После событий на канале НТВ и закрытия ТВС сатирик и знаменитый политический кукловод Виктор Шендерович оказался в свободном плавании. Сам он этот период своей жизни называет «творческим спуском». Мыслями о своем сегодняшнем существовании и о ситуации на телевидении в целом Виктор Анатольевич поделился с региональными журналистами на встрече Клуба региональной журналистики «Из первых уст» (Москва).

Виктор Анатольевич, вы ушли с НТВ, ТВС закрыли, на каком канале сейчас можно увидеть Шендеровича?

— Моего лица на телевидении нет по факту. Это не мой выбор. Это, как принято говорить, «имеется мнение». С каким бы высоким начальством я ни разговаривал, все показывают куда-то наверх. Имеется мнение, что моего лица не надо. Сначала говорили, что не надо сатирических проектов, публицистических. Другое — пожалуйста. Потом выяснилось, что вообще ничего не нужно. За исключением первого канала, на котором мне предложили быть ведущим какого-то ток-шоу, не имеющего никакого отношения ни к моей профессии, ни к моим представлениям о том, чем я должен заниматься в жизни. Есть некоторое количество телевизионных проектов, которые я предлагаю, с которыми я работаю, но там будут существовать только мои мозги, но не мое лицо. В отдельных случаях мне было сказано, что моей фамилии тоже не должно быть. На отдельных, особо демократических каналах я буду подписываться каким-то псевдонимом. Это вдохновляет. Что касается отсутствия лица, то для меня в этом нет ничего страшного. Я совершенно спокойно проживу без того, чтобы маячить в телевизоре. Мне так гораздо комфортнее, уютней. Я себя начинаю ощущать частным человеком, так приятней.

Недавно по первому каналу прошли своеобразные «Куклы». Имя Шендеровича очень тесно ассоциируется с программой «Куклы». Вам не жалко детище?

— Если после развода сын живет в чужой семье и постепенно становится дебилом, то на это, конечно, больно смотреть. Я к «Куклам» с 14 апреля 2001 года отношения не имею. Я был всего лишь автором текстов. Юридические права принадлежат не мне. То, что сейчас представляют из себя «Куклы», это участие в каких-то внутренних разборках. Свою демократическую функцию они давно перестали выполнять. Это мое мнение, оно не может быть объективным, потому что я пристрастен.

А вы знаете мнение Путина о ваших «Куклах»?

— Однажды Владимиру Владимировичу при нашей первой и, надеюсь, последней встрече, когда речь шла о куклах, я сказал, что власть нам должна доплачивать за кукол, потому что мировой опыт заключается в том, что с Миттерана, с Тэтчер «не слезали» карикатуристы. То, что перенесла Тетчэр за время своего премьерминистерства, не снилось даже Борису Николаевичу. Как только она стала частным лицом, как только она перестала быть фактически главой исполнительной власти, все прекратилось. Потому что она частное лицо. Ее критиковали как функцию, как человека, которого они избрали, стало быть, имеют право с нее требовать. То же самое Миттеран, который был в тамошних куклах лягушкой. Я и сказал Владимиру Владимировичу, что тут существует обратная пропорция. Чем терпимей ты, чем больше позволено средствам массовой информации в отношении тебя у власти, тем гарантированней твоя жизнь после ухода от власти. Это и есть демократическое равновесие. Не знаю, по-моему, он не внял.

Как известно, плохие времена не располагают к творчеству. Вы сейчас чувствуете творческий подъем?

— Сейчас я чувствую творческий спуск. Сатира — она по определению существует на преодолении. Чем чернее времена, тем лучше сатира, тем она мощнее. Что касается меня, то мне сейчас надо прийти в себя, просто понять, как жить дальше. У меня восемь с половиной лет было связано с еженедельной работой на телевидении, это немножко деформировало психику. Я девять лет смотрел телевизор по нескольку информационных программ в день, читал три-четыре газеты. В связи, с чем немножко приболел. Просмотр телевизионной программы «Время» каждый день в течение девяти лет не может пойти на пользу психике. Я уже не говорю о «Вестях» Российского телевидения. То есть перед вами «инвалид». Поэтому мне надо прийти в себя. Буду работать на радиостанции «Свобода», на радиостанции «Эхо Москвы». Этим пока исчерпывается список средств массовой информации, где я могу работать. Хотя надо сделать так, чтобы их тоже не закрыли. У меня был дивный диалог год назад на заседании Тэфи. Ко мне подошел Эрнст, который очень давно делал какие-то пасы в мою сторону, и сказал, по-отечески меня обняв: «Витя, ну когда ты перестанешь работать на маленьких каналах и начнешь работать на большом?» Я сказал: «Костя, большой канал, на котором я работаю, скоро становится маленьким». Больше предложений не поступало. Был еще один замечательный канал, где я получил предложение о работе. Оно звучало так: «Сделайте нам что-нибудь, только чтобы у нас не отняли лицензию». Я, как черная метка, перехожу с канала на канал, куда попадаю, там как-то не складывается. А сейчас предложений уже нет.

