Во взаимоотношениях власти, бизнеса и общества что-то у нас в России в последнее время происходит не так, как должно бы. Президент Института национального проекта "Общественный договор" Александр Аузан считает, что все дело - в кризисе ожиданий, который очень быстро сформировал страх делового истеблишмента перед псевдоусилением власти.

Резюме. Александр Александрович Аузан. Президент Института национального проекта "Общественный договор", президент Международной конфедерации обществ потребителей. Родился 11 июля 1954 года. В 1979 г. окончил экономический факультет МГУ, в 1982 г. получил ученую степень кандидата, в 1991 г. - доктора экономических наук. С 1993 г. - профессор экономического факультета МГУ, с 2002 г. - заведующий кафедрой прикладной институциональной экономики экономического факультета МГУ. Автор более ста научных работ, в том числе двух монографий, член ученого совета бюро экономического анализа при правительстве РФ, член правления Фонда "Центр страховой информации".

- Александр Александрович, вы не раз говорили о том, что в последнее время отношения между властью, бизнесом и обществом развиваются не лучшим образом. Что вы имеете в виду?

- В экономике есть теория, которая занимается ожиданиями, - теория социального контракта, или иначе - общественного договора. Это ключ к пониманию нынешней ситуации кризиса ожиданий, когда нечто, считавшееся важным и стабильным, вдруг перестало быть точкой опоры. Кризис - не политический и не экономический, скорее - общественный, но мы понимаем, что в его ходе из-за коллизий, происходящих между властью, бизнесом и обществом, экономическая динамика в стране не улучшается.

Мы очень часто путаемся, говоря о российском государстве, потому что не можем адекватно выразить наши взгляды, для нас государство - это и правительство, и чиновники, и мы сами. Поэтому на вопрос: что может государство? - естественный ответ для нас - "вес". Чем оно должно заниматься? Всем, потому что оно и есть это все. Российское государство в принципе является агрессивным, оно генетически не приспособлено к тому, чтобы разговаривать с другими субъектами.

Хочу обратить ваше внимание на два момента в эволюции сегодняшней России. Первый - это Конституция 1993 года. Вспомните, в каких обстоятельствах она принималась: сначала проистекал нормальный процесс, было создано Конституционное собрание, шло конструктивное обсуждение вопросов, но последние месяцы подготовки совпали с практически чрезвычайным положением в России. Строго говоря, документ, устанавливающий наши важнейшие права, вообще-то принимался недозрелым. Многие субъекты политического рынка не очень понимали, что, собственно говоря, происходит, поэтому взрывной рост административных барьеров в экономике в 1996-1997 годах не был осознанной политикой государства просто оно так дышит, так живет, начиная возводить дополни тельные трудности бизнесу - для того, чтобы обеспечить чиновничеству "подобающее" положение и контроль.

В 1993 году, когда принималась Конституция, бизнес никакой серьезной роли еще не играл, он занимался другими вещами. У него была своя история, в том числе - криминальная. Я имею в виду не приватизацию, а советское время: вся первая половина 80-х годов прошла под знаком борьбы в аппаратах ЦК КПСС по поводу роли, которую играли дельцы левой цеховой экономики.

- Российский бизнес в своем развитии также прошел несколько реперных точек...

- В середине 90-х годов, когда снизилась инфляция и стало возможным планировать развитие бизнеса хотя бы на год, начали выделяться компании, руководители которых осознавали, что в данном секторе рынка они будут работать и через пять, и через десять лет, что закончился тот период, когда "сегодня шапки шьем, завтра нефть добываем, послезавтра облигации выпускаем".

После дефолта бизнесменам пришлось понять еще одну "простую вещь": если личный бизнес идет хорошо, это еще не значит, что "дом не упадет тебе на голову". Следовательно, надо как-то участвовать в его строительстве, именно поэтому с осени 1998 года тут и там начали образовываться отраслевые ассоциации, предлагавшие правительству свои "рецепты".

Интересны точки трансформации и в отношении крупного, олигархического бизнеса. Существенным моментом стало образование в 1994 году Круглого стола бизнеса России. Именно эта организация - КСБР стала базой для принятия судьбоносных решений о выборах 1996 года, которые были очень важны, были моментом кульминационного выбора стратегического пути для России. Напомню, что вполне реальной альтернативой концентрации усилий на победе президента с антикоммунистической программой были отказ от Конституции 1993 года, сговор с КПРФ и кардинальное переформирование правительства.

