Василий АКСЕНОВ. Писатель. Автор нашумевших романов, которые в свое время читались по ночам и передавались из рук в руки. К его имени приклеивали ярлыки "диссидент" и "антисоветчик". Его пытались загнать в рамки, которые ему были тесны. Он покинул родину, в которой для него не нашлось места. Но через девять с половиной лет он вернулся в Россию - на крохотный уцелевший кусочек некогда огромного СССР.

9 декабря в Москве, в Клубе региональной журналистики "Из первых уст" состоялась встреча Василия Аксенова, лауреата премии "Букер - Открытая Россия 2004" с соотечественниками. Василий Павлович ответил на вопросы на российских журналистов.

"Остров Крым" - территория свободы

- Когда после эмиграции я приехал в Крым, совершенно незнакомые люди, не зная, кто я, рассказывали: есть книжка о том, что Крым на самом деле не полуостров, а остров, и сейчас всем следует объединить усилия, чтобы по-настоящему отделиться от материка, прорыв канал. Они так активно доказывали мне, что судоходный канал между материком и островом принесет пользу: с его помощью можно будет экономить колоссальные средства, быстрее добираться из Николаева в Ростов и Мариуполь. Аргументов "за" высказывали столько, что все их я сейчас уже и не вспомню. А в завершение всех этих разговоров я познакомился с какой-то "темной" политической группой, которая предложила мне стать... президентом острова Крым.

Не знаю, почему метафорическая идея о жизни на свободном острове оказалась столь жизнеспособной, но сейчас я работаю над сценарием кинематографической версии романа.

Сегодняшняя жизнь вчерашнего "антисоветчика"

- Весной этого года я вышел в отставку в университете Джордж Мейсен, в котором проработал 18 лет. А до этого шесть лет работал в других американских университетах. Если можно так сказать, 24 года своей жизни я посвятил преподавательской деятельности в Американском Университете. И ничуть об этом не жалею: университет - это не самое плохое место в Соединенных Штатах.

Живу я сейчас между Москвой, Францией и Европой. Город Биариц на побережье Атлантического океана - это не совсем Франция, это скорее страна басков - Баскония, которая граничит с Испанией. Именно там я уединяюсь для письма. А когда одиночество осточертевает, еду в Москву и погружаюсь в суету столичной жизни с бесконечными приглашениями на презентации, выставки, премьеры и еще Бог знает что. Вот и сегодня я приглашен в "Современник". Этот театр уже 15 лет ставит спектакль "Крутой маршрут" по книге моей мамы Евгении Гинзбург.

Повороты "Крутого маршрута"

- Когда я в первый раз после девяти с половиной лет высылки приехал в Москву, перестройка была в разгаре, а я был всего лишь гостем американского посла Джека Мэттлока в России. Поэтому приглашение на премьеру "Крутого маршрута" было большой неожиданностью. Впрочем, театр этот мне не чужой. Еще в 1965-м первое поколение "современников" - Олег Табаков, Галина Волчек и многие другие близкие друзья ставили мою пьесу "Всегда в продаже".

Меня с сыном посадили в центре зала, на самые хорошие места. И началось страшнейшее действо, в котором участвовали 44 прекраснейших женщины и 12 мерзейших мужчин. Актрисы исполняли роли заключенных общей камеры в Казанской тюрьме, в которой когда-то содержалась моя мама. Актеры-мужчины играли кэгэбэшников, которые допрашивали этих женщин. Эффект от их диалогов был и сам по себе оглушительным, а для меня - вдвойне, втройне и даже в десятикратном размере, потому что среди актрис была пожилая женщина Павлина МЯСНИКОВА - самая молодая сокамерница моей мамы, которую, живя в Магадане, я называл тетей Павочкой. Представьте себе, эта женщина все 15 лет, что ставится "Крутой маршрут", играет в нем старейшину камеры.

По сценарию у нее нет ни одной реплики, но она постоянно на сцене, к кому-то подходит, что-то шепчет, что-то переносит, кому-то помогает. А когда в одной из сцен я увидел Марину НЕЕЛОВУ, загримированную в стиле 30-х годов, я был сражен: как она похожа на мою маму! И вдруг в середине допроса Марина жутким голосом кричит в лицо следователю: "Где мои дети?". Зал вздрогнул! А я... чуть со стула не "сыграл" от этого вопля. Так может кричать только мать.

Что наша жизнь: заключение - освобождение...

