Разгильдяйство как спасение от социальных взрывов

Отечественный рынок труда до сих пор находится в стадии экономической дикости, и пожалуй даже принятие нового КЗОТа не способно быстро изменить ситуацию. Проблема стара как мир: строгость закона компенсируется слабостью его соблюдения. Тем не менее, наиболее передовые компании давно поняли, что прозрачность в трудовых отношениях – это стимул для притока новой рабочей силы и для повышения квалификации уже имеющихся сотрудников. Тем более актуальным становится вопрос о чистоте отношений между трудом и капиталом, когда выясняется, что безработица для России гораздо менее страшна, нежели нехватка рабочих рук. Именно на такие мысли наводят слова Ростислава Капелюшникова, видного российского эксперта по трудовым отношениям, который дал эксклюзивное интервью «Репутации».

Ростислав Исаакович Капелюшников, ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук, член редколлегии журнала "Мировая экономика и международные отношения", директор отдела экономических программ независимого фонда «Центр политических технологий». Ростислав Капелюшников - переводчик и научный редактор переводов на русский язык работ Ф.А.Хайека, Р.Г.Коуза, Г.С.Беккера. Область его научных интересов: экономика труда, история и теория классического либерализма, теория прав собственности, трансакционная экономика.

- Ростислав Исаакович, развитие трудовых отношений в России, так же как и вообще становление рынка, - это цепь сплошных парадоксов. Вроде бы задумывалось одно а получилось другое. Действительно ли у нас действует какая-то необычная модель рынка труда?

- Первоначально ничто не предвещало того, что российский рынок труда пойдет каким-то особым путем, и что итогом его развития станет формирование некой специфической модели. С самого начала Россия вслед за другими реформируемыми экономиками включилась в импорт институтов, которые регулируют рынок труда. Был введен минимальный уровень оплаты труда, создана система страхования по безработице, легализована забастовочная активность, сформирована сложная многоступенчатая система коллективных договоров. И никто не ожидал, что результат будет резко противоположным.

- Кстати, к каким результатам мы сегодня пришли?

- Сейчас официальная, регистрируемая безработица составляет 1,8 процента, чуть меньше полутора миллионов человек. Но я хочу сказать, , что это далеко не единственный официальный показатель. Помимо этого существует общая безработица. Ее уровень 8 с лишним процентов, а в абсолютном выражении это около 6 миллионов человек.

Надо сказать, что на старте рыночных реформ в отношении безработицы в России существовали совершенно катастрофические ожидания. Они основывались на том, что в плановой экономике был накоплен огромный навес избыточной занятости. Предполагалось, что, как только административные ограничения будут сняты, предприятия моментально начнут освобождаться от избыточной рабочей силы, и безработица в России достигнет совершенно астрономических значений. Такие ожидания подкреплялись опытом стран, которые раньше России пошли по пути рыночных реформ. Действительно, там, как только начались рыночные реформы, безработица сразу же резко подпрыгивала вверх.

- Неужели наша безработица не превысила пореформенных показателей в странах восточной Европы?

- Занятость в российской экономике, вопреки ожиданиям, оказалась на редкость устойчивой и не слишком чувствительной к провалам в экономической активности. За весь период реформ численность занятых сократилась на 12-14 процентов при том, что сокращение ВВП в нижней точке составляла порядка 40 процентов. То есть между темпами падения производства и темпами падения занятости существовал внушительный зазор.

Нужно сказать, что, во-первых, динамика безработицы в России была плавной, медленной, резких выбросов рабочей силы на рынок труда не наблюдалось. Во-вторых, максимальный уровень, которого достигала безработица в России в общем и среднем был ниже, чем аналогичные показатели в странах Центральной и Восточной Европы, несмотря на большую глубину и продолжительность кризиса. В-третьих, с началом подъема безработица в России резко пошла вниз, что в других странах Центральной и Восточной Европы, как правило, не наблюдалось. Россия по уровню общей безработицы является одной из самых благополучных стран наряду с Венгрией и Чехией. Это все странно, если учитывать глубину падения кризиса, если учитывать его продолжительность, если учитывать более худшие условия, в которых начинались реформы в России. В общем, получается нечто неожиданное и резко расходящееся с теми катастрофическими ожиданиями, которые царили в начале.

