Роль социальных факторов возрастает во всем мире, и наша страна в этом отношении - не исключение. О специфике современной социальной структуры российского общества, принципах ее взаимосвязи с экономической сферой рассуждает директор Независимого института социальной политики Татьяна Малева.

Резюме. Малева Татьяна Михайловна, директор Независимого института социальной политики. Окончила экономический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова и аспирантуру Института труда Министерства труда РФ, кандидат экономических наук. Работала в Центральном научно-исследовательском институте экономики и информации цветной металлургии Министерства цветной металлургии СССР, в Научно-исследовательском институте труда Министерства труда РФ, в Центре информационных и социальных технологий Министерства экономики РФ, в Фонде "Бюро экономического анализа". Неоднократно принимала участие в подготовке правительственных программ и прочих документов в составе рабочих групп (Министерства труда и социального развития РФ, Министерства экономики РФ, администрации президента РФ и пр.). К сфере научных интересов относит проблемы производительности труда и экономической эффективности промышленных предприятий, различные аспекты дифференциации доходов населения, проблемы формирования среднего класса в посткоммунистических обществах, социально-экономические проблемы отдельных отраслей экономики.

- Татьяна Михайловна, реформы начала 90-х и последующие годы будут вписаны в страницы истории России как один из наиболее экономически и политически нестабильных периодов. Как эти времена отразились на общегосударственной социальной политике?

- В начале 90-х годов социальная политика выстраивала свою логику, движение, конструкцию исключительно как реакцию на макроэкономические институциональные преобразования, изменение принципов финансирования. Трансформации социальных институтов, переориентации их деятельности в соответствии с потребностями населения, понимания, что люди - важнейший субъект не только социальной, но и экономической сферы - всего этого на тот период не было. До середины 90-х годов кабинеты министров действовали без оглядки на социальную сферу. Они выстраивали экономические, политические институты, предполагая, что в обществе высока степень толерантности и социальная сфера не представляет реальной политической угрозы. В значительной степени эти ожидания, надо отдать должное интуиции власти, оправдались. Социальный фактор не стал взрывоопасен, несмотря на то что именно в социальной сфере происходили стремительные драматические изменения. Их главным толчком была резкая - в течение трех лет, очевидная и неоспоримая имущественно доходная и социальная дифференциация населения по сравнению с началом экономических реформ. На этот же процесс США потратили 30 лет. На рубеже 96-97-х годов происходило формирование отношений к социальной сфере, к социальным проблемам. Я считаю, что причины этих перемен были абсолютно прагматическими. Стало понятно, что поддержание социальной сферы в том виде, в котором она существовала, - очень дорогостоящее и неэффективное мероприятие. Власть задумалась над тем, как снизить ее издержки и повысить эффективность. Вот почему с начала 97-го года, по сути дела, начался новый этап, где были сделаны ряд серьезных попыток по реформированию социальной сферы.

- И что же сегодня представляет собой современное общество с точки зрения экономической социологии? Одно из наиболее ярких последствий прошедшего периода, как известно, классовое расслоение на богатых и бедных...

- На фоне падения уровня жизни и всех качественных характеристик, которые характеризуют экономическое положение населения, появление значительной "зоны" бедности было очевидным. Сразу предупреждаю, что тема бедности очень сложная, ею занимаются во всем мире. Для того чтобы бороться с бедностью, надо понять: кто эти люди? Как следует им помогать? Несмотря на оптимистический вывод о том, что мы многому научились в понимании феномена российской бедности, заключение у меня пессимистичное. В 98-м году после валютного кризиса мы достигали 40 % зоны бедности. Сегодня правительство в бравурно-мажорных тонах сообщает, что экономический рост ведет к ее сокращению. Сейчас эта цифра составляет порядка 25 % - четверть российского населения. В то же самое время есть оценки бедности совершенно другого плана. Диапазон флюктуирует от 70 % до 7 %. Это не фальсификация: правы все. Что такое 70 %? Это массовые социологические опросы, которые свидетельствуют не об объективном положении дел, а об острой неудовлетворенности людей, которые относят себя к бедным или близко к бедным. 7 % - попытка измерить устойчивую, хроническую зону бедности. На этих показателях можно политически спекулировать - петь дифирамбы экономическим реформам или доказывать, что все, что было сделано в России в последние десятилетия, ушло в песок.

