О том, каким из этих путей идет Россия, размышляет заведующий отделом института философии российской академии наук, доктор философских наук, профессор политологии Алексей КАРА-МУРЗА.

- Алексей Алексеевич, существует устоявшееся мнение о том, что Россия обречена на авторитарную модель развития так же, как США обречены на демократию. Так ли это?

- Такое мнение есть, и обосновывается оно следующими аргументами. Россия - огромная страна с очень протяженными границами, сложным климатом, многомиллионным населением и богатыми ресурсами. А потому на нее всегда кто-нибудь да хочет покуситься. Чтобы противостоять агрессору, нужна сильная власть. К тому же населяют страну много этносов, разных религиозных конфессий - объединить всех, не допустить междоусобных и религиозных разногласий может только жесткая власть. Эта устоявшаяся мифология и лежит в обосновании российского авторитаризма. Интересно, что в американских учебниках написано то же самое: страна обречена на демократию потому, что она очень большая и управлять из столицы окраинами невозможно. Населяют страну миллионы, национальностей не счесть, очень сложные климатические условия, масса конфессий и загнать всех в один идеологический мешок невозможно, словом, демократия неизбежна. Так что искать разгадку нашей авторитарной истории нужно в ином. То, что у нас победил и продолжает побеждать авторитаризм - не аргумент в пользу того, что мы на него обречены. Демократия - достаточно молодой исторический проект, который даже в самых благополучных странах состоялся всего лет сто пятьдесят назад. Эти две конкурирующие модели проходят и сквозь всю российскую историю. В последнее время мы уходим от тех моментов демократии, которые проявились, и радостного в этом ничего нет. Кризис либерализма в России - общенациональная драма: мы не можем перейти к тем механизмам, которые во всем мире обеспечивают благополучие. Демократия и благополучие - близнецы-братья. Но за демократической моделью стоит сложнейшая интеллектуальная и техническая работа, проведенная в демократических странах национальными элитами. У нас же профессионально этой моделью не занимались, в стране не сформировалась культура демократии. Ничего более самобытного в мире, чем то, как у нас делалась демократия, нет. В начале двадцатого века в России было гораздо больше шансов на демократический прорыв, чем теперь, потому что девятнадцатый век подарил нам такие либеральные, демократические фигуры, как графы и князья Долгоруковы, Рюриковичи. Они в течение тридцати лет работали, как сейчас скажут, в регионах и только потом - в столице. Они занимались демократией, но в силу обстоятельств проиграли.

- Так есть ли шансы у демократии в России?

- Разумеется, тем более, что демократическая модель у нас существовала. Например, псковско-новгородское вече - чем не демократическая традиция. Ей в прошлом году тысячу сто лет отпраздновали, а коммунисты отпраздновали всего сто лет большевизму. Возникает вопрос - почему традиция есть, а живем по-прежнему в авторитаризме? Может, есть какая-то червоточина, которая съедает изнутри сам демократический проект? На мой взгляд, заключается она в том, что и либерализм, и демократию у нас пытаются насаждать сверху, из столиц, искусственно, авторитарно. Очень многие наши реформаторы не берут в расчет то, что люди голосуют не за Зюганова, а за героев революционного подполья, Ильича, который любил детей, Сталина, который не спал по ночам и давал прикурить врагам мирового пролетариата. Они голосуют за родословную. А родословная всегда лучше у партии власти: за ней - регалии, писаная по ее заказу история. Это не очень правдивая, но презентабельная родословная. А молодые реформаторы ставку делают на общечеловеческие ценности, без всякой родословной, без традиций. Вот вам и ограничитель для реализации демократического проекта. Дальше - абсолютно марксистская заморочка о базисе и надстройке: главное - правильно распределить собственность, а политика приложится. Только Маркс говорил, что собственность надо собрать и уничтожить, а наши решили грамотно раздать. Вот так и действуем: то собираем, то раздаем, а жизнь-то не налаживается. Потому что демократия - очень серьезный гуманитарный проект, и собственность в нем должна находиться в строго определенной рамке, иначе она не наладит жизнь, а, наоборот, в распыл пустит. Кстати, большевики свою революцию тоже делали за частную собственность, когда грабили поместья и раскулачивали богачей. Это тоже была любовь к собственности, только к чужой. Человек весьма несовершенен, он так и будет с этой собственностью отношения строить, поэтому важно, как они будут отрегулированы. А регуляторов-то и не создали: как не было у нас правовой рамки, так и нет.

- Существует мнение, что на западе гражданское общество строилось независимым бизнесом.

- Это иллюзия. Независимый бизнес был где угодно - в том числе там, где ни гражданским обществом, ни демократией не пахло. Гражданское общество формируется не бизнесом, а, как показывает опыт, тем, что назвали масс-медиа. У нас этому понятию умудрились придать другой смысл и стали отождествлять его со средствами массовой информации, а не массовых коммуникаций. А разница в том, что информация у нас, как правило, сливается сверху вниз, а коммуникации ходят по горизонтали. Помните, нам всем дали гласность, которой мы очень обрадовались, но не учли, что бывает гласность и слышимость, что бывает такая гласность, которую не слышно. Раньше не слышали потому, что ее не было. Теперь не слышим потому, что все говорят одновременно. Нормальная ситуация в массовой коммуникации - это не гласность, а слышимость. И достигается она за счет свободной прессы и свободного преподавания. Свободная газета и свободный университет создали в Европе гражданское общество. Выслушать друг друга без чиновника и без цензора, понять проблему - вот чего нам не хватает. Чтобы отвлечь от главного, нам предлагают разные псевдопроблемы: например, отношение к смертной казни. На самом деле проблема смертной казни - это проблема коррумпированности системы. Надо бы заняться этой прогнившей насквозь системой вместо того, чтобы обсуждать смертную казнь, но мы обсуждаем ее. А пока наше внимание отвлекается на такие псевдопроблемы, те, кто отвлекают, потирают руки, стравливая и разделяя, препятствуя консолидации умных элит, без чего демократия не состоится.

