Есть люди, чье величие очевидно сейчас, оно не вписывается в рамки обыденности. Фигуры, громадой возвышающиеся над временем. К ним относится классик русской литературы Василий Аксенов, встретиться с которым мне посчастливилось на семинарах "Клуба региональной журналистики", проводимых общественной организацией "Открытая Россия" в Москве.

Бывший диссидент, автор "Острова Крым" и "Московской саги", рассказал о себе, о том, как вернулся на родину, о своих ощущениях от той встречи с Москвой:

- В начале девяностых я начал ездить в Москву после девяти с половиной лет эмиграции. Уже мне можно было. И вот везде вижу слово "казино". Думал, это деревня. Я знаю такую деревню Казино. Но почему везде "казино", "казино", "казино"? Только потом мне объяснили, что это казино на самом деле. А несколько лет назад я ехал по Москве и увидел огромные буквы "Остров Крым". Просто огромнейшие буквы! Думаю: "Что это за странности такие? Ничего не написано, просто - "Остров Крым". Может, Москва себя объявила официально "Остров Крым"?" Так вот и "Остров Крым" оказался тоже казино.

В общем, до сих пор это все живо: название и какая-то метафора, присущая ему. Одно время в Севастополе была военная газета. Когда моряки сопротивлялись против передачи базы Украине, они организовали газету "Остров Крым". То есть, они были готовы сопротивляться и осуществлять "остров Крым".

Чем я сейчас занимаюсь? Весной этого года вышел в отставку в университете Джордж Мейсен, в котором проработал восемнадцать лет. А до этого шесть лет в других разных американских университетах работал. И не жалею, надо сказать. Это не самое плохое место в Соединенных Штатах, может быть, лучшее место в Соединенных Штатах и в мире тоже. А теперь, можно сказать, я перебрался в Москву и во Францию, в Европу. Я делю свое время между Москвой и городом Биариц на побережье Атлантического океана. Собственно, это не особенно Франция, поскольку Баскония - это баски, страна басков. Прямо на границе с Испанией. И я там уединяюсь для письма. Там мне никто не мешает. Потом, когда совершенно осточертевает одиночество, я еду в Москву, погружаюсь в жуткую обстановку московской жизни с бесконечными предложениями, звонками, презентациями и Бог знает чем еще.

Нынешний приезд Аксенова в Москву связан со столетним юбилеем его матери, знаменитой русской писательницы Евгении Гинзбург, а также с пятнадцатилетием спектакля "Крутой маршрут" по книге Евгении Гинзбург, который все эти годы идет на сцене театра "Современник". Пронзительный спектакль о заключенных женщинах, узницах ГУЛАГа. С этой постановкой у Василия Павловича связаны особые воспоминания. Впервые он увидел его в 1989 году, только-только вернувшись из эмиграции.

- Это совершенно грандиознейшее впечатление само по себе, а для меня - вдвойне, втройне, в десятикратном размере, включая тот факт, что там, среди актрис, ходила такая женщина, пожилая, весьма пожилая, сокамерница моей мамы, Павлина Мясникова. Я ее в Магадане звал "тетя Павочка". Это была самая молодая сокамерница. И она все эти пятнадцать лет участвовала в спектакле, вы можете себе представить. Она не произносит там слов, но ходит такая старейшина камеры. Она там помогает, что-то переносит, подходит к кому-то, шепчется - вот такие дела…

Вообще, путь Василия Павловича, его впечатления, опыт предстали перед нами, точно иллюстрируя пословицу "Жизнь пройти - не поле перейти". Многотрудный путь, дающий мудрость, особое отношение к бытию, особый взгляд на него, внутреннюю свободу и независимость. Как и свойственно большому мастеру, Аксенов, по его признанию, не гонится за успехом, который, в конечном счете, есть суета. Он просто не отказывается от него, при этом, стараясь, напротив сузить круг своих читателей.

- Василий Павлович, если позволите, два вопроса в одном. Есть ли у вас жизненное кредо и политические убеждения? Если да, то какие? Может, они менялись в течение скольких-то лет?