- Один из российских феноменов текущего времени средний класс. С чем связана малочисленность этой прослойки у нас, ведь за рубежом она главная опора государства?

- Средний класс - это не доходная характеристика, не только социально-профессиональный статус, не просто самоощущение. Он определяется и по первому, и по второму, и по третьему признаку. Если мы взглянем на доходно-имущественное положение российского населения, обнаружим, что критериям среднего класса отвечает 21,2 %. Примем во внимание позицию, что самое важное - это социально-профессиональный статус, придем к выводу, что почти 22 % населения могут быть идентифицированы в его рамках. Посчитаем, что самое важное - самооценка в социальной иерархии, - почти 40 % людей утверждают, что они принадлежат к среднему классу. На пересечении всех этих признаков находится только 7 % населения страны. Городское население богаче: 13 % горожан могут быть отнесены к этому классу. У нас же есть группы, которые научились зарабатывать, категории людей высокообразованных, но не состоявшихся в экономическом и трудовом плане. В итоге немногим более трети домохозяйств - 8 %, обладающих признаками среднего класса, - с профессионально-социальной точки зрения имеют удовлетворительное экономическое положение. На Западе вопрос о том, что такое средний класс, попросту не возникает: там эта цепочка признаков - хорошее высшее образование - конкурентоспособность на рынке труда - высокая зарплата - работает автоматически.

Кто составляет средний класс за рубежом? Бизнесмены? Люди, работающие в бизнесе? Белые воротнички? На самом деле там также произошло смешение: топ-менеджер - это лицо наемного труда. У него просто очень высокая зарплата. Он же владелец значительного пакета акций. Он и собственник, и носитель определенной профессии. Но в основе ценностей их среднего класса лежит бизнес как гарант стабильности и независимости. Свободы от государства. Я опираюсь на свои собственные силы, на свой бизнес, на свое умение, на свои ресурсы. Я содержу себя, свою семью, своих детей и так далее. В России все по-другому. Несмотря на то что у нас есть крупный бизнес, средний бизнес, у нас нет малого бизнеса. Давайте называть вещи своими именами. Вот случайная выборка по всем правилам социологии. В нее попали 3 % малых предпринимателей. Это прискорбно и постыдно мало на фоне того, что десять лет тема "давайте разрабатывать программы поддержки малого бизнеса" не выходит из политической повестки. Поэтому с точки зрения отношения к собственности, к бизнесу российский средний класс решительно не похож на своих западных собратьев. Половина нашего среднего класса - государственные служащие, инкорпорированные в разные структуры. Их официальные доходы 5 тысяч рублей. Возникает вопрос: что они там делают при такой зарплате на протяжении 12 лет? Что ж они не ушли, когда месяцами, годами не получали заработанные деньги, беднели в вынужденных административных отпусках? Если у человека есть приличные сбережения, солидный комплект имущества, если он может себе позволить отдыхать за рубежом, если он пользуется пластиковой картой, - нет необходимости сообщать о своих доходах. Социология умеет делать правильные выводы.

- Хорошо, тогда какова социальная принадлежность остальных 80 % россиян, если высший класс - элита - в современной структуре общества по оценкам экспертов занимает не более 3 %?

