Мы в последнее время нечасто вспоминаем о тех трагических страницах нашей истории, которые вписаны в семейные хроники миллионов россиян. Повседневные злободневные хлопоты и заботы заслоняют маленькие трагедии маленьких людей. Писатель Людмила Улицкая, выступая в Клубе региональной журналистики РОО «Открытая Россия», недавно сказала: «Государству удобнее всего иметь, как великий наш вождь сказал, "винтики", то есть абсолютно управляемую удобную и функциональную такую штучку, которая говорит: "да", "нет", поворачивается направо и налево в нужной ситуации. Человеку все время хочется другого. В итоге взаимоотношение человека и государства доведены были до абсолютно экстремальных и трагических». Сегодня мы представляем вам трагедию таких «винтиков»…

9 июня 1938 года… Именно в этот обычный летний день помощник начальника 4 отдела УГБ УНКВД по Тамбовской области старший лейтенант госбезопасности Лещенко утвердит постановление, которое накануне составит и поднесет на подпись помощник оперуполномоченного того же отдела Сазонова. Суть этого документа, сводится к выводу, который займет всего-то несколько строчек. Следственное дело N 1088 по обвинению Сергея Дмитриевича Михайлина по ст. ст. 17-58-8, 17-58-9, 58-10 ч.1 и 58-11 УК рассмотрено. И, дескать, отныне нет никаких сомнений. Да, С. Михайлин однозначно был распространителем всяческих чуждых идей. Причем настолько, что под его пагубное влияние попал и сын Анатолий. Таким образом, отец и стал тем самым вдохновителем, который нацелил сына на создание контрреволюционной молодежной организации. Коли так, то есть необходимость объединить следственные дела в одно производство и привлечь Михайлиных (и некоторых других) к уголовной ответственности.

Возбуждению уголовного дела против отца и сына предшествовало оформление справок на арест, которые появились несколько ранее, но в один и тот же день -- 26 апреля. Конечно, справка — это не характеристика, где обычно рисуют развернутый портрет кого-либо, но и она даже сейчас дает какое-то представление о том, как в свои 44 года С. Михайлин, вполне обычный человек, мог выглядеть в глазах начальника УНКВД по Тамбовской области капитана госбезопасности Малыгина, который, уверенно держа в руках карандаш зеленого цвета, подписал сей документ.

Итак, уроженец села Каменка Покрово-Марфинского района С. Михайлин значился в кулаках, хозяйство которого и ликвидировали. Мало того. В 1929 году тройкой ПП ОПУ по Центрально-Черноземной области он был судим и уже отбыл три года высылки. Теперь работает кладовщиком и проживает в доме N 42 по Кронштадтской в Тамбове. Есть еще один факт, указанный в его биографии. С 1917 по 1924 годы он был членом ВКП(б), но по неустановленным причинам выбыл из партии.

Одним словом, кто бы ни читал эту справочку, однозначно может понять все так. Сущность кулака, то есть мелкого собственника все-таки победила в человеке. Вот потому он никак не успокоится, страдает по утраченному и всячески вредит. В этом его органы и изобличают. Ведь, как написано черным по белому, кладовщик «среди рабочих по месту службы ведет антисоветскую агитацию, распространяя клеветнические измышления на политику Советской власти, провоцируя недовольство среди населения».

Яблоко от яблони недалеко падает, а потому и Анатолий, кулацкий сынок, получается, все делает, как его папаня. Учится в седьмой средней школе. Однако, несмотря на свои юные годы, уже в кое-чем преуспел. В том смысле, что организовал подпольную группу — «Народно-социалистическая партия». Столь броское название, по мнению тех, кто рьяно стояли на страже интересов государства, есть сущий обман.