- Соответственно, есть определенные, совершенно четко выраженные нюансы формирования рынка труда в России?

- Необычная черта развития российского рынка труда – значительное сокращение продолжительности рабочего времени. Во всех других странах с переходной экономикой она держалась примерно на той же отметке, что и до начала реформ. Дальше, мы обращаемся к важнейшей характеристике рынка труда – это уровень оплаты. В России, если мерить в нижней точке кризиса, зарплата сократилась примерно на 60%. Такого резкого падения не было ни в одной другой стране с переходной экономикой.

- Получается, что в других странах размеры зарплаты и рабочее время сохранялись на прежних позициях, и из-за этого уровень безработицы повышался?

- Именно так. Реальная заработная плата в России упала тремя прыжками. Первый прыжок – либерализация цен в начале 1992 года, резкий прыжок вниз. Второе – это конец 1994-1995 годов, «черный вторник». И третий прыжок вниз – это кризис 1998 года. Все эти прыжки были связаны с шоковыми ситуациями в макроэкономике. Соответствующие падения заработной платы свидетельствуют о ее высокой гибкости. Как это достигалось, какими средствами? Во-первых, понятно, что в периоды высокой инфляции работодатели просто не повышали заработную плату, номинальную, денежную, тем же темпом, в котором росли цены. Это позволяло им снижать реальную заработную плату. Во-вторых, в структуре заработной платы в России очень большое место занимает надтарифная часть: премии, поощрительные выплаты. Понятно, что работодатель может спокойно манипулировать этой частью и таким образом снижать общий объем заработка, даже не затрагивая тарифную ставку работника. Самый экзотический способ снижения заработной платы и обеспечение ее гибкости – это задержки заработной платы. Надо сказать, что весьма гибким был и такой необычный элемент, как скрытая оплата труда, поскольку на любые такие перепады конъюнктуры именно этот элемент реагировал первым. Особенно ярко это проявилось после кризиса 1998 года. Те компании, у которых скрытая часть была очень большой, именно за ее счет снижали общий уровень оплаты своих сотрудников.

- Исследователи этой проблемы говорят, что многие из подобных российских явлений, просто не встречались в других реформирующихся странах. Скажем задержка зарплаты – исключительно наш феномен. Можно сказать наше достижение. Поскольку, когда в других странах шли серьезные забастовочные баталии, у нас такого почти не встречалось. Люди терпели, уходили в частично оплачиваемые отпуска. И в этом смысле явление оказалось довольно позитивным, сдерживающим социальную напряженность.

- На самом деле реальный контраст между Россией и странами Центральной и Восточной Европы обнаруживается, если мы перейдем от реальной заработной платы для работников к реальной заработной плате для работодателей. В чем разница. В первом случае мы денежную, номинальную заработную плату делим на индекс потребительских цен. Тем самым мы узнаем, сколько человек на данную сумму денег может купить товаров и услуг . Во втором случае мы делим номинальную денежную заработную плату на индекс цен производства. В России ситуация была такая, что индекс цен производства рос быстрее, чем индекс потребительских цен. Это означает, что с точки зрения предприятий, рабочая сила дешевела даже еще больше, быстрее, чем нам показывают стандартные показатели реальной заработной платы. В России удешевление рабочей силы позволяло поддерживать устойчивый спрос на труд и тем самым сглаживало безработицу. А в странах Центральной и Восточной Европы рабочая сила непрерывно дорожала, и это естественным образом подрывало спрос на труд.

- Как вы оцениваете новый трудовой кодекс? Дает ли он те позывы, которые позволят снять несоответствия и избавить рынок труда от вынужденной двуличности между строгостью закона и вариативностью его исполнения?

