Сельское хозяйство России на подъеме. Многие согласятся с этим утверждением, даже несмотря на плохие цены на зерно в нынешнем году, трудности у тех, кто его вынужден по этим ценам продавать и многие другие частные проблемы. Успехи аграрного сектора видны даже не специалистам. Почему российское село начало, наконец, понемногу превращаться из «черной дыры» в нормальный сектор экономики? Что стало причиной успехов, возможны ли они в дальнейшем и каковы для этого должны быть действия властей? С чем наш агропром может и должен выходить на мировой рынок? Ответы на эти вопросы логичнее получать у тех, кто «наверху», в столице определяет «правила игры» для всей страны. Или хотя бы у экспертов, которые готовят эти решения.

Благодаря недавнему семинару клуба региональной журналистики «Из первых уст» мы можем предложить вниманию читателей «КД» мнение весьма авторитетного специалиста – руководителя Аналитического центра агропромышленной экономики, доктора экономических наук Евгении СЕРОВОЙ.

- Евгения Викторовна, Вы начали свое выступление на семинаре с заявления о том, что «в Европе уже боятся нашего сельского хозяйства». Как же так получилось? Ведь аграрный сектор, унаследованный от СССР, нельзя было назвать благополучным…

- Действительно, от советской власти нам досталась совершенно искореженная структура сельхозпроизводства и целый ряд мифов. Один из них о том, что каждый клочок земли обязательно должен быть использован. Почему – непонятно. «Гуляет» земля – пусть гуляет.

Другой миф о том, что в отрасли вредно присутствие посредника. Да для сельского хозяйства хуже когда меньше посредников! Потому что тогда дорожают их услуги. А если их много, они в итоге доносят до крестьянина реальную цену его труда.

Есть миф о том, что все бывшие председатели колхозов – это «красные бароны» и их надо «давить». Это далеко не так: многие из них, кто проповедовал коммунистические установки, сами по сути были настоящими рыночниками. Но их вынудили в итоге уйти, и мы потеряли немало ценных кадров.

Ну, и наконец, самый распространенный, - это миф о том, что сельское хозяйство – большая «черная дыра». Сегодня ясно, что это миф на 100 %. Потому что и нефтяной, и банковский сектор страны уже серьезно вовлечены в сельское хозяйство. А что касается доходов, то в последние два года на зерне легко делали 400 % годовых.

- Так каковы успехи отрасли сейчас?

- Они говорят сами за себя. В животноводстве фиксируются такие надои и привесы, которых раньше не бывало. Птица растет невиданными темпами. Существенный рост наблюдается в мясо-молочной промышленности. Валовые сборы подсолнечника сегодня – наивысшие за всю историю страны. С зерном ситуация всем известна – его столько, что остаются существенные излишки и запасы. Виноделие показывает такие цифры роста, что они уже пугают Запад.

В 1999-2001 годах рост в аграрном секторе составлял 6 %. В 1-м полугодии этого года рост 4 %, но я думаю, что по итогам года эти же 4 % и останутся. Если мы еще хотя бы три года будем иметь такой рост, то мы восстановим объем производства 1991 года.

Одним словом, в сельском хозяйстве рост – устойчивый и динамичный.

- В чем же главная причина?

- Причина – 1998 год, девальвация рубля. Из страны ушел импорт, подешевел, а потому и увеличился экспорт. Конечно, девальвация привела к падению доходов россиян. Но сельское хозяйство производит в первую очередь продовольственные товары, а на них спрос практически не упал. К тому же реальные доходы населения восстановились гораздо быстрее, чем ожидалось. Плюс капитал. Тот капитал, который хотел уйти сразу после кризиса – ушел. Ну, а оставшийся в стране должен был куда-то пойти. И он пошел в сельское хозяйство. Уже в октябре 1998 года был зафиксирован всплеск инвестиций в пищевой промышленности. А пищепром как правило «транслирует» инвестиционную активность во всю отрасль.

Важными причинами улучшения ситуации в агропроме были также цены на сельхозресурсы, которые росли медленнее, чем остальные, начавшиеся капитальные вложения. Еще один немаловажный фактор – улучшение менталитета менеджмента в сельхозсекторе.

Интересно, что незадолго до кризиса, в 1997 году был опрос аграрной «верхушки» по всей стране насчет перспектив отрасли. Тогда все уверенно говорили, что роста не будет в течение ближайших 10 лет. Все были в этом уверены, а потому и деньги не вкладывали. Но рост начался уже через несколько месяцев, и сознание у всех сразу сильно изменилось. К примеру, уже в 1999 году предприятия начали активно покупать сельхозтехнику.

После кризиса произошло следующее: вся рыночная инфраструктура резко повернулась на внутренний рынок, на внутренние закупки. Но когда переработчики начали их, то выяснилось, что контракты зачастую не исполняются. И тогда они начали покупать сельхозпроизводства. Началась та самая вертикальная интеграция, когда трейдеры арендуют поля, переработчики покупают молочные и мясные фермы, покупают скот и т.п. Т.е. переработчики начали «цивилизовывать» сельское хозяйство. А тут уже и нефтяной бизнес увидел, что целый сектор «без присмотра», что огромные комплексы можно купить за «три рубля». Это, в итоге, тоже привело к инвестициям.

И вот когда аграрная отрасль продемонстрировала реальный рост, в прошлое сразу ушли проблемы реорганизации хозяйств и прочие подобные вещи. А главное, уже не по политическим, а по экономическим причинам по-настоящему встал вопрос о земле, который и был вскоре решен. Мне, кстати, недавно звонил журналист американской газеты «Вашингтон пост», который интересовался, зафиксировали ли мы всплеск активности операций с землей? Я ответила, что не зафиксировали, а главное, и не ожидали ничего подобного. Он был разочарован и подумал, наверное, что попал «не по адресу». Но ситуация действительно такова, что закон просто облегчил обстановку и ни к каким кардинальным сдвигам не привел.