- История моей московской квартиры похожа на историю России. В 1980-м, когда мы уезжали из СССР, я переписал три своих комнаты в доме в Переделкино на сына. И тогда, и сейчас в этих комнатах живет моя первая жена. А я тогда жил в квартире моей нынешней жены Майи. И эту квартиру мы оставили Галине - близкой подруге моей супруги и вдове писателя Балтора. А в 1988-м к ней пришли из комендатуры и топором, по-нашенски, по-российски взломали дверь, вышвырнули мебель и вселили какого-то своего... гада. Так Галя оказалась в буквальном смысле выброшенной на улицу.

А когда нам разрешили приезжать в Россию, мы с Майей мыкались по каким-то затрапезным гостиницам. Но после августовской революции новое московское правительство в лице Попова и Станкевича выдало нам ордер на квартиру, сопроводив его вручение словами: "Сомневаемся, Майя Афанасьевна, что вам удастся "пробить" нашу бюрократию"… Майя пришла в комендатуру, швырнула на стол ордер и, протянув руку, сказала тоном, не терпящим возражений: "Ключ". И представьте, ей протянули ключ.

Логическое завершение этого "круговорота квартир в природе" наступило, когда мы увидели выцарапанную на стекле эркерного окна надпись: "Строили заключенные. 1952 год". Круг замкнулся: дом строили заключенные, после долгих мытарств в него въехал жить сын заключенных.

Все познается в сравнении

- Американцы и русские: сходство и различия?

- И в Америке, и в России есть люди, именующие себя "тусовкой" или "богемой". Слишком похожи люди из академической среды - научные сотрудники, профессоры. К числу похожих я бы отнес и тех, кто входит в группы "ред некс" - люди физического труда и "уайт колларз" - белые воротнички. А если говорить в целом, то настоящие американцы на настоящих русских ничуть не похожи. Русские во всем настоящие: пить - так пить, бить - так бить, любить - так любить. А американцы только внешне хамы и ковбои, которые в любой момент готовы начать крушить мебель и дробить челюсти, а на самом деле они безумно вежливые.

- Как вы оцениваете американское университетское образование?

У меня было два класса. "Андерградьюэйтид" - биологи и компьютерщики, электроинженеры и экономисты, и просто разные люди, которые выбирают изучение самых разных дисциплин, чтобы стать не просто специалистами, а всесторонне развитыми личностями. Насколько я помню из своих студенческих лет, у нас такого не было. Я учился на медицинском факультете Казанского университета, а рядом со мной учились студенты физико-математического факультета, у которых не было гуманитарных программ. Совсем. И сейчас их, по-моему, нет. А в американском университете каждый студент, даже если он абсолютный "технарь", должен набрать и гуманитарные "кредиты" тоже.

"Градьюэйт-класс" - продвинутые студенты-гуманитарии, которые, как ни странно, ничего не знали ни о русской литературе, ни о русской культуре вообще. Можете себе представить студента-гуманитария, который не имеет ни малейшего представления о "серебряном веке русской поэзии" - конце XIX-начале XX века? Кто-то краем уха слышал об Ахматовой, но ни сном, ни духом о Гумилеве!

…Наш университет располагается в таком месте под Вашингтоном, которое называется "Хайтек коридор", то есть "Коридор высокой технологии". И моих студентов уже с третьего курса начинали вербовать различные, довольно могущественные компании. Им с ходу предлагались высокие заработки и, как у нас говорят, жизнь в шоколаде.

Помню, ходил ко мне на занятия один студент. Мальчишка практически нищий, в одной и той же фланелевой кофте, которую он надевал каждое утро, чтобы вечером ее снять, постирать, высушить и погладить, чтобы на следующее утро было в чем идти за знаниями. В перерывах между занятиями он ел что-то совершено непотребное из пластмассовой коробочки. И, представьте себе, этот вечно голодный парнишка дико "завелся" на футуристов. Мальчишка должен был после выпуска из универа стать компьютерщиком, но однажды он подошел ко мне и сказал: "Мне предлагают первоначальную зарплату 90 тысяч в год. Но я решил не заниматься этим. Я плюну на все, поеду бродить по Европе и буду читать стихи". Я испугался: сбил парня с толку! Я сказал ему: "Алекс, не торопись, подумай, ведь ты никогда в жизни даже не ел ничего приличного". Но он ответил: "Я думал об этом. Но такой жизнью, которая мне предлагается, я жить не буду". Он не был русским, но в нем проснулось то, что называется загадочной русской душой. Хотя, на мой взгляд, в любой душе загадочности хватает. Попробуйте, например, с наскока понять душу японскую.