Но первоначальный замысел создания Круглого стола бизнеса России был другим - помочь бизнесменам договориться не стрелять друг в друга, потому что в крупном бизнесе тогда шла война с применением всех доступных видов оружия. На мой взгляд, КСБР удалось решить эту задачу, а следующим этапом было образование в 2000 году новой версии Российского союза промышленников и предпринимателей, и суть соглашения была уже другой - не использовать друг против друга государственный аппарат: правоохранительные органы, прокуратуру, ФСБ, МВД. Не сбылось, потому что не удалось достигнуть договоренности об этом с государством, а олигархи тогда исходили из того, что они еще контролируют ситуацию, и полагали, что если они не будут использовать "дубинку" друг против друга, то вроде бы и нет субъекта, который бы этим занялся. По опыту внутренней войны они были убеждены, что в действие ее приводит лишь экономический интерес кого-то из крупных игроков. Еще один довольно существенный момент в эволюции олигархических капиталов их приход через инвестиционные торги 1996-1997 годов в промышленность. Правда, осознавать ответственность за так называемые "свои" города бизнесмены стали только через несколько лет. Финансовым бизнесом можно заниматься абстрагированно от происходящего с населением, но любым производством так заниматься нельзя, потому что вместе с ним вы получаете комплекс проблем. "Вдруг" оказалось, что крупная компания формирует 70 80 % бюджета области, 95 % бюджета города, что занесенные в кабинет мэра чемоданы с деньгами не помогают решить социальные вопросы и т. д.

С третьим субъектом - гражданским обществом в России не все так просто. Я считаю, что если люди что-то делают вместе в неких формах коллективных действий, без государства, - это и есть гражданское общество. Наша слабость в том, что у нас, к сожалению, почти нет самого мощного корня гражданского общества как в развитых странах - местного самоуправления. Не в смысле, что мало мэров, с ними у нас все в порядке, отсутствует структура

городского сообщества, причем все ее элементы у нас вроде бы есть от клубов любителей кошек и собак до гаражных кооперативов. Это и есть местное самоуправление, но оно у нас дезинтегрировано, и поэтому самым важным, земным уровнем управляет кто угодно, но не сообщество.

- Вы говорите, что происходит кризис ожиданий. На чем же они были основаны?

- Как правило, общественный договор - вещь неформализованная, но она может принять и очень странную форму сговора, каковая имела место в России между олигархами и кандидатом в президенты Борисом Ельциным в начале 1996 года. Это была форма общественного договора - очень странная, ублюдочная, и все об этом знали. Никто не знал пункты сговора, безусловно, в этом не участвовало общество, и тем не менее общественная функция у этого сговора была. Результат сговора - то, что сохранились конституционные правила и направления демократического рыночного развития.

Был и второй сговор - в 2000 году, с новым президентом. Мы знаем о нем ровно столько, сколько и его участники, потому что после тяжелейшей избирательной кампании была борьба с олигархами, которые с точки зрения президента играли "не на той стороне". После этого на формальной встрече с бюро РСПП президент высказал свою концепцию равноудаленности: был оглашен принцип, что бизнес не должен вмешиваться в политику, а государство должно гарантировать условия существования бизнеса. Это более зрелая форма договора, к тому же объявленная публично, но при этом стороны почему-то не обговаривали и не разрабатывали условия договора. В это обстоятельство мы сейчас и ткнулись: непонятно, что иметь в виду под тем или иным словом.

Мне кажется, что конвенция была неудачно сформулирована. Вроде бы смысл таков: президентская власть развивает вертикаль, бизнес не вмешивается. Но вертикаль вообще-то доходит до того самого города, где представлены интересы крупного бизнеса, поэтому непонятно, как авторы конструкции представляли себе, что она будет работать. Куски этой вертикали раскуплены разными участниками рынка и находятся под их воздействием, поэтому существуют только какие-то изогнутые кривые, по которым сигнал проходит, преобразуясь до прямо противоположного.

- Но ведь вроде бы была обозначена "грань" 2000 год...

- Ну, на словах ее поставили, а как быть с законами? Когда в 2001 году не самые последние люди в президентской администрации говорили мне, что надо бы в ходе дебюрократизации сократить исковую давность инвестиционных сделок, я, честно скажу, не понимал тогда, насколько это важно.

Управляемая демократия никогда не вызывала у меня положительного отношения к себе. Это попытка управлять поведением или одеждой людей на улице с помощью изменения показаний термометра. В принципе, если сказать, что сейчас "не минус 4 градуса, а ноль", то вы это съедите, но когда вас попытаются "нагреть" на 10-15 градусов, начнутся неприятности.

