(Адвокат и правозащитник в одном лице)

Профессия адвоката в современной России молода. Людей, которые попытались понять принципы дореволюционной адвокатуры и сохранить их в Советском Союзе, можно пересчитать по пальцам. Один из таких людей, бесспорно - известный адвокат и правозащитник Юрий Шмидт. На семинаре Клуба региональной журналистки "Из первых уст" он рассказал о своем взглядах на трудную работу адвоката.

О форме и содержании

За всю свою жизнь я ни разу не позволил себе прийти в суд без нормальной адвокатской формы. Считаю, что неуважение к суду проявляется даже во внешнем виде. Но вот в остальном, прошу прощения, я - человек джинсовый. Когда-то я учился в Ленинградском университете вместе с Анатолием Собчаком. Он юрист, я юрист, мы хорошо знали друг друга, были на "ты", и когда его избрали сначала депутатом, а потом председателем Ленсовета, я, тогда еще питая определенные иллюзии в отношении нашей власти и демократов, которые во власть пришли, забегал в ленсовет. Помню, встречаемся мы однажды на лестнице: я - в свитере, джинсах, он - в костюме, при галстуке, в белой рубашке. Говорит: "А ты в джинсах" Я говорю: "Да, я себе это могу позволить, а ты уже нет".

Мода на профессию

Профессия адвоката стала не только престижной, но даже и модной. Дети высокопоставленных московских родителей, не стесняясь говорят "а наш сын адвокат". Раньше услышать такого было абсолютно невозможно, да у нас и не было таких. Когда я начинал 43 года назад, все было совершенно иначе, и общественный статус адвокатов был совершенно иным.

Помню, когда я в далекие 60-ые годы приехал к своим друзьям в Грузию, и вот рассказываю, что закончил юридический факультет и работаю адвокатом. На меня смотрят по-доброму, но с таким сочувствием, и говорят: "А судьей не получилось? А прокурором не получилось?". И не пытался, чтобы получилось. Это даже не было осознанным выбором, это был зов судьбы, который я ощутил. Долгие годы в Советском Союзе мы делили своих коллег на "адвокатов по призванию" и "адвокатов по признанию". По изгнанию имелось ввиду, что наши ряды пополнялись не только за счет молодежи, но в значительной степени за счет бывших судебно-следственных работников. Всю свою жизнь я считал себя адвокатом по призванию.

Приходя в суд тогда, ты знал, что судья в процессе будет хамить, что прокурор в лучшем случае на твое приветствие ответит холодным кивком, что уборщица не применит сделать замечание, потому что она более высокий начальник в этом здании, чем ты, адвокат. И в то время, говоря о своей профессии, я произносил слово "адвокат" с гордостью, с вызовом. Сейчас времена изменились.

В защите нуждается любой

Сейчас профессия адвоката девальвировалась до такой степени, что мне иногда представляют многих людей из тех, которые мелькает по телевизору, и я, знакомясь с людьми, представляюсь "юрист". Мне не хочется слышать свою фамилию через запятую со многими другими фамилиями, и я стараюсь дистанцироваться.

Вот говорят, что я защищаю как правило хороших людей. Я легко предвижу вопрос, а как считать, что он плохой человек, он что, виновен для вас? И как вы выбираете, хорошего вы защищать пойдете, а плохого защищать не пойдете? Профессионален ли этот подход? Конечно, нет. Каждый человек, считается невиновным до того, как ни будет вынесен приговор суда, и более того, пока этот приговор не вступит в законную силу. В этом как раз и есть презумпция невиновности - никто не может быть подвергнут наказанию и объявлен преступником до того как суд в установленном законом порядке не признает его виновным.

В защите нуждается любой человек. И могу сказать совершенно откровенно, что много лет до начала зрелого периода перестройки, я работал в полном согласии с собой и никогда не испытывал никакого нравственного дискомфорта, потому что я очень хорошо знал, что я защищаю человека. В каком бы преступлении его не обвиняли, и какое бы преступление он реально ни совершил, я знал, что защищаю маленького человека от бездушной огромной страшной машины.

У Андрея Синявского описывается разговор следователя с обвиняемым на Лубянке. Обвиняемый, пытаясь собрать в кулак остатки человеческого достоинства, говорит: "Почему вы так обращаетесь со мной, я ведь в крайнем случае только обвиняемый, но не осужденный?" Следователь подводит его к окну и говорит: "Вот посмотри, видишь, там ходят люди, вот они обвиняемые, а ты здесь, ты уже осужденный". В нашей жизни практически так и было.

