Выстроить академическую модель того, что из себя представляет российское чиновничество на разных уровнях, сегодня пытаются многие. Однако слишком многое здесь зависит от каждой конкретной фигуры, занимающей то или иное кресло.

Об этом говорят и сами чиновники, и эксперты, которые пытаются объяснить, почему за десятилетия реформ так мало изменился образ государева мужа. Одним из уникальных исследований в этой области можно считать книгу Евгении Альбац, российского журналиста, долгое время работавшей в Гарварде, ныне профессора Высшей школы экономики. Это издание скоро будет переведено на русский язык, но уже сегодня некоторые из наиболее интересных его положений «Деловая Репутация» предлагает своим читателям.

Исследование, проведенное Евгенией Альбац в сотрудничестве с социологами Ольгой Кириченко и Павлом Кудюкиным, коснулось в основном федеральных органов власти. Были затронуты все три уровня власти: с 1995-го по 2001 год были интервьюированы более 700 чиновников. В число опрошенных вошли четыре бывших премьер-министра, большое количество министров и их заместителей. Безусловно, самую многочисленную группу составили чиновники среднего и низшего уровней.

Как оживить рыбу?

На развитие любой переходной экономики, безусловно, влияет то, насколько быстро и успешно смогли перестроиться те, кто когда-то управлял «экономикой мертвой рыбы», и насколько эффективным было взаимодействие между новыми либеральными руководителями и аппаратом, состоящим по большей части из людей, прошедших партийную школу.

Судя по данным Мирового банка, Международного валютного фонда (МВФ) и других организаций, которые занимаются сравнительными исследованиями переходных экономик, очевидно, что 26 бывших коммунистических стран давно преодолели по валовому внутреннему доходу точку отсчета, которой считается 1990 год. Например, в Польше этот показатель в 2002 году составлял 112% по отношению к экономике 90-го года, в Венгрии — 114%, в Эстонии — 84 или 86%, в России — 67%. Двенадцать республик Советского Союза, очевидно, отстают.

Некоторые представители академической науки в качестве причины этого называют расхождение в стартовых экономических условиях России и других государств. Ряд экспертов утверждают, что исторически эти страны гораздо позже вступали в социализм (только после второй мировой войны), поэтому у них сохранились представления о таких важных для рынка понятиях, как частная собственность и т.д. Однако, по мнению Евгении Альбац, и в этом отношении Россия не слишком отличалась: «Оказалось, что в частном секторе, в теневом частном секторе, было занято достаточное количество людей: к 90-му году 10% населения уже работало в различных частных предприятиях, к 1991 году их было 15%. В Польше к периоду начала реформ, конечно, чуть больше, чем в России, было «частного» бизнеса в сельском хозяйстве, но в промышленности примерно 10%».

Действительно объективным показателем эффективности изменений в системе госуправления считаются индексы политической и экономической свободы, которые рассчитываются по определенной методике и демонстрируют, насколько государство, которое прежде контролировало всю экономику, отступило и дало другим агентам рынка участвовать в ней. Неким «звоночком» в этом плане можно считать тот факт, что с 1995 года количество легально работающих малых бизнесом в России неуклонно снижается. Количество людей, занятых в этом секторе, составляет треть от аналогичного показателя в Польше и четвертую часть — в Венгрии. «В 1995 году в малых бизнесах было занято 80,9 миллиона человек. В 2001 году — 6,3. Теперь вопрос на засыпку: сколько проголосовало за две либеральные партии в парламентских выборах в декабре 2003 года? 4 млн. 900 тысяч, по-моему, человек. Вот эти люди, которые не имеют костылей государства, которые не имеют возможностей никак лоббировать свои интересы, кроме как через политические партии. Вот их сколько. Это, к сожалению, результат, к которому мы пришли», — отмечает автор исследования.

Параллельно с процессом уменьшения числа легальных бизнесов увеличивается число нелегальных. Причина ясна — предпринимателям значительно легче жить с криминальными «крышами», чем с правоохранительными органами. «Взносы» криминалу уже закладываются в бизнес-планы, в то время как определить, когда и сколько нужно заплатить разнообразным контролирующим и разрешающим органам, не берется никто. Влияние бюрократических механизмов на рынок трудно переоценить. Так, например, возникновение одного нового регулятора на рынке (лицензирование и т.д.) ведет к уничтожению от 97 до 1780 малых бизнесов.