- Я абсолютно не собираюсь отрицать факт, что российская элита имеет огромное экономическое и политическое влияние. Высшие классы существуют, но это не та доля, о которой стоит говорить, если иметь в виду нашу большую и любимую Россию. В этом общероссийском масштабе средний класс - 20 % - самая большая, успешная социальная группа. 10,8 % населения - низшие социальные группы по всем критериям. Между ними находится почти 70 %-ная зона - люди, которые зависли между молотом и наковальней. Их нельзя назвать пи бедными, ни средними. Это такая значительная часть наших соотечественников, что мы должны разобраться, кто же это. В ситуацию необходимо вникнуть и по другой причине. По идее, бедные и низшие слои должны быть объектом социальной защиты. Надо помогать этим 10 % просто выживать. Когда мы говорим, что в помощи нуждаются 70 %, сразу понимаем, что это нереально. Мы попытались разобраться, каковы шансы у подавляющего большинства россиян либо войти в средний класс при определенных изменениях экономический и социальной среды, либо остаться за чертой бедности. Группа разделилась почти поровну: 33 и 37 %. 33 % не хватает всего одного или двух признаков для приближения к среднему классу. В этом случае при благоприятной ситуации эта категория населения могла бы составлять около 50 %. У 37 % этих шансов намного меньше: они в лучшем случае так и останутся в положении уже не бедных, но и не средних.

- Одна пятая населения со средним уровнем доходов - это много или мало?

- Все зависит от угла зрения. Кто-то скажет, что много, кто-то скажет, что мало. Если припомнить, что в России 70 % бедных, то на этом фоне 20 % - это ой как немало. Но если говорить о том, что в идеале средние классы - гарант экономической, политической, социальной стабильности, самый надежный и массовый налогоплательщик, должны составлять абсолютно большую часть общества - 20 % -недостаточно. В этом случае даже и максимальный объем среднего класса в 50 % звучит не очень оптимистично.

- Сегодня властные структуры уверенно провозглашают период политической стабилизации и экономического подъема. Существует ли какая-нибудь научная аргументация этого утверждения?

- До настоящего момента в массовом сознании были иллюзии, что нам бы только дождаться экономического роста, а наградой будет автоматическое развитие экономики, рост доходов населения. В течение трех последних лет Россия имеет устойчивый и неплохой экономический рост, но хватит ли его на то, чтобы социальная сфера двигалась в нужном направлении? Достаточно ли у нас поводов для социально-экономического, а в конечном итоге и политического оптимизма? Недавно Госкомстат сообщил, что рост доходов населения составляет 15 %. Но в чем он проявляется с точки зрения экономического и материального положения россиян? Верхняя часть пирамиды - средние классы, получают дивиденды от естественных проявлений экономического роста, а нижняя часть, 10,8 %, в той или иной форме через социальные программы, поддерживаемые федеральным бюджетом. А российская специфика, к сожалению, заключается в том, что эти 70 %, которые "зависли" между молотом и наковальней, не относятся ни к первой, ни ко второй группе. До них импульсы экономического роста либо вообще не доходят, либо доходят в ослабленном и усеченном виде. Многие социологические исследования показывают, что в последнее время политики задают странный вопрос: "А почему социологи говорят о том, что возрастает социальная апатия? " Да потому что эти социальные группы являются не участниками, а наблюдателями экономического роста.

- Как же, на ваш взгляд, Татьяна Михайловна, должна быть устроена социальная политика, чтобы изменения затронули самую массовую, базовую часть населения?

- Естественно, в первую очередь на ум приходит невитиеватая мысль - нужно срочно поднять заработную плату, ведь подавляющая часть этой группы относится к числу занятых в бюджетной сфере. Но вопросы регулирования заработной платы - прерогатива Министерства труда и социального развития. Его возглавляли представители различных партий, но в этом направлении не было сделано ни одного реального шага. Они понимали: поднять кратно зарплату бюджетникам в нынешних условиях невозможно. С какой бы эффективностью государственный бюджет ни пытался проводить индексации, возможно, они к концу года благополучно нивелируются за счет инфляционных параметров. Вся история социальной динамики показывает, что это абсолютно не влияет на изменение социальной пирамиды. Вопрос должен стоять по-другому. В неэффективном экономическом секторе не может быть высокая зарплата, поэтому в реформировании нуждается сама бюджетная сфера.

Я абсолютно не удовлетворена тем, как реализовывалась программа

Германа Грефа, разработанная в 2000 году. Но давайте представим, что произошло бы в случае ее воплощения во всех сферах - образовании, ЖКХ, пенсионной системе и т. д.