Трудное счастье адвоката

Не всегда появление адвоката в суде было сродни заупокойной молитве, хотя очень часто бывало и так - особенно в периоды так называемых кампаний. Тогда государственная судебная политика осуществлялась следующим образом: вдруг появлялось указание центрального комитета о том, что необходимо ужесточить борьбу с хулиганством. И в суд по 206-ой статье старого кодекса, а это была статья о хулиганстве, можно было вообще не ходить, потому что, что бы ты ни говорил, какие бы ты аргументы ни приводил - бесполезно. Оправдание было вообще ЧП. Наша работа сплошь и рядом заключалась в том, чтобы хотя бы добиться смягчения наказания, переквалификации на более легкую статью. Но когда начиналась кампания, об этом можно было забыть.

Сначала земля должна была гореть под ногами хулиганов, затем под ногами взяточников. Но начиная одну кампанию, судьи выправлялись в другой части, и тогда можно было в общем более или менее, с надеждой и с плохими результатами работать по другим статьям уголовного кодекса, и добиваться приличных результатов, хотя оправдание как таковое в нашей жизни было событием редким.

Многим моим коллегам повезло за два-три десятка своей профессиональной жизни иметь один-два оправдательных приговора, и это было счастьем. У меня за первые 30 лет работы было 4 чистых оправдательных приговора. Условия, в которых мы работали, были очень тяжелыми, и поэтому принимали любое дело. А меня, пришедшего со студенческой скамьи в адвокатуру, начитавшегося речей известных русских юристов, жизнь много раз била по голове. Выступления в советском суде очень сильно отличалось от условий, в которых выступали Спасович, Плевако, Коробчесвкий и многие другие известные наши адвокаты прошлого. Но, тем не менее, я стремился к делам каким-то ярким, необычным, а не к заурядным делам о хищениях социалистической собственности - кстати, самым высокооплачиваемым.

Я рвался в трудные процессы, не боялся никакой работы, и в общем работой своей жил, дышал, это была вообще среда моего обитания. И я хорошо знал, что если даже я защищаю человека виновного, то суд не допустит, чтобы был оправдан виновный человек. Вот чтобы был осужден невиновный, это сколько угодно. На самом деле адвокатура в Советском Союзе была чем-то вроде уступки общественному мнению загнивающего Запада. Мы пытались сделать вид, что СССР - более или менее цивилизованная страна, страна победившего социализма.

У меня бывали тяжелые поражения. В советское время их и не могло не быть. Тогда я иногда прикрывался тем, что власть такая, время такое и сделать ничего не можешь. Сегодня такого прикрытия нет.

Работа на стыке миров

Сейчас много говорят и пишут о коррупции в правоохранительной системе. Это не результат перестройки и не явление сегодняшнего дня. Коррупция была всегда. Но сегодня наступил абсолютный беспредел. То, что творится в нашей правоохранительной сфере, уже не поддается никакому разумному представлению для людей, которые не живут внутри всего этого и не варятся в этом соку. Сегодня за взятку делается все, что угодно: прекращаются дела, выносятся оправдательные приговоры, возбуждаются дела - пожалуйста, проплатите следователю за то, чтобы возбудить дело против конкурента - запросто. В арбитраж прийти без взятки невозможно. В апелляционной, конституционной инстанции иногда только читаешь результаты, анализируешь суть вынесенных решений и становится страшно.

Адвокат - это человек, работающий на стыке: здесь правоохранительная система, а здесь преступный мир. И лет 10 назад я заявил для себя, что не защищаю никого, относящегося к оргприступности: то есть все эти самые знаменитые бригады, в Москве - солнцевские, ореховские, а в Питере - тамбовские, казанские. Однажды я просто в середине процесса, в стадии предварительного расследования, объяснился со своим клиентом и сказал: "То, что от меня требуют, я сделать не могу. Давай расстанемся по хорошему, я защищал тебя до того времени, пока мог защищать честно. Теперь вы от меня требуете другого, найдите другого адвоката".

Бандиты по старой памяти относятся ко мне достаточно уважительно, но ко мне не обращаются. Поэтому мне сегодня значительно легче, чем многим моим коллегам говорить, что я полностью согласен с тем, что любой человек, привлекаемый к уголовной ответственности, нуждается в помощи адвоката. И если бы я был последним адвокатом на земле или единственным, я бы конечно принял любое дело и оказывал бы помощь любому человеку, но поскольку я не единственный и вокруг очень много людей, которые стоят с раскрытым ртом и с протянутыми руками, обращайтесь, пожалуйста, к ним. Вот собственно, как просто объясняется эта проблема.