- Старый КЗОТ был одной из священных коров левых профсоюзов. Священную корову прибили. Это действительно серьезное политическое поражение левых, это действительно символ расставания с прежней системой трудовых отношений. Теперь с формальной, юридической точки зрения. Новый Трудовой кодекс кодифицирует все то множество актов, законных, подзаконных, которые были приняты на протяжении 90-х годов. Это тоже очень важно, потому что старый КЗОТ смотрелся обрывком чего-то непонятного. Теперь кодекс действительно производит впечатление системы. Действительно в одно место собрано все, более или менее важное, относящее к регулированию трудовых отношений, это серьезная вещь. Понятию «трудового договора» в новом кодексе уделено гораздо больше места, чем в прежнем. Трудовые отношения в рыночной экономике – это договорные отношения. Некоторые эксперты считают, что шаг в этом направлении недостаточен, но, на мой взгляд, он там присутствует.

- Ростислав Исаакович, хотелось бы поконкретнее пройтись по достоинствам и недостаткам кодекса, именно с точки зрения специалиста по трудовым отношениям.

-Хочу напомнить, что обсуждение нового Трудового кодекса велось в такой логике. Одни говорили: «Надо резко увеличивать права и возможности работодателей». Другие говорили: «Надо резко защищать права работников». Работники и работодатели в этой логике представляются как некие конфликтующие силы. Я позволю задать вам вопрос, справедлива эта логика применительно к осмыслению трудовых отношений?

- Так или иначе, она имеет под собой определенные основания.

- Я с этим согласен, но я хотел бы еще обратить ваше внимание на один, дефект этой логики. Представим себе, что по отношению к тем, кто реально является работодателем и тем, кто является работником, она справедлива. Действительно, чем меньше прав у работников, тем им хуже. Чем больше прав у работодателей, тем им лучше. Но в этой логике упускается один, реально не присутствующий, но важнейший игрок – это будущие работники, которых можно было бы нанять, если бы не существовало жестких ограничений нормативного плана. К чему приводит жесткое законодательство о трудовых отношениях? К падению уровня занятости. И больше всего падает занятость среди женщин и молодежи, среди тех групп, которые, казалось бы, трудовое законодательство призвано защищать. После того, как произошло такое ужесточение, работодатель становится осторожней.

- Получается, что женщинам и молодежи новое законодательство предложило медвежью услугу? Их по прежнему невыгодно принимать на работу.

- Резко отрицательный результат нового Трудового кодекса состоит в том, что в какой-то мере это рецидив популистского законодательства, которым увлекалась Россия в первой половине 90-х годов. Опять в закон был записан ряд заведомо невыполнимых норм, которые никто и не собирается выполнять. Например, туда вошла на первый взгляд крайне привлекательная норма о том, что за задержки заработной платы предприниматель, работодатель, должен выплачивать фактически процент, 1/300 ставки рефинансирования за каждый день задержки. Я напомню, что в начале этого года, после того, как были повышены ставки работников бюджетной сферы, в бюджетной сфере снова стала расти задолженность по заработной плате. Вы слышали, чтобы наше Правительство собиралось выплатить бюджетным работникам процент по задержанной заработной плате? Я лично этого не слышал. А должно, должно, в том то все и дело. Там же записана моя самая любимая норма, которая требует, чтобы минимальная заработная плата равнялась прожиточному минимуму. Для справки, сейчас минимальная заработная плата в России 450 рублей, а прожиточный минимум трудоспособного человека 1900 рублей. Это предполагает повышение минимальной заработной платы в четыре раза. Правительство будет обязано повысить заработную плату почти половине всех занятых в российской экономике. Нетрудно предвидеть, к чему это приведет. Фактически, под давлением профсоюзов российское Правительство согласилось бежать за горизонтом. Правительство требует повысить заработную плату тем людям, чья производительность гораздо ниже, чем указанный уровень. Естественно, предприятия будут от этих людей освобождаться. Это приведет также к задержкам заработной платы, потому что даже гораздо более скромное повышение заработной платы в бюджетном секторе сразу же спровоцировало рост задержек. Нынешняя же норма касается не бюджетного сектора, а всей экономики в целом. И ясно, что это сразу же даст стимулы к уводу заработной платы в тень. В результате, с моей точки зрения, Правительство загнало себя в некую политическую ловушку. Я не представляю себе будущего министра или будущего премьера, который скажет: «А, давайте, мы вычеркнем из Трудового кодекса норму, которая требует уравнивания минимальной заработной платы и прожиточного минимума».

