"После телевидения можно управлять чем угодно, даже государством".
Сергей Благоволин
Писателю Виктору Шендеровичу всегда было тесно в какой-то одной ипостаси. Ну не может он только писать рассказы, монологи и фельетоны. Кипучая натура Виктора Анатольевича толкнула его сначала на телевидение, где он стал автором и идейным вдохновителем таких культовых программ, как "Куклы", "Итого", "Бесплатный сыр", а затем, когда свободолюбивых голубых экранов не осталось, еще и на радио.
В каземате очень хорошо думается
В последнее время Шендеровича можно встретить и на политической стезе. Он вошел в состав общественной организации "Комитет-2008", под эгидой которого консолидируются демократические силы. В общем, жизнь бьет ключом. Благодаря клубу региональной журналистики "Из первых уст" мы встретились с Виктором Шендеровичем и поговорили "за жизнь".
- Виктор Анатольевич, бунтарство у вас в крови, или вас не оставляет безучастным все то, что происходит в России в последние годы?
- У меня дедушка - троцкист. В 1929 году его сослали под Архангельск за то, что он протестовал против высылки Троцкого. Но это по молодости лет. Не уверен, что было бы лучше, если бы Троцкого не высылали. Но это другой вопрос. В общем, Троцкого попросили в Мексику, а дедушку - в Архангельск.
Причем судьба дедушки сложилась лучше, чем у его идейного пастыря. Ему партийный товарищ сказал: "Напиши покаянное письмо. Что ты тут сидишь?" Дедушка написал, что он осознал историческую правоту Иосифа Виссарионовича. Дедушку временно выпустили. Разумеется, потом его снова взяли. Потом еще взяли. Если бы Иосиф Виссарионович не умер, то взяли бы еще не раз. За все, что мог, он посидел. Важно не это. Важно то, что прозрение, которое наступает в лагерях и на поселении, требует очень внимательного к себе отношения.
- Повторить судьбу дедушки не боитесь?
- Дело не в том, боюсь я или нет. Просто это очень удобная для власти форма борьбы с инакомыслием. Я понимаю, что в каземате очень хорошо думается. Как это было сказано у великих: "Недостаток пространства компенсируется избытком времени". Там хорошо думается, ничего не отвлекает. Дальше, безусловно, возникает Стокгольмский синдром: заложник начинает проникаться интересами человека, захватившего его.
Я в армии трое суток провел на гауптвахте. Должен сказать, что это очень быстро меняет мировоззрение. Мировоззрение меняется мгновенно, как только ты понимаешь, что твоя жизнь зависит от того, какая смена разводящего, и в каком он настроении. Покормят тебя или нет, дадут тебе спать или не дадут, оставят в живых или нет. Готовность подписать все, что угодно, согласиться на все, что угодно, возникает очень быстро. В этом смысле я считаю, что дедушка поступил правильно.
"Ельцин был политическим животным"
- Во времена правления Бориса Ельцина вы тоже занимались сатирой, в том числе и политической. Выходила ваша программа "Куклы". Но все-таки такого резонанса от вашего творчества, как сейчас, тогда не было. Стиль правления настолько сильно изменился?
- Борис Николаевич был во всех смыслах этого слова политическим животным. Он был огромным тяжеловесом и физически, и политически. Он был очень выразительным в этом смысле. Как он разговаривал с народом 3 июня 1996 года, за день до второго тура! Как он прислонял к себе бабушек! К каждому месту он себе прислонил по бабушке. Со всеми детьми на качелях покачался. Гайдара к себе прислонил. Все это было совершенно искренне, просто на "пятерку".
Сейчас же… Давайте я лучше анекдот расскажу. Диктор на телевидении говорит: "Сегодня Президент Российской Федерации Путин Владимир Владимирович направил поздравления работникам ФСБ с их профессиональным праздником, Днем чекиста. 925, в частности, написал Президент России, 324 948". Вот такая сейчас искренность…
- Вы говорите о закрытости власти, о ее неискренности. Но разве во времена существования Советского Союза власть была более прозрачна?
- Сейчас мы не имеем обратной связи. Были последние несколько лет, когда эта связь начала вырабатываться. Мы помним очень хорошие результаты. Конец 80-х, начало 90-х. Когда начальство заискивало, заглядывало в глаза народу, оно действительно понимало, что реально зависит от улицы.
Советский феномен - это статья в газете. Все знали, что если появилась статья в "Правде", значит, министра снимают. Решение о появлении статьи в "Правде" рождалось после принятия решения о снятии министра. Просто была такая технология. А когда появилась реально независимая пресса, реальное разделение, появилась реальная конкуренция за эти места, они очень нервничали, они очень сильно заглядывали нам в глаза снизу. Спрашивали: "Как вам? Мы вам ничего? Нормально? Мы тогда еще посидим".
- В последнее время очень популярен тезис о покаянии либералов. Вы, как я понимаю, тоже человек, исповедующий либеральные ценности. Уже успели покаяться?
- Либерализм в России, как та гоголевская крыса: пришла, понюхала и пошла прочь. Несколько раз либералы подошли близко к руководству страной. Сколько у власти был Гайдар? Десять месяцев! Разумеется, во всем виноват именно он! Воровали под всеми лозунгами. Под патриотическими, кстати, наворовано гораздо больше, чем под либеральными. Да и воровать удобнее под патриотическими лозунгами. Как только ты про любовь к родине скажешь, у всех сразу слезы на глазах. Пока они плачут, можно такого сделать! И делается.