С одним моим московским маститым коллегой мы нередко спорим. Он продекларировал однажды, выступая по телевизору: "Как профессионал, я готов принять любое дело. Обратился бы ко мне Чикатило, я бы взял дело Чикатило, обратился бы ко мне Баркашев, я бы стал защищать Баркашева". На это я ему отвтетил очень просто. Во-первых, Чикатило к тебе не обратиться никогда, а если обратится и ты ему откажешь, то никто об этом не узнает, не говоря уже о том, что Чикатило просто нечем платить за защиту. А во-вторых, Баркашев все равно обращается к другому адвокату, который ему близок по идеологии, и это значительно пластичнее.

Я знаю, что достиг того уровня, когда можно выбирать. И я сказал себе, что никогда не буду выбирать дела по принципу выгодности. Но бывают случаи, когда приглашаешь человека и понимаешь, что работа у тебя с ним не пойдет. Например, если бы мы не составили такой психологической пары, то работать четыре с половиной года по делу Никитина было бы просто невозможно - мы бы подрались, разругались, разошлись. И бывали ситуации, когда я принимал дело и чувствовал такой дискомфорт, что я старался с человеком деликатно расстаться и советовал ему обратиться к другому адвокату.

Не очень красивые и знаменитые

Известный адвокат и хороший профессионал - это не всегда совпадает. Очень хороших адвокатов, к сожалению, мало. Жизнь московской тусовки царит на всех телеэкранах, и москвичи, чем дальше, тем больше интересуются исключительно самими собой. Громкие дела так или иначе концентрируются в Москве. Кто из адвокатов попадает в обойму? С одной стороны, это зависит от громкости дела. Причем, адвокаты, чьи имена известны, имеют большую возможность выбирать дела по этому признаку. А с другой стороны, многое зависит и от личности адвоката. Большинство адвокатов любят, когда их показывают по телевизору. Не все такие красивые, между прочим, но почему-то любят.

Подготовил Сергей КУЗНЕЦОВ

СПРАВКА:

Адвокат Юрий Шмидт широко известен в России и за рубежом своей активной правозащитной деятельностью в бывшем СССР. В 1991 году уже известный к тому времени адвокат стал основателем "Российского комитета адвокатов в защиту прав человека". В 2000 году Международная Хельсинкская федерация присудила ему Награду признания.

С февраля 1996 года Юрий Шмидт работал с делом капитана 1-го ранга запаса Александра Никитина Александра Никитина, обвиненного в разглашении государственной тайны. Черпая информацию из газетных публикаций и официальных источников, в 1996 году Никитин подготовил доклад для норвежской экологической организации "Беллуна". Речь шла о катастрофах и авариях на атомных подводных лодках Северного флота. В 1999 году Александр Никитин был оправдан. За эту работу Московский клуб юристов объявил адвоката Юрия Шмидта "Лучшим юристом 1996 года". Петербуржец Шмидт стал первым лауреатом высшей юридической премии "Фемида".

А в 2003 году широкую огласку получил еще один процесс, на котором Юрий Шмидт выступил в качестве защитника. Два пермских журналиста написали о наркоторговце, который был задержан, осужден, но неожиданно быстро выпущен из тюрьмы. В ходе журналистского расследования выяснилось: наркодилер - внештатный агент спецслужб. Однако журналисты пришли к выводу, что он, скорее, наоборот, агент преступного мира в правоохранительных органах. "Если журналисту становится известна общественно значимая информация, он просто обязан ее сообщить", - убеждал Юрий Шмидт суд и выиграл процесс.

В феврале 2004 года Юрий Шмидт присоединился к группе защиты опального олигарха Михаила Ходорковского. Юрий Шмидт считает, что нефтяной магнат является политическим заключенным. По словам Ю. Шмидта, "события, которые инкриминируются Михаилу Ходорковскому, относятся к сфере гражданско-правовых отношений, но были переведены в плоскость уголовных обвинений по политическим мотивам". Адвокат подчеркнул, что Михаил Ходорковский не признает себя виновным ни по одному из 11 пунктов обвинения. Ходорковкий надеется, что суд будет проходить в открытом режиме и он сможет убедительно доказать свою невиновность. На вопрос, почему он решил стать защитником Михаила Ходорковского, адвокат ответил, что "Ходорковский - яркая, талантливая личность, к тому же у меня нюх на дела, в которых затронуты права человека".  

Сергей КУЗНЕЦОВ, Тюмень. Журнал "Гражданин и закон", № 2 2004.