Но ведь вы еще и писатель...

— Да, мне этот процесс очень нравится — марать бумагу. Две пьесы я написал, одна из которых идет в «Табакерке». Может быть, что-то еще напишу. Есть идея одной книги, которую я начал потихонечку писать. Это юмористика. На самом деле, это мне интересней всего, я давно для себя сформулировал, что ничего интересней самой жизни я не придумаю. Только слушать, смотреть, записывать, не лениться. Позавчера посмотрел программу «Время». Как только 22-го июня в полночь прекратилась работа ТВС, с тех пор я новостей не смотрел. Так вот в новостях бабуся, на которой написано, что она из министерства, говорила о том, что все лучшее — детям. Двадцатиминутный сюжет о том, как хорошо детям в России, как заботится о них государство. Потом она говорит фразу, которую нужно записывать — я сам так не придумаю. Она произнесла буквально следующее: «В нашей стране дети до 15-ти лет подлежат отдыху». Я готовлю такую книжку, которая будет, в основном, состоять из мемуаристики, огромного количества услышанного, увиденного, рассказанного.

В кого вы такой острослов - в папу или в маму?

— Острослов... наверное, в папу. Хотя надеюсь, что я не острослов. Не люблю этого слова, потому что от него немножко попахивает КВН, то есть желанием непременно сострить, сказать что-то смешное. Хотелось бы быть остроумным человеком, то есть успевать думать перед тем, как говорить. Чтобы было то, что ты говоришь, смешно, только потому, что точно, потому что пропущено через ум. Я помню, что для меня с детства были загадкой люди, которые умеют писать смешно. Я очень много читал и пытался понять, как это сделано. Смех — может быть, самое тонкое человеческое чувство. Мой старший друг и товарищ Вадим Жук, который писал блистательные куплеты в нашей программе «Бесплатный сыр», классик «капустного» жанра, замечательно сказал, что человека можно насильно заставить расплакаться, а насильно заставить рассмеяться нельзя. Смех — более тонкая материя, чем слезы. Смех — страшное оружие, немыслимое, электронная бомба. Потому, что она уничтожает. Смех «сажает» репутацию. В совершенно продажном государстве, не говорю каком, где не работают никакие институты, где полностью продажное законотворчество, исполнительная власть. Но если какой-то человек вызывает смех, то он морально уничтожен, репутационно. Это очень важная вещь. Смех — это, может, быть последнее демократическое оружие. Как анекдот в сталинские времена. Когда идет абсолютное тотальное подавление, анекдот существует. Вода дырочку найдет. Юмор найдет дырки. Если нет программы «Куклы», нет Хрюна со Степаном, возвращаются анекдоты. Причем возвращаются анекдоты тридцатилетней давности. Удивительно, какие витки делает юмор. Я уже слышал про Путина анекдот, который я помню про Андропова. Водка «Андроповка», которая вяжет не только язык, но и руки. Это был анекдот 1983 года. Прошло 20 лет, и я слышу про новый сорт яблонь — Путинка. С тем же выходом. В этом смысле юмор — довольно мощная вещь.

В тех регионах, деревнях, поселках, городах, которых достигло «тлетворное» влияние ваших кукол и вашего «бесплатного сыра», Шендерович является именем нарицательным. Говорят, «тоже, вот, Шендерович выискался».

Вы на себе ощущаете ответственность за то, что вы — национальное достояние?

— Понимаете, какая штука, если не кокетничать, я могу сказать, что для меня это удивительно. Я к этому не привык. Так и не смог привыкнуть к тому, что существую за пределами круга моих друзей, что меня знает кто-то, кого не знаю я.

Что касается ответственности — очень важный вопрос. В какой-то момент я понял, что это просто так получилось. Это в значительной степени судьба, в значительной степени лотерея. В какой-то момент я понимаю, что моя судьба — это не только мое личное дело. Скажем, если 15 лет назад, когда мои друзья в большом количестве, полтелефонной книжки, съехали в эмиграцию, этот же вопрос стоял передо мной, были варианты. В бытовом смысле варианты довольно неплохие. Я счастлив, что тогда не поддался стадному чувству, не рванул. Сейчас я понимаю, что это не является моим личным выбором. Так получилось, что я стал каким-то значком. Я точно понимаю, что не могу просто уехать. Потому что знаю: это сорвет с места какое-то количество людей. Потому что это будет какой-то знак. Потом многие из них могут об этом импульсе страшно пожалеть. Поэтому в этом смысле осознаю свою ответственность. Я понимаю ответственность за свое слово. Надеюсь, что пользуюсь им довольно точно.

Р.КРАШЕНИННИКОВА.  

Регина КРАШЕНИННИКОВА, Магнитогорск Газета «Новая версия Магнитогорска», № 29 (110) 29.09.2003