В России испокон веков существует дилемма, что открытые формы не всегда истребляют скрытые формы. У меня есть серьезные опасения, что ситуация в здравоохранении - с одной стороны, механизмы страхования, а с другой - неформальные платежи, - повторится и в других отраслях.

В этом случае, на мой взгляд, положение среднего класса может серьезно осложниться в доходном плане, исчезнут полученные серьезные импульсы к выходу из тени. Прежде всего это введение ставки подоходного налога в размере 13 %, способствующей сокращению теневого сектора. В основе дрейфа в сторону открытой экономики лежали и другие факторы - легализация доходов в связи с пенсионной реформой. Чем выше доходы, тем больше база для будущих пенсионных отчислений, - средние классы это понимают. Ощутимая регрессия единого социального налога стала фактором, который заставил работодателя выводить заработную плату из тени на свет.

- Давайте подведем определенные итоги нашей беседы. Назовите основные составляющие стабилизации социальной политики.

- Сегодня мы находимся на особом этапе развития, когда социальная структура, социальная стратификация более или менее сложилась. В настоящий момент она практически закостенела, стала относительно стабильной. Двери в средний класс стыдливо приоткрыты. Вместе с тем реального механизма приближения к среднему классу и способа вхождения в него новых массовых социальных групп пока нет. Поэтому существующая социальная структура упрямо воспроизводится на протяжении пяти лет. То, что архитектоника относительно устойчива, общество не подбрасывает серьезных деструктивных процессов, с одной стороны, позитивный фактор. С другой, мы вынуждены признать, что равновесие, сложившееся в социальной сфере, - результат всех действий последнего десятилетия. Если оценивать его с точки зрения "хорошо или плохо", мы будем вынуждены признать, что, скорее, это плохое равновесие. В настоящее время мы платим за него довольно высоко: попытка избежать катаклизмов на рынке труда имела своим прямым последствием формирование низкой цены рабочей силы. Этот "феномен" мы не можем преодолеть до сих пор. Причина низких доходов населения - наша расплата за события десятилетней давности. Я упоминаю это только для того, чтобы показать цену равновесия, которое мы не можем сдвинуть в вертикальном, восходящем направлении. Мы точно так же видим, что не можем резко изменить структуру социальной сферы в здравоохранении, в образовании, в системе социальной защиты. Там тоже сложилось равновесие, которое никого не устраивает эмоционально. Реально же, так или иначе, все субъекты финансируют, инвестируют именно эту систему.

- По какому пути мы пойдем, если все таки не сможем преодолеть точку обманчивого равновесия? Каков ваш прогноз на перспективу, Татьяна Михайловна?

- Долгосрочные прогнозы - неблагодарное занятие. Я бы сделала его, если бы мне кто-нибудь ответил на вопрос о краткосрочной перспективе - быть или не быть реформам? Давайте в силу моих личных предпочтений озвучим оптимистичный сценарий. Структурные реформы будут. Если их не осуществить, то нас и в долгосрочной перспективе ожидает сохранение существующей структуры общества, быть может, очень вялое движение вперед, - если только не произойдет катаклизмов. Для России это действительно пессимистичный сценарий. Несмотря на то что нас называют страной с рыночной экономикой, скоро мы будем очень похожи на государства Латинской Америки. А с учетом их высоких темпов развития, может быть, Африка нас и обгонит. Мы будем представлять собой среднестатистическую развивающуюся страну, которая от прослойки средних классов в 20 % как-нибудь доберется до 25 %, 30 % и так далее. Если произойдут структурные реформы - разумным путем, постепенно, прогнозы будут гораздо более оптимистичными. Тогда 50% среднего класса - это минимальная планка. В принципе, у России по-прежнему остается неплохой потенциал. Несмотря на все неблагоприятные процессы, мы по-прежнему страна с высоким уровнем образования населения. Чтобы заставить работать этот ресурс, не нужны большие инвестиции - в этом отношении мы не Африка. Если бы власть, осознав это, осуществила мощные инвестиции в самую долгосрочную, эффективную, надежную сферу - человеческий ресурс, - я была бы оптимистом.  

Ирина ТИМИРШИНА, Ижевск. "Деловая репутация", № 20, 8.06.2004.