. Особо опасные рецидивисты, и я тоже - моя политическая семидесятая статья требовала наказания по всей строгости. Приезжает к нам комиссия, аж из Томска. Построили нас всех. Приходит оно - Начальство. В пальто и полушубках, вкусно пахнет водкой, колбасой, курит сигареты, а не махру, как мы. И тут мне стало так горько и завидно, вдруг захотелось как-то показать, что я почти из интеллигентной семьи, закончил МГУ, не всегда был "зэка Радзинский" с номером отряда на бушлате. Захотелось выделиться - сказать что-то умное, гражданское. Пока я думал, как именно это сделать, я осознал, какой же я подонок: ем с людьми из одной плошки, сплю с одном бараке, и хочу их предать. За что? За то, чтобы почувствовать сопричастность к тем, с кем я боролся, кто меня сюда посадил?

У каждого в жизни бывает такой момент, момент выбора, быть ли холопом.

Как все-таки глубоко в нас сидит это холопство, как мы легко признаем "хозяина"… И здесь нет личной вины: мы всегда жили в Империи, а она веками воспитывала и воспитывает подданных - ей не нужны граждане. Поэтому построение гражданского общества сегодня - первостепенно. В гражданском обществе человек осознает свою ценность, а чиновники и государство должны отчитываться перед ними за свои действия. А у нас государство паразитирует на человеке, всячески проявляет свою власть над ним. Поэтому в России так ненавидят богатых - они выделяются из общей массы, проявляют себя. Идеями равенства это оправдать нельзя: это не равенство, это нивелирование, усреднение.

Что такое патриотизм?

Вообще-то я сейчас американец. Когда я жил в России, для меня патриотизмом было бороться за право говорить, читать и обсуждать то, что ты хочешь, знать историю своей страны такой, какая она была, а не такой, как она описана в учебниках. За это я боролся и был справедливо наказан. Кстати, по поводу того, что меня посадили, у меня нет никакой горечи - напротив, есть благодарность: я рос эдаким московским плейбоем, единственный "народ", который я видел, это был наш садовник на даче, а тут мне показали "настоящую жизнь" и "настоящий народ".

Сейчас я считаю патриотом, например, Ходорковского. Потому что он дает работу сотням тысяч людей, у которых есть семьи. Он тратит свои личные деньги на то, чтобы его работники имели социальные права и ощущали себя гражданами. Он не продал и не вывез все за границу, как это сделали многие другие. За что сегодня и расплачивается.

А вообще я патриот идеи. Идеи гражданского общества. Высшее проявление достижений гражданского общества для меня - это то, что в США бизнесмены боятся только одного человека, старичка Алана Гринспена (главы Федеральной резервной системы США), и внемлют каждому его слову и жесту, когда он озвучивает свои прогнозы. Но в отличие от действий российских правоохранительных, налоговых органов, прочих чиновников, все его слова основаны на объективных фактах, анализе реальных тенденций развития рынка. В Америке вообще нет проблемы криминала в бизнесе - закон там уважают просто фанатически, а вся государственная система защищает меньшинство, индивидуума. Она построена так, что законы штата выше федеральных, а муниципальные решения - важнее решений штата.

Чему приходится противостоять современному бизнесмену?

Каждый из нас вынужден преодолевать прежде всего самого себя. У нас есть ряд стереотипов. Если ты не хозяин предприятия, то ты должен всячески бороться с акционерами. Самый эффективный способ борьбы - это украсть у них прибыль. Если руководители предприятий сами были акционерами, то возникала другая проблема: как эту уже украденную, но уже у других акционеров прибыль перевести на Запад. Очень долго российский бизнес шел к тому, что средства нужно реинвестировать. Тот же "ЮКОС" сегодня реинвестирует в производство 21% - это невиданные цифры. По моему опыту - а я немало поездил по и поработал России как банкир, - более 2-3% не реинвестирует никто. Конечно, в какой-то мере это издержки политической нестабильности.

А "ЮКОС" занимает сегодня вторую позицию по размерам прибыли на вложенные инвестиции и теснит таких гигантов мировой экономики, как Microsoft, банковское объединение Citygroup и фармацевтический концерн Pfizer.

За что я, кстати, благодарен советской системе и лагерю, куда она меня запрятала, так это за то, что она помогла мне выработать способность противостоять обстоятельствам. Еще я понял одну вещь: человек не может что-то делать, выносить что-то только тогда, когда сам себе скажет, что не может. Думаю, что никогда бы из меня не получилось никакого инвестиционного банкира, никогда бы я не был управляющим большого европейского банка, если бы не был томским политзаключенным. Конечно, это не значит, что каждому банкиру нужно иметь такой опыт…

Что касается бизнеса, то, как говорят у нас в Америке, преуспевает тот, кто лучше считает, быстрее считает и главное - правильно считает. И еще желательно, чтобы вообще не было нервов: когда ты понимаешь, что тебе предлагают цену, которую ты готов заплатить, в этот момент нужно сказать "нет, не устраивает" и уйти. И ждать, пока они придут сами. А жесткость ведения бизнеса в России, мне кажется, со временем уйдет - когда сойдет на "нет" субкультура бандитизма, которая сформировалась за годы перестройки: страна искала своего героя. На самом деле героями должны быть те, кто не отнимает, а дает, создает.

Чекисты - тогдашние и сегодняшние - какие они?

С нынешними чекистами не общался и общаться не хочу. Когда меня посадили, чекисты были людьми весьма интеллигентными и начитанными: они читали то же, что и я - конфискованную литературу. Что меня поразило, что мой следователь, Круглов, постоянно говорил: вы нас не путайте с партийными - у нас, в отличие от них, нет никаких привилегий. Врал, наверное. Но печенье из буфета, которым он меня угощал, было вкусным. Последний - надеюсь - опыт общения случился в конце 1990-х. Тогда мы купили крупный пакет акций одного российского завода, я поехал на собрание акционеров. Но местные ФСБэшники на собрание меня не пустили, а по приказу директора этого предприятия, отвезли меня в аэропорт.

Чего я боюсь, что у современных представителей этой "профессии" уже нет того идеализма, который был у "прежних". Боюсь, что к власти просто пришла группировка тех, кого в свое время обделили собственностью (сейчас все делится по отношению к собственности). А очередное перераспределение может привести к краху экономики, ведь эти люди, в отличие от топ-менеджеров мирового уровня, возглавляющих сегодня многие российские предприятия, не имеют опыта обращения с этой собственностью.

Почему так трудно интеллигенции?

Потому что советская интеллигенция привыкла определять себя по отношению к власти и отделять себя от нее. Когда не стало точки отсчета, интеллигенция себя потеряла. Вдруг выяснилось, что это оппозиционность была главным признаком.  

Елена МАКЕВИЧ (НОВГОРОДОВА), Иваново, Опубликовано в газете "Частник", 8.10.2003.