В июле 2003 года, когда бюро РСПП обращалось к президенту с предложением обсудить вопрос о "наезде на бизнес", а он отказался, была создана так называемая кризисная группа. Быстро стало ясно, что главная проблема это не отношения бизнеса с первым лицом государства, это отношения бизнеса с населением. К Российскому форуму-2003 в Нижнем Новгороде мы готовили программу, искали выход из ситуации путем не сговора, а общественного договора, но путь переговоров внезапно был оставлен.

- Почему, на ваш взгляд, это произошло?

- Мы исходим из того, что президент - это машина, которая идеально просчитывает различные варианты развития событий. В той системе власти, которая в России существовала и существует, любой человек, поставленный в позицию супервласти, начнет делать подобные ошибки. Он наделен таким количеством полномочий, что сам не помнит, сколько их.

- Как бизнес может сейчас строить работу с населением, вырабатывая подходы к общественному договору?

- Собственно, мы это непрерывно обсуждаем в рамках работы кризисной группы. Конечно, публично говорится не все: удивительно, как легко вспоминаются советские эзоповы конструкции, насколько быстро люди вновь стали чувствовать страх перед "системой".

Сейчас я вижу четыре направления, но которым должна вестись работа. Блок социальной политики, которую на себя принимает большой бизнес в обмен, на самом деле, на работу с населением, которую принимают на себя гражданские организации.

Есть блок, связанный с вмешательством силовых органов в экономику, с новыми законодательными актами, которые нужны в обмен на налоговые гарантии от бизнеса. Третий - вопрос политического лоббирования - необходимо прописать в законах, что может и чего не может донор, бизнес, спонсор, как строятся отношения с политическими партиями. Ну и линия, связанная с профессиональной правозащитной деятельностью. Мы понимаем, что бизнес-ассоциации в этом напрямую участвовать не могут, у них очень высок риск. Нам с вами даже трудно предположить, сколько представители крупного бизнеса могут потерять в результате неосторожных действий против сегодняшней власти. При этом они хорошо осознают, что если не будут против нее действовать, вероятность таких потерь возрастает. И каждый из них по-разному решает для себя эту проблему. Кто-то думает, что если он будет активно действовать против власти, то окажется "в списке" третьим или четвертым, и когда за ним придут, никто палец о палец не ударит. Другой боится, что его непременно "заложат" враги и конкуренты.

Сейчас наша задача - выстроить некий ряд, понятный для каждого человека. У пас много информации по нарушению прав отдельно взятого гражданина. Мы считаем сегодняшний произвол правоохранительных органов более опасным, чем прошлые прегрешения со стороны крупных промышленных компаний, и говорим о необходимости определиться с реальной основой прав и законов - только тогда они будут соблюдаться.

- Что делать людям, если власть пытается им помешать выразить свою позицию, не разрешает проведение пикетов и т. п.?

- Да, власть может это сделать, но, с другой стороны, она не может запретить иметь свою точку зрения или встречаться с себе подобными. Просто мы имеем довольно слабое представление о различных способах гражданского действия. К примеру, голландец, когда он чем-то недоволен, но не уверен, что кто-то организует митинг, просто берет майку и пишет на ней: "мне вот это не нравится" - и ходит в ней повсюду. Мы три года назад это пробовали, сделав в ответ на мощную пропагандистскую кампанию "заплати налоги и спи спокойно" майки с надписью "я плачу налоги, что взамен?". Запрещают пикеты - есть стакеры, постеры, майки. Уверяю вас, это может быть гораздо эффективнее, потому что идет обращение непосредственно к общественному мнению.

- Скажите, у вас не возникает ощущения, что Россия уверенно движется в сторону диктатуры?

- На второй день после начала кризиса я разговаривал с главой общества "Мемориал" Арсением Рагинским, человеком крайне опытным, отсидевшим в брежневское время по политическому делу 7 лет. Он мне подтвердил, что я совершенно верно понимаю ситуацию: кто первый испугался, тот и проиграл. В возможность реальной диктатуры я не верю. Для нее нужны выстроенные аппараты власти, мотивированные силовые организации, закрытые контролируемые границы (у России даже физической границы нет в казахстанских степях и украинском Полесье). В той же президентской администрации на самом деле работают человек двадцать, а еще несколько тысяч таскают друг другу ненужные бумажки. Думаю, что примерно так же устроены и силовые ведомства. Вы же видите, что они не могут организовать хорошую спецоперацию, поэтому единственный актив силовиков - это страх, а реальных возможностей установления диктатуры у них нет.  

Дмитрий ВИНОКУРОВ, Ижевск. Еженедельный журнал "Деловая Репутация", № 24-25 (116-117), 6 июля 2004 года.