Я очень хорошо помню ситуацию зимы 1990-1991 года. Кто бы там поручился и за что? Наверно, Гайдар многое сделал не так. Но я точно помню, что еды не было и раньше, в 80-е годы. Вообще ни за какие деньги. У меня был маленький ребенок. Я помню эти блокадные очереди у магазинов. Ни молока, ни хлеба. За это тоже должен нести ответственность либерализм?
"Америка может себе позволить выбрать президентом табуретку"
- Хотелось бы узнать ваше мнение о таком явлении, как переход артиста в публичные политики. Сначала эту модель обкатал в Калифорнии Шварценеггер, затем был Алтай и Михаил Евдокимов. Вы, часом, в губернаторы не собираетесь?
- Есть такая старая арабская пословица: "Когда Господь хочет наказать человека, он исполняет его желания". Мы сейчас присутствуем при этом. Просто хорошего артиста Евдокимова попросили стать губернатором. Это вообще-то была такая потеха. "Мы тебе бабок дадим, а ты немножко там… Чего тебе? Что ты у Регины будешь кривляться, что здесь, какая тебе разница?" Человек пошел покривляться. И получил. Я думаю, что его ситуация сейчас глубоко драматична.
К вопросу о том, куда я собираюсь. Меня можно назначить кем-нибудь. Могу поруководить институтом ядерной физики. Если страну не жалко, я могу и в Кремль. На мой взгляд, это классическое русское голосование без каких бы то ни было европейских примесей: "А давай вот за этого. Морда красная, симпатичный". Для забавы еще можно пустить газ и зажечь спички. Тоже будет забавно.
А если говорить про Шварценеггера, то американская система создана и работает так, что они могут себе позволить и Буша-президента, и Шварценеггера-губернатора. Шварценеггер с Бушем - хорошая пара. В смысле интеллекта. Штука в том, что Америка уже устроена так, что они могут выбрать и трехногую табуретку в Белый дом, поставить ее посреди Овального кабинета, и у них ничего не изменится.
Будут при внесении трехногой табуретки вставать и исполнять гимн. При этом суды будут работать независимо, биржа будет работать нормально, будет конкуренция, независимая пресса будет. Поэтому они могут себе позволить Буша.
- Кстати, часто вам приходилось выяснять отношения с оппонентами в суде?
- У меня украли фразу: "А в деревне Гадюкино дожди". Хазанов читал мой монолог. Некая турфирма украла у меня эту фразу. Это было первое мое знакомство с правосудием. Они нагло себя вели, и я из принципа подал в суд. Год я с ними судился. Судья меня ненавидела. Она бы и их расстреляла, и меня бы расстреляла. Она не понимала: меня же не били, чего я хочу. Да, я жлоб, я хочу денег.
Потом противная сторона принесла справку о том, что есть деревня Гадюкино в Новгородской области. Принесли метеосводку, что там дожди. Потом выяснилось, что деревня называется Гадютчино, и они проиграли процесс. Я, выиграв, стал ждать, когда мне придет моя тысяча долларов. Я долго-долго ждал. Жду до сих пор. Уже девятый год я жду, когда же она придет ко мне. Просто я должен был пойти к судебному приставу, дать ему половину денег. У меня было бы 500 долларов. И тут я понял, что государство меня защитить не может, оно только обирает и наказывает.
"С Путиным общаемся во время рекламных пауз"
- Вас сложно назвать шоуменом, по вашему же выражению кривляющегося на потребу публике. А как насчет народной любви, узнаваемости? Вас в метро узнают? Или без вашей роскошной бороды вам спокойнее живется на свете?
- Я расскажу реальную историю, которая произошла со мной некоторое время назад. Правда, как обычно, все опять сведется к Путину. Так вот, подвозит меня мужик на каком-то "Мерседесе" 80-го года выпуска. Он меня узнал, начал со мной говорить о политике, видимо, чтобы сделать мне приятное. Неужели я произвожу впечатление человека, которого хлебом не корми, дай поговорить с ним о политике?
Он сказал, что сначала думал не ходить на выборы, ну их всех на фиг. А потом пошел и проголосовал. Я бестактно спросил, за кого. Он даже развел руками: "За Путина, за кого же еще?" Потом был краткий анализ остальных кандидатов. Мы уложились метров в двести пути. Я спросил: "А за Путина почему?" "Во-первых, не пьет. Во-вторых, я включаю телевизор, а он - по-немецки. Значит, голова на плечах". Мне нечего было возразить. Он проехал еще немного и говорит: "Вот только не пойму, а чего он вообще хочет?" Я говорю: "Виктор Петрович, вы меня об этом спрашиваете?" "Вас, вы же умный, вы же в телевизоре", - следует ответ. По мнению моего попутчика мы с Путиным в телевизоре сменяем друг друга. А в промежутке, пока реклама идет, мы общаемся. При этом этот Виктор Петрович - абсолютно нормальный человек, абсолютно вменяемый, работящий москвич. Вот такая у нас с Путиным узнаваемость.
- Напоследок хотелось бы услышать от вас что-то оптимистичное…
- У меня была давнишняя формулировка про свою собственную профессию: "Уничтожить тараканов нельзя, но можно сделать их жизнь невыносимой". Надо им портить жизнь. 
Константин ТРУФАНОВ, Ижевск. "Центр", № 23, май 2004.

|