- Алексей Алексеевич, вы сказали, что в России даже демократию насаждали авторитарно, и поэтому она не могла прижиться?

- Конечно, это все равно, что строить Европу азиатскими методами. Все лучшее, что было в российской истории, все демократическое, произрастало из регионов, где рождалась своя либеральная субкультура. И, конечно, либеральные реформы не получались тогда, когда административно спускались сверху. А вот контрреформы всегда имели успех. Либеральные реформы Александра первого родились после неудач в войне с Наполеоном. Голод, недовольство - положение надо было спасать, и император созвал команду молодых реформаторов. Либералы всегда приходят после национальных катастроф, когда кто-то у власти хочет казаться лучше, чем есть на самом деле. Исторически закрепляются те реформы, которые смогли прижиться в регионах. Все остальное идет прахом: стоило начаться покушениям на особу императора, как все его реформы быстренько свернули. И только то, что внизу проросло, осталось.

- Стало привычным противопоставлять гражданское общество государству. Вы считаете, это нормально?

- Нужно понять, что государство нами создано, на наши кровные, мы ведь на него все сбрасываемся. А что оно недодает, скажем, бюджетникам, так это вопрос не к государству, а к тем депутатам, которых мы в государственную думу навыбирали и которые государственный бюджет делят. Вспомните, после Беслана министр финансов достал откуда-то из заначки полтора миллиарда рублей на укрепление нашей безопасности. И никто не спросил, откуда такие заначки. Вот сейчас сидят в думе люди, думают, оставить ли лекарства бесплатные. А добрый дядя опять успокаивает: есть, мол, у меня для вас опять подарочек и достает мешок. И все кричат "ура". А все потому, что нет у нас горизонтального пространства. Мне смешны разговоры о правых и левых коалициях: десять лет обсуждаем, кто у нас коммунисты - правые или левые. В стране, где нет горизонтальных связей, а есть административная вертикаль, которая все себе подчиняет, нет никаких правых и левых, есть только верх и низ. Растяжка может произойти только в обществе, но не в государстве. Политическая система может формироваться только там, где идет формирование и только, повторю, по горизонтальным коммуникационным связям. Никакой демократический проект не состоится без независимой прессы и независимого преподавания. А формирование серьезной либеральной коалиции произойдет только в том случае, если будут создаваться горизонтали свободного бизнеса, коммуникаций, преподавания и так далее.

- Действиями правительства в последнее время недовольны все. Но недовольство, как правило, выражается дома, на кухне, в кулуарах. Так почему россияне столь робко выступают открыто? Из боязни репрессий?

- Произошла очень серьезная деморализация общественного сознания. Люди устали от любой формы политики, от самого этого слова. Создавать политику в стране, которая ею была перенасыщена, очень трудно. Люди не понимают, что до Горбачева никакой политики не было, была монополия на нее, а политика - среда конкурентная. И сейчас политическая сфера у нас отсутствует, люди это чувствуют. Я думаю, что это временный период усталости. Человек стал рационален, его заставили понять, что если ты не займешься политикой, то политики займутся тобой. Там, где эта рациональность прорывается, то делает это мощно, например, когда речь идет о защите локальных региональных интересов. Народные волнения, вызванные введением 122-го закона, показали: люди начали понимать, что федеральная политика касается их напрямую. Но они забывают, что можно спросить и с депутата, которого они отправили в парламент. Рационализм в человеке проснулся и набирает силу. Но запаздывание этого процесса приведет к деградации общества, в том числе экономической. А экономически деградированные люди не могут нормально участвовать в политике. Иногда мне кажется, что власть заинтересована в деградации населения, его оболванивании. Это страшно, потому что процесс необратим. Прорастание рационализма я связываю с частной собственностью. В том смысле, что частная собственность - это понимание того, за что ты отвечаешь в этой стране, а вовсе не то, когда и где ты урвал кусок. Когда все вокруг колхозное, когда все имеют право на все, никто на самом деле не имеет права ни на что. Частная собственность - это когда кто-то что-то берет и за это что-то отвечает. Но не будем зауживать понятие. Все-таки главная частная собственность человека - это собственность на достойное проживание своей жизни. Другой вопрос: с помощью чего он ее проживет достойно - собственного дела, таланта, мозгов, свободного труда. У нас, к сожалению, люди свободных профессий свободным трудом не кормятся, они вынуждены прислоняться то к государству, то к спонсору. Когда произойдет демократизация собственности, когда каждый человек будет воспринят как собственник - с его умом, талантом, коммуникациями, тогда общество обретет в собственности хорошую опору для демократии.  

Ольга ХМЕЛЕНКО, г. Ломоносов, Ленинградская область. Газета "Балтийский луч", 16 марта 2005 г.