Слабая наука, как сухая вода. Тратить на неё деньги - бессмысленно

Разговоры о том, что Россия волевым усилием должна заставить себя слезть с нефтяной трубы и обратить взор на позабытые-позаброшенные несырьевые отрасли, в последнее время слышны часто. В числе несправедливо обойденных вниманием - наша наука и ее инновационные технологии. Благодаря которым, кстати, и сидючи на трубе, можно занимать разные позиции: приглашать для проведения необходимых технологических работ зарекомендовавшую себя на мировом рынке услуг и новаций западную фирму или родного Кулибина. При условии конкурентоспособности последнего.

Между тем, на мировом рынке высокотехнологической продукции, который вообще-то по объемам превосходит сырьевой, доля России ничтожно мала и недотягивает даже до одного процента. Мы, необъятые и могучие, уступаем здесь даже крошечному Тайваню. Кто-то склонен видеть истоки бедственного положения отечественной науки в кадровом кризисе и приснопамятной утечке мозгов. Согласно официальным данным, с 1992 года по 2001-й количество исследователей в РФ сократилось практически вдвое и составляет на сегодняшний день 428 тыс. чел. Президент Ассоциации "Российский дом международного научно-технического сотрудничества" Борис САЛТЫКОВ призывает официальным данным не верить. Бывший министр науки РФ, выступавший в клубе региональной журналистики "Из первых уст", считает, что в первую очередь российской науке надо решать экономические проблемы, возникшие даже не в переходный период, а еще по дороге к нему. Тогда и кадровые вопросы решатся сами собой.

Конец золотого века

Советская наука погибла сама. Нужно это признать и, проанализировав хронические заболевания, совокупность которых привела к естественной смерти, начинать жить в новых условиях.

То, что в Советском Союзе была огромная и сильная наука, отрицать как-то бессмысленно. По доле затрат из бюджета и численности ее можно сопоставить с американской. Которая, тем не менее, была первой по мощи, потенциалу и способности сначала произвести знания, затем быстро их внедрить и коммерциализировать. Отличалась наша наука от штатовской и распределением средств по секторам, коих у нас формально было три - вузовский, академический и отраслевой, а реально все же два - военный оборонно-ориентированный и гражданский. Согласно впервые обнародованным Михаилом Горбачевым в середине 80-х данным, на "оборонку" шло 75 процентов научного бюджета. В США, даже в самые тяжелые околовоенные времена, эта цифра не превышала 50 процентов. Кроме того, наш ВПК аккумулировал все качественные научные ресурсы: и материальные, и трудовые. При этом он был абсолютно закрытым и опирался на собственные силы. По мнению Б. Салтыкова, все это имело негативные последствия для обоих секторов. Эффективность науки напрямую зависит от ее динамизма, который, с одной стороны, сводится к непрерывному общению ученых с себе подобными, с другой же, - к гибкости экономики. Ведь идеи высказываются в разных научных сообществах примерно одновременно. Потом главной становится возможность экономики быстро среагировать на запрос и, чтобы идею проверить, например, создать сложную установку. Американцы это делали за 4-5 лет, мы - за 13-15 и то не всегда до конца доводили. Или, например, нужно изобретателю 25 граммов редкого материала и прямо сейчас. А ученому говорят: 25 граммов никто не сделает, давайте 25 килограммов и в следующую пятилетку. А когда не хватало оборудования, брали дешевых людей.

У советской науки был "золотой век" - 60-е годы XX века. Оттепель, разгар космической гонки, новые надежды, новые люди, талантливая инициативная молодежь, которая хотела учиться и имела такую возможность. Наука росла феноменальными темпами: под новую проблему открывался новый институт. И, что немаловажно, все это совпало с экономическими возможностями.

Но совсем скоро, когда оскорбленная нашим космическим успехом Америка первой высадилась на Луне, возможность снабжать в бешеном темпе передовые научные отрасли у Советского Союза иссякла.

В конце 80-х более 600 советских экспертов провели полномасштабное обследование всех отраслей фундаментальной науки. Оказалось, что к началу 80-х примерно в сорока процентах направлений СССР был действительно впереди, в 20-25 процентах был первым, но давно, а еще в 35-40 - уже позади, причем в электронике и автоматике - безнадежно. В итоге к началу реформы в 90-х годах наша наука подошла с избыточными мощностями, но спроса и ресурсов в экономике уже не было. Поэтому, когда в 1992 году произошла тотальная демилитаризация промышленности, советская экономика приказала долго жить, и у "оборонки" вообще не стало бюджета, она и скончалась. С гражданской наукой было немного по-другому. Десятки институтов десятки лет корпели над пылесосами, радиоприемниками, телевизорами, вентиляторами и миксерами. А потом хлынул "девятый вал" китайско-корейского ширпотреба, и ошалевший потребитель, быстренько оценив соотношение цена-качество, предпочел экспорт. Выбирая бытовую технику, особенно трудно быть патриотом.