- Ваши отношения с молодыми авторами?

- Я от них отбиваюсь. Я стар, ценю свое время и экономлю его для своей работы. Недавно я был на Всероссийском форуме молодых писателей, который проходил под Москвой, в Липках, где несколько разочаровал начинающих авторов, сказав, что нельзя стать писателем в 20 лет. Франсуаза Саган - редчайшее исключение! Я считаю, что писательская молодость начинается в 30 лет, не раньше. Но я буду вынужден читать произведения молодых авторов, потому что в 2005 году мне предложили исполнить роль председателя "Букеровского" жюри.

- Ваши политические убеждения?

- Стабильные. Я либерал. Хотя само это слово со временем подверглось коррозии. Когда в Америке говорят "либерал", подразумевают, что это какой-то отвязный ультралевый тип, в любой момент готовый к экстремальным выходкам. Поэтому в Америке приходится хитрить, называть себя консервативным либералом или либеральным консерватором. А в России те люди, которые близки по мне по политическим воззрениям, "Союз правых сил", например, почему-то называют себя правыми. Правые - это косность и упертость. Когда я был молодым писателем, нас называли "левыми", а "правыми" были ЦК КПСС и КГБ. Помните, еще Булат Окуджава пел: "А те, кто справа стоят, стоят. А те, кто идут, всегда должны держаться левой стороны".

- Насколько совместимы понятия "успешная личность" и "свободный художник"?

- Некоторые авторы делают ставку на развлекательный тон своих произведений, откуда и "растут ноги" коммерциализации. С одной стороны, такой автор получает хороший заработок, но с другой стороны, он, идущий на поводу у времени и места, приобретает сиюминутную популярность. Я не отказываюсь от успеха, но и не преследую его. Быть верным себе - для меня это важно. Когда-то жанр моего романа не вписался в концепцию социалистического реализма, из-за чего я получил проблемы с советской властью. А сейчас мои "Московская сага" и "Вольтерьянцы" продаются чуть ли не во всех супермаркетах. В любом случае право на выбор своего места в жизни и творчестве остается за автором.

- Дают ли переводы литературных произведений возможность сближения народов, говорящих на разных языках?

- Когда не знаешь, чем живет и дышит, что читает и любит народ, живущей за пределами твоего государства, его трудно понять. А кого не можешь понять, того нужно опасаться. А если нужно опасаться, то лучше ударить первым. Идея отчуждения всегда приводит к появлению идеи вражды. Отчуждение России от мировых процессов имеет объяснение: нас не понимают и потому боятся. И это при том, что западный мир, съеживаясь под азиатским давлением, не отвергает ни китайской кухни, ни индийских мелодрам. Потому что это "видели, слышали, пробовали, знаем". На мой взгляд, в России и сейчас есть люди, которые продолжают грезить идеей провинциальности и закрытости России от всего остального мира.

Когда я выступаю в больших аудиториях, я всегда говорю: дружба с Западом - это единственная для России возможность выжить, иначе мы все: и россияне, и европейцы, и американцы - будем в историческом смысле уничтожены и раздроблены нашими соседями - мусульманским миром. Я не говорю, что это произойдет сейчас, завтра или через 50 лет, но лет через 100, если отношения между нашими странами не изменятся, это произойдет наверняка.

- О первой любви. Если можно.

- Она случилась в пионерском лагере. Мы жили в закрытой стране и были увлечены "пионерлагерной романтикой". Но песни пели англо-американского замеса: полублатные, полушантанные, что-то вроде "Девушку из маленькой таверны полюбил суровый капитан". И мне, тогда 13-летнему мальчишке с одинаковой силой нравились песенка "На берегу осталась крошка Мэри, а юнга Билл платочком ей махал" и моя ровесница - девчушка из девчачьего отряда. Мы уходили в лес. Вдвоем. Но лето закончилось. Жизнь закружила. И я, представьте, смог ее забыть. Но однажды, когда я уже был писателем, из огромного зрительного зала Дома Союзов на сцену пришла записка: "Вася, если помнишь друзей, приходи к подъезду". И что вы думаете? Меня в назначенном месте ждала та самая крошка Мэри, теперь уже замужняя женщина, обремененная семьей и детьми. Да что об этом говорить, по себе же знаете, первая любовь не забывается.  

Людмила КОВЕНКО, Бердск. Региональный еженедельник "Свидетель", № 50 (700), 16 декабря 2004 г.