- Скажите, как на рынок труда влияют демографические процессы? Убыль населения, повысит цену труда?

- В принципе, для того, чтобы цена труда увеличилась, надо, чтобы что-то происходило не только с предложением, но и со спросом. Ежели спрос, не дай Бог, упадет, то ничего не повысится. Что касается демографических перспектив и влияния демографических факторов на российский рынок труда, влияние это очевидное и крайне печальное. Я и мой коллега Владимир Гимпельсон сделали прогноз того, что будет с численностью российской рабочей силы. У нас получилось, что где-то к 2025 году будет сокращение на 5 миллионов человек. Это ощутимо, но не смертельно. Но к 2050 году сокращение составит 25-30 миллионов человек. Это близко к уменьшению на половину всей рабочей силы России. Все, что здесь можно сделать, это заниматься иммиграцией. Только иммиграция может поддерживать в рабочем состоянии такое гигантское пространство.

Кроме того в России очень высокая смертность у мужчин среднего возраста. И, как говорят демографы, причина этого – вовсе не стрессы переходного периода, вовсе не упадок системы здравоохранения, а алкоголизм. Дело в том, что во второй половине 80-х годов у нас произошло повышение продолжительности жизни мужчин, и это было связано с антиалкогольной кампанией Горбачева и Лигачева. Когда в начале 90-х годов это все ушло, то показатели смертности не выросли, они вернулись примерно на тот уровень, который был до начала антиалкогольной кампании.

- Сегодня на рынке труда отсутствует третья сила, профсоюзы практически ничем не заняты, государство самоустранилось от регуляции трудовых отношений. Должна ли, по-вашему, присутствовать такая сила, нужна ли она вообще, и кто это должен быть?

- Вопрос почти философский. Нельзя сказать, что государство самоустранилось. Оно пытается что-то делать, возможно, оно это делает плохо, у него не хватает сил. Существует судебная система, и ее надо использовать. Что касается профсоюзов, то я в данном случае занимаю нейтральную позицию. Я считаю, то, что в России оказались слабые профсоюзы на протяжении этого переходного периода – это счастье России. Если бы они оказались мощным игроком, это привело бы к чудовищным последствиям. Если профсоюзы способны развиваться, защищать интересы работников, то флаг им в руки. Я только против одного – против того, чтобы государство искусственно стимулировало и поддерживало развитие профсоюзов, давало им средства и выводило бы их в некую парниковую зону.

- И все-таки как вы считаете, действительно ли развитие нашего рынка труда, шедшее совершенно перпендикулярно по отношению к строгому законодательству, спасло страну от потрясений?

- Я думаю, что в тех кризисных условиях, это был практически единственный выход к поддержанию социального мира и относительной стабильности в стране. Как амортизатор, как некий буфер от тех шоков, которые обрушивались на российский рынок труда, эта странная модель выполнила свое дело. Однако, в условиях уже начавшегося подъема она подходит мало. Экономический рост требует, чтобы деятельность всех агентов могла бы отстраиваться на более или менее длительную перспективу, чтобы люди имели достаточно прозрачную информацию о том, что делается на рынке. В российских же условиях вы нанимаетесь втемную. Вы не знаете, что вам будут реально платить: будут вам что-то давать в конверте или не будут, будут ли вам вовремя платить заработную плату или ее будут задерживать. В этих условиях снижаются стимулы к тому, что на экономическом языке называется «инвестициями в специальный человеческий капитал». То есть уменьшается желание развивать знания и навыки, которые имеют ценность именно на данном предприятии, именно на данном рабочем месте. Зачем вам накапливать навыки, которые имеют ценность в рамках данной фирмы, если вы не знаете, где вы окажетесь через месяц. А считается, что инвестиции в специальный человеческий капитал – это один из главнейших источников экономического роста.  

Александр Амиров