Служить бы рад...

Еще один процесс, о котором сегодня говорится много, это рост бюрократического аппарата. Если в Советском Союзе один чиновник приходился на 75,6 граждан, то в российской действительности к 2001 году — одни чиновник на 49,6 граждан. Рост на душу населения составил 65%. Хотя, безусловно, проблема бюрократии не столько проблема количества, сколько качества. Страны Восточной Европы начали решать ее, проведя колоссальную чистку бюрократического аппарата. В Венгрии к 1993 году сменилось почти 67% аппаратчиков, в Польше — 51%. В России к 2000 году 53% служащих высшего ранга достались по наследству от коммунистической номенклатуры, в среднем звене почти 77% пришли в государственный аппарат при Брежневе и немного раньше. Средний срок службы чиновников федеральных ведомств составлял в 2002 году 18 лет.

Подавляющее большинство чиновников любого уровня заявляет, что не удовлетворено уровнем заработной платы. При этом уходят с госслужбы единицы. Что же их мотивирует? 47% из опрошенных в ходе исследования федеральных чиновников высшего звена ответили, что в случае увольнения предпочли бы уйти в бизнес, 26% стали бы политиками, почти 9% занялись бы академической и научной работой. В среднем звене с госслужбы готовы были бы уйти еще меньшее количество человек. Среди привлекательных факторов они называли статусность своего положения, условия пенсионного обеспечения и привычку. И лишь немногие откровенно говорили о том, что, помимо заработной платы (которая, кстати, увеличивается в 5-12 раз), в их распоряжении находится довольно увесистый компенсационный пакет, составляющий, по разным подсчетам, $ 0,5 млн. в год, из которых только от 4,5 до 12% собственно деньги. Это, безусловно, касается только высшего эшелона власти. У чиновников низшего и среднего звена, не имеющих таких льгот и привилегий, казалось бы, должно быть меньше причин быть привязанными к госслужбе. Однако цифры говорят об обратном. Так, например, на вопрос автора исследования о том, каким образом на столь небольшую зарплату удается сводить концы с концами, многие чиновники низшего звена отвечали, что семейный бюджет складывается в основном из доходов других членов семьи. При этом всякий раз оказывалось, что члены семьи занимаются частным бизнесом. «Оказывается, закрытость корпоративной государственной службы — это защитный и чрезвычайно привлекательный фактор. Чиновники низшего звена полагают, что прозрачность государственной службы только мешает работать, что допускать средства массовой информации к каким-либо данным о жизни государства совершенно не надо. И это происходит не потому, что они такие вот консерваторы», — считает Евгения Альбац. До тех пор, пока существуют сведения, которые доступны не всем, у чиновников есть дополнительная возможность заработать. Речь идет не о банальных взятках за получение лицензий и т. д. По мнению Евгении Альбац, «инсайд», или предоставление сведений, которые дают конкурентное преимущество одним игрокам рынка перед другими, стал одним из самых выгодных бизнесов в России. Один из наиболее ярких примеров тому — ситуация с акциями компании ЮКОС, которые резко выросли в цене после заявления Владимира Путина в Казахстане о том, что государство не заинтересовано в банкротстве нефтяной компании. За день до этого заявления на бирже появились три игрока, которые активно покупали подешевевшие до этого акции и сразу же после заявления президента очень выгодно их реализовали. Такое «совпадение» дает право полагать, что сегодня взятки — не самое доходное и наиболее рискованное средство получения выгоды от пребывания в кресле чиновника.

Привлекательность госслужбы подтверждается еще и тем, что многие представители бизнеса, чьи доходы выше, чем у чиновников, не прочь занять кресло в ведомственном кабинете. «Переход бизнеса в государственные структуры — это целый процесс. Я помню, один замминистра финансов искал себе помощника. Так вот среди заявлений тех, кто хотел попасть на это место, был одни из вице-президентов государственной нефтяной компании «Славнефть». Вы представляете, насколько же выгодно иметь позицию помощника заместителя министра финансов?» — вспоминает Евгения Альбац. Даже стороннему наблюдателю очевидно, что регионы ничуть не отстают в этом плане от Федерации.

Материал подготовлен при поддержке Клуба региональной журналистики «Из первых уст».

  

Наталья КУЗНЕЦОВА, г. Ижевск. Журнал «Деловая Репутация», № 33 (125), 07 сентября 2004 г.