- Политические убеждения у меня, по-моему, достаточно стабильные, я бы сказал, либеральные. Слово "либерал" все время подвергается коррозии какой-то на протяжении лет. В Советском Союзе это вообще было такое оскорбительное слово, да и сейчас не очень. В Америке, кстати, когда говоришь "либерал", это значит, что ты держишься каких-то ультралевых, отвязанных каких-то экстремалов. Бог знает что. Неверная трактовка этого слова. Тогда я начинаю хитрить. Я говорю: "Я консервативный либерал и либеральный консерватор". Если уж так говорить, я называюсь консервативный либерал и либеральный консерватор. Когда все русские приезжают жить в Америку, они сначала за республиканцев, потому что демократы - либералы. А мы, когда отсюда вырываемся, мы все против всякой левизны коммунистической. И кажется, что это тоже коммунисты. И я тоже сначала был с республиканцами. А потом я больше в них понял, и они мне страшно не понравились. Демократы нравятся мне больше, чем республиканцы. Потому что они все-таки больше либералы, чем республиканцы. И здесь надо сказать вот что: когда я вижу, что люди, близкие мне по политическим воззрениям, называют себя правыми силами, "Союзом правых сил", я считаю, что это неверно и ошибочно. Это очень сильно повлияло на результаты голосования. Не надо себя называть правыми. Какие, к черту, правые? Нас, когда мы были молодыми писателями, называли левыми, а правыми были ЦК КПСС и КГБ. В голове у большинства правые силы означают какую-то косность, какую-то упертость.

- Василий Павлович, сейчас происходит нечто вроде насильственной православизации страны. При этом по Конституции наше государство считается светским, да к тому же еще и со свободой совести. Как вы к этому относитесь?

- Я вообще принадлежу к такому поколению, которое даже и не мечтало о такого рода изменениях, что произошли в обществе. Тогда Церковь была в загоне. Все прекрасно знали, что большинство священников завербованы кэгэбэшниками. Была масса каких-то кружков. В общем, все мечтали о религии как о части общей свободы для общества. А теперь, действительно, возникает какая-то угроза официальщины. Я помню, как еще в девяносто каком-то году видел по телевидению: батюшка освящал выпуск артиллерийского училища. Он говорил о чем угодно: о том, что воин - это непременная часть российской жизни, что мы должны быть воинами, мы должны защищать страну и т.д., вся эта риторика. Единственное, о чем он не сказал, это о Боге. Он не употребил этого слова вообще. Поразительно. Таким образом, религия становится просто ритуалом. Имеется, конечно, много исключений. Среди священников наших есть люди очень глубокие, с глубоким метафизическим пониманием человеческой жизни. С одной стороны, конечно, душа радуется, когда ты видишь, что заброшенные храмы, превращенные в склады, возрождаются. А с другой стороны, мы видим, что это все больше и больше официальщиной такой пахнет и что это не принесет того, о чем мечтали. И самое противное, что они стараются монополистами быть в религии, отсечь все другие конфессии, не идти на диалог с тем же католицизмом.

- Для вас, как для человека, который смотрит за всем происходящим в стране не только изнутри, но и немножечко со стороны, то, что происходит в последнее время - я имею в виду даже не геополитику, не власть нашу, а состояние общества, - насколько это было для вас прогнозируемо? И надолго ли это?

- Трудно очень предсказывать, как все будет развиваться. Но если иметь в виду, скажем, Украину, где произошли такие невероятные события… Ведь Украина всегда казалась нам, москвичам, отсталой в смысле демократического развития. И вдруг мы видим такое потрясающее сопротивление всем этим хрякам. Хряки советского типа там засели и сидят в самом верху. Мы же понимаем, что это отрицание того самого хрячества. Совсем необязательно, что все произошло в пользу Ющенко. Это не идеальный символ антихрячества. Он тоже отчасти хряк, как мне кажется. А вот Юля Тимошенко - это не хряк. Совсем. Понимаете, это момент настоящей духовной революции, о которой никогда не говорили большевики, но о которой говорил Лев Николаевич Толстой. У него есть - не помню где, - но в одной из его проповеднических работ описание сценария духовной революции, которое прямо напоминает август 1991 года в Москве, когда солдат отказывается стрелять, сержант отказывается наказывать солдата, офицер отказывается наказывать сержанта, генерал отказывается наказывать офицера. И таким образом вдруг вспыхивает, как стог сена, духовная революция неподчинения. То же самое произошло в Киеве сейчас. Никто не ждал такого - вдруг происходит. И, мне кажется, тут может случиться момент цепной реакции: украинский пример, безусловно, получит резонанс на всех территориях СНГ, включая, скажем, Узбекистан. И у нас здесь может быть такое явление, но, я надеюсь, не кровопролитного характера, а иного.

- Василий Павлович, вы тут представлены как победитель премии "БУКЕР - ОТКРЫТАЯ РОССИЯ-2004". Нам было бы интересно узнать, какие чувства вызвало у вас это лауреатство? Как ваши близкие восприняли общественную премию?

- Близкие? Большинство говорит: наконец ты получил хоть одну какую-то премию, а то уж думали, так и свалишься без всяких премий. Это очень трудно писать, писать без всяких премий. В принципе, я иронически отношусь к понятию "премия", потому что они в большой степени случайны. Но, с другой стороны, это как-то очень вдохновляет. Все-таки приятно, когда признание получил.   

Алексей КОЗЕДУБОВ, г. Озерск. Газета "Озерский вестник", № 102, 19 декабря 2004 года.