Кулибин против Эдисона

Что наша наука представляет собой сейчас? Российскую Академию наук с президентом, президиумами, коллегиями и 453 институтами. РАН не реформирована, то есть, сохранив соответствующее устройство, живет по советским принципам. Содержит ее государство, которое, тем не менее, не имеет права уволить плохо работающего президента РАН, потому как он избирается своим общим собранием. А еще Академия наук прекрасно обходится без конфликта интересов - одного из ключевых понятий рыночной экономики, определяющего состязательность и конкуренцию, а в итоге - победу самых лучших. И получается, что члены президиума РАН, которые одновременно руководят институтами, преспокойно распределяют деньги на собственные заведения. Никто не обижен, и все довольны. Борис Салтыков полагает, что делать российскую науку такой, какой она должна быть - свободной, гибкой, компактной и конкурентоспособной, опираясь на закосневшую фундаментальную alma-mater, нельзя. Поддерживать надо только сильных, о слабых - до поры заботиться, помогая им уйти в другие сферы. Слабая наука - это как сухая вода, на нее бессмысленно тратить бюджет. Жестко? Да. И жестоко. И правильно.

Что делать? Создавать новые фонды. Для начала. Любой желающий сможет подать заявку в конкретный научный фонд: описать проект, составить смету. Руководство фонда разошлет проект экспертам, он получит три-четыре хороших отзыва. Автору, который входит в базу данных фонда, отпускают определенную сумму. Через год он публикует результаты. Если они приличные, его финансируют еще год-другой. Если неважные - извините, не получилось. Российский фонд фундаментальных исследований финансирует сейчас около 7 тысяч заявок, получая втрое больше. И все прозрачно: сумма, ее обоснованность, расходование, результаты. Это, кстати, прекрасный способ избавиться от советского принципа матподдержки, когда дядя министр спускал план и решал, сколько и какому институту дать, а какому КБ - ни за что.

Искать источники финансирования. Когда рухнули советские министерства, в каждом из которых был единый фонд науки и техники, на мели оказалась отраслевая наука. Тогда возглавляемое Борисом Георгиевичем Миннауки РФ сформировало специальный фонд. Из сотен и сотен отраслевых институтов по конкурсу было выделено около 60 лучших, которые терять было нельзя. Некоторые из них восстали практически из пепла - сумели приспособиться к рынку, ищут заказы, работают с зарубежными партнерами. И живут хорошо. Другие - чахнут, из последних сил хватаясь за свою строчку в бюджете. Ну не смогли, не адаптировались. И это при том, что еще в 1993 году был принят Патентный закон РФ, появилось понятие "патент на частное лицо", и абсолютно каждый изобретатель, до того обираемый государством, кидавшим ему рублей 300 за ноу-хау и ничего не стоившую книжечку "Свидетельство об изобретении" и забиравшим саму собственность на последующие продажу и прибыль, мог работать и получать за это совсем другие деньги. Конечно, нужно вертеться, предлагать, убеждать. Это для нас трудно, потому как, согласно излюбленной метафоре Салтыкова, Россия - страна Кулибиных, а Америка - страна Эдисонов. Первый - изобретатель, второй - предприниматель.

Реформировать существующие научные структуры. Бессмысленно распылять большие деньги на раздутые штаты и неэффективные учреждения, считает Б. Салтыков. Даже если каждому ученому вдвое увеличить зарплату, ничего не изменится. Потому что надо 60 тысяч, как в Америке, и столько же на приборы. У государства таких денег нет. Значит, нужно создавать немного, но классных научных центров, поддерживать уже эффективно работающие. Чтобы у людей были стимулы. И делать это надо быстро, пока на пороге не возникла настоящая драма.

И в науке, и в вузах сейчас одна из главных проблем - кадры. Вернее, их дефицит. Утечку умов никто не отменял, но возраст "утекающих" сместился от 35-40-летних к 20-30-летним. Потому что "здесь" можно получить хорошее образование, а "там" реализоваться - на хорошем оборудовании, в хорошем коллективе, имея возможность общаться, участвовать в конференциях, ездить по миру. Карьеру сделать можно, в том числе чтобы деньги получать и семью содержать. Осуждать молодежь, которая просто хочет качественно заниматься любимым делом, нельзя.

Есть и другая проблема, связанная еще с утечкой 90-х годов. Тогда уезжали и те ученые, которые преподавали. Что мы в итоге имеем? Средний возраст и в науке, и в высшей школе - 55-60 лет. Через пять-семь лет корифеи будут уходить и, многие считают, придут нынешние 25-28-летние. Борис Салтыков располагает другим прогнозом: эта молодежь, набираясь опыта, либо уезжает, либо уходит в другие структуры - банки, правительство и т. д. Получается, что в ближайшее время может возникнуть просто пустота. И что делать с ней - непонятно.

Цифры круглые и грустные

Вот так и получается, что в реальности новая российская наука - это не те 428 тысяч человек, о которых говорят официальные данные. По статистике РФФИ, активно работающих, печатающихся в хороших журналах, получающих гранты - около 70 тысяч человек. Всего. Еще к новой российской науке Борис Салтыков относит примерно 30 - 40 тысяч наших ученых, которые работают за рубежом. Кто-то - на постоянной основе. Кто-то - полгода "там", в бегах, добывании денег, публикациях, полгода "здесь". Это те люди, которые сумели вписаться в новые условия. Понемногу новая российская наука начинает интегрироваться - формируется своеобразная научная диаспора. Прошло нервное время, когда уехавших называли предателями. А те обижались и знать ничего об оставшихся здесь коллегах не хотели. Вместе с ностальгией появилось желание вернуться, пообщаться, помочь - и не просто найти деньги или партнеров, а вывести родную науку на реальный международный уровень. Потому что анекдот нового времени "Что такое американский университет? Это место в США, где российские профессора обучают китайских студентов" из язвительного давно стал грустным для обеих сторон.  

Ирина КОЗЕНКО, Саратов. Областная ежедневная общественно-политическая газета "Саратов-столица Поволжья", 14.11.2003.