- Евгения Викторовна, давайте коснемся такой темы, как роль и положение в сегодняшнем агропроме личный подсобных хозяйств (ЛПХ), которые производят чуть ли не половину всей продукции.

- Говорить о них нужно, имея в виду главный вопрос: являются ли ЛПХ формой производства или формой выживания. Вот смотрите: если мы готовим себе еду, мы же не называем это пищевой промышленностью, правильно? Или если кто-то из нас шьет себе одежду, он же не считает себя частью швейной промышленности? Тогда почему мы считаем ЛПХ частью агропрома? Цифры говорят о том, что доля ЛПХ и их продаж на рынке за последние годы постоянно падает. Проще говоря, в большинстве динамично развивающихся регионов картошка вытесняется газонами и бассейнами. И одно из структурных последствий 1998 года – это именно снижение доли ЛПХ.

- Вернемся к успехам. Каковы наши перспективы? В чем сильные и слабые стороны нынешней ситуации?

- С моей точки зрения все эти годы наглядно показали, что на мировом рынке мы можем быть конкурентоспособны с зерном. Все остальное – под большим вопросом. По говядине, я считаю, мы опоздали навсегда. Причин несколько. Если коротко, то в России никогда не было как следует развито мясное скотоводство, у нас исторически нет традиций огораживания пастбищ, нет нужных пород скота, не технологий. Все это можно в принципе заиметь, но для этого нужно очень много времени.

Сахар – это вообще страшная вещь, это мировой стыд, мировое «про это». Рынок абсолютно нелиберальный, его как такового и нет. При этом половину открытого рынка сахара покупает Россия.

Одним словом, я считаю, что нам все-таки выгоднее вложиться в зерно и максимально выходить на мировой рынок с ним. Главное, что нас сдерживает сейчас – это отсутствие экспортной инфраструктуры. И мы катастрофически опаздываем с ее созданием. Надо сказать, что наши компании ведут себя довольно агрессивно, и это правильно. Пример: в Африке в этом году вроде бы будет голод, и им может понадобится наше зерно. Так наши компании уже давно там сидят и ждут! Но этого мало. Нам нужно занимать те рынки, которые действительно могут быть перспективны. А потому хороши все меры, которые сегодня помогают вытолкнуть зерно за границу.

- Раз уж зашел разговор об аграрной политике государства, то какова она сегодня? И какой должны быть?

- С одной стороны в правительство пришли люди, которые действительно понимают, что происходит в сельском хозяйстве, а потому можно говорить о начале реального протекционизма. Он нарастает, хотя пока, правда, только в желаниях. По всем показателям мы одна из стран с наименьшей господдержкой сельского хозяйства. Что касается, опять же, действий на мировом рынке, то мы сейчас воюем со всеми тремя аграрными группами, которые есть в ВТО. Кроме того, у нас и на территории страны идут торговые и аграрные войны! Наша страна с другими странами договаривается, а регионы внутри России воюют!

Аграрная политика внутри страны во многом такова, что государство из добрых побуждений губит на корню целые сферы. К примеру, если государственный банк выходит на аграрный рынок со своими кредитами, то, понятно дело, ни один банк больше работать там не может. То же самое – с лизингом. Поэтому государство не должно на рынке замещать какую-то функцию. Оно должно заманивать бизнес в эти сферы.

- Евгения Викторовна, теперь вопросы «о наболевшем» - о ценах на зерно и о госрегулировании зернового рынка.

- Я убеждена, что для интервенций, которые намерено скоро провести Правительство РФ, мы не созрели. Все, что проводится в этом отношении в последние годы – это массовое воровство государственных денег. Уже сейчас понятно кто получит эти деньги, я даже могу компании примерно перечислить. Идею о том, что избытки зерна нужно направлять в животноводство, я считаю бесполезной. Съесть больше мяса, чем съедаем сейчас, мы не можем.

Что касается ситуации с зерном. Когда Данкверт говорит, что «специально не говорили об урожае», чтобы «не напугать рынок»… Для рынка 10 млн тонн, «всплывших» за одну неделю, - это шок похлеще 1998 года! Если они действительно не знали о размерах урожая – это катастрофа. Но если знали и не говорили – это двойная катастрофа! Почему? Да потому что это значит, что кто-то целый месяц раньше всех остальных участников рынка владел этой информацией. А информация об объемах и ценах на рынке должна быть у всех.

Что касается интервенций, то в мире есть два механизма – американский и европейский. Американский таков: приходит фермер, говорит, что произведет 100 тонн. Они ему дают, условно говоря, 100 долларов за тонну в кредит под будущий урожай. Он посеял на эти деньги, собрал. Смотрит на цены – на рынке цена 110 долларов. Он продает урожай, отдает по 100 долларов государству, 10 долларов с каждой тонны кладет себе в карман. Если цена 90 долларов – он отдает государству весь урожай, в любом случае он уже получил свои 100 долларов, а о зерне заботится государство.

У нас вводят европейскую модель. Говорят: мы будем закупать, чтобы цены подпрыгнули. Но защитных механизмов-то никаких не создано. Значит, весь Казахстан со своим зерном завтра будет здесь! А цена не подпрыгнет. А если подпрыгнет, то уже экспортеры не смогут вывезти. Если правительство хочет проводить интервенции в пользу производителей, то нужно уже сегодня объявлять объемы и цены на следующий год. А сейчас зернопроизводитель полностью дезориентирован. Он не знает – чего и сколько сеять, вкладывать или нет удобрения. Вот над этими вопросами сегодня должно думать государство.  

Записал Дмитрий Воронков