Мол, в какие бы перья ни рядились эти желторотые птенцы, а устремления их ясны, как божий день. Михайлин-сын ведь тоже пробуждал в своем окружении ненависть к руководителям советской власти, как и его отец. Однако это не просто слова, сказанные в злобе. Тут и явно террористические намерения прослеживаются. Младший Михайлин ловко завербовал несколько человек и поставил перед ними задачу: организовать диверсии. Как указывалось в справке, в планы подпольщиков входила организация крушения поездов на железнодорожной линии. И главным образом тех, которые идут на заводы оборонного значения…

В тот же апрельский день подобные справки, от чтения которых сегодняшний здравомыслящий человек в лучшем случае придет в недоумение, были состряпаны и на других членов подпольной молодежной организации. Например, на Алексея Хрипко, который, как и А. Михайлин, учился в седьмой средней школе. При этом с присущей энкавэдэшникам педантичностью сразу же подчеркивалось, что отец Алексея арестован за вредительскую деятельность, а сам Алешка уже исключен из ВЛКСМ. То есть про такого уже не скажешь, что он, задрав штаны, бежал за комсомолом.

Точно такие же написанные по сути трафаретные справки, точно так же датированные 26 апреля, лежали на столе начальника УНКВД, и тот дал им ход, распорядившись подшить их в кипу других документов аналогичного толка, прекрасно понимая, что ломает жизнь молодым ребятам, которым всего-то по 15-18 лет. Так, подписав справки, капитан Малыгин причислил к числу подпольщиков-террористов Петра Солодкова из крестьян-середняков села Бондари, учащегося седьмой средней школы; Алексея Серебрякова, сына полковника старой армии, учащегося ФЗУ завода «Ревтруд»; Сергея Пядышева из крестьян, работающего в пехотной школе слесарем; Бориса Карева из крестьян, маляра горкомхоза; Евгения Типкова, сына крестьянина, учащегося ФЗУ при заводе «Ревтруд». Вот эти юноши, если верить справкам и кое-каким другим документам, на которые еще не раз будет сделана ссылка, были врагами народа.

Как видим, костяк антисоветской организации (за исключением отца-вдохновителя С. Михайлина) составляли совсем мальчишки. В большинстве своем семиклассники, что само по себе вызывает вполне обоснованные размышления: а можно ли было вообще воспринимать их всерьез, как подпольщиков? Однако в группу молодых фантазеров удивительным образом попали и другие, которые явно жили иными интересами и с подростками никаких дел иметь не хотели.

В их числе оказался и шофер колхоза «2-я Большевистская весна» Грачевского сельского совета Покрово-Марфинского района Михаил Пузин. В свои 28 лет он «дискредитировал» себя тем, что был сыном бывшего управляющего имением. А тут еще одно роковое обстоятельство. Семья его проживала в Тамбове в доме N 42 по Кронштадтской. И этого, как оказалось, вполне достаточно, чтобы Михаила Гавриловича внести в списки политически неблагонадежных. Ведь по этому же адресу проживали и Михайлины. Коли так, то есть все основания утверждать, что именно здесь контра и свила свое гнездо.

Точно так же удивительным образом в молодежную антисоветскую организацию ввели И. Иванова. Иван Яковлевич, которому тогда было... 72 года, тоже попал под подозрение органов, хотя, согласитесь, человек, пребывающий на пенсии, вряд ли думает только о политике. Но его вполне можно было отнести к тем, кто всю свою жизнь прожили при царском режиме и кто не воспринимают всего нового и передового. А повод, чтобы считать И. Иванова идейным вдохновителем мальчишек, тоже нашелся. Он обитал в доме N 74 по Гаврюшенской в Тамбове (потом — улица Володарского), где проживал назначенный активист подпольной организации пятнадцатилетний Алексей Хрипко. И тут под пристальным вниманием органов, естественно, оперативным путем удалось увидеть то, чего явно не было и быть не могло.

Был бы враг, а подвести его под статью всегда можно. Этим принципом, по какой-то только им понятной целесообразности, а не буквой закона руководствовались рьяные службисты из НКВД. Только этим, например, можно объяснить тот факт, что вопреки всякому здравому смыслу было вынесено постановление об избрании меры пресечения - содержание под стражей в Тамбовской тюрьме А. Михайлина. Уже знакомый нам Малыгин утвердил его, как и справку на арест, 26 апреля.

Но обо всем этом Михайлину-сыну было объявлено, как бы накануне, то есть 25 апреля. Такую поспешность можно объяснить только одним. Нельзя было медлить, чтобы подпольщики перешли от слов к делу. Того и гляди, впрямь начнут поезда под откос пускать. Вот потому и начались повальные аресты. В дом на Гаврюшенской люди в кожанках и со звездочкой на околыше форменной фуражки заявились неожиданно для Алексея Хрипко. Как свидетельствуют архивные документы, произошло это 29 апреля. Здесь перед тем, как отправить Алексея под стражу, провели тщательный обыск и обнаружили «компромат»: ученический билет и дневники Алексея.

А уже 12 июня и для пенсионера И. Иванова была избрана мера пресечения — «подписка о неотлучке» из Тамбова. Таким образом, предпринимались все жесткие меры. Официально для того, чтобы ничто не мешало следствию прийти к истине, а на самом деле для того, чтобы делать все, как задумано.

Никаких листовок, оружия, взрывчатки или же еще чего-нибудь такого, что бы бесспорно подтверждало антисоветскую и террористическую деятельность школьников, при обысках, которые прошли быстро и почти одновременно по всему городу, обнаружено не было. А ученический билет и даже дневники Алексея Хрипко, чего бы в них такого сокровенного ни было написано, не могли стать чем-то крамольным, подтверждающим его причастность к подполью. Впрочем, мы вправе сейчас, когда о сталинских репрессиях наслышаны сполна, предполагать, что об этом тогда никто особенно и не заботился. Сотрудники НКВД привыкли шить дела ни в чем не повинным людям. Причем каждый такой стежок — белой ниткой.

Из многочисленных протоколов допросов можно сразу понять, что у следствия не было никаких улик, которые бы хоть как-то подтверждали существование молодежной подпольной организации в Тамбове. Поэтому, несмотря на то, что утомительные разговоры могли продолжаться часами, на бумаге беседа сводилась к следующему. Один обвинял допрашиваемого и требовал правдивых показаний. Другой же в предъявленном преступлении виновным себя не признавал и всячески отказывался от того, что занимался антисоветской деятельностью. И протокол подписывали.

Но так длилось недолго. С. Михайлин после того, как примерно полтора месяца провел под стражей, заговорил иначе. Из его уст все-таки вырвали признание. Он подтвердил, что с М. Пузиным вел разговоры на антисоветские темы. И в присутствии своего сына тоже. Он же указал на то, что с весны 1938 года Анатолий собирал в квартире группы своих приятелей, но цель этих сборищ отец не знал.

Уже на следующий день С. Михайлин полностью признал себя виновным, хотя никаких дополнений к сказанному накануне не сделал. Однако и теперь на достигнутом никто не собирался останавливаться. Почувствовав слабину арестованного, те, кто методично и днем, и ночью обрабатывали его, стали развивать успех. И уже в этот же день предъявили ему дополнительное обвинение по ст. ст. 19-58-6 УК РСФСР. Теперь вырисовывалась такая картина. С. Михайлин склонил своего сына «к созданию антисоветской организации, которая наряду с диверсионно-террористическими методами борьбы с Совластью принимала меры к сбору шпионских сведений в пользу фашистских разведок». И Михайлин-старший оклеветал себя в шпионаже, как оклеветал себя в антисоветской деятельности. Под диктовку собственноручно написал, что он — враг народа и прочее, прочее.

Немало слез пролила Марья Павловна — супруга С. Михайлина. А когда тревожная весть об аресте докатилась и до Грачевки, где жила его престарелая мать Елена Ивановна, то рыдать стали и там. Представить, что отец и сын Михайлины попали в число диверсантов и шпионов, никто не мог. Только потому добрые люди всячески утешали женщин. Мол, невиновных в заточении держать не будут. Скоро выпустят на свободу, как только разберутся, что никакой подпольной организации в Тамбове нет.

Хотелось в это верить, но умом женщины понимали, что такого не случится. За прошедшие год-полтора по Тамбову и области нашлось немало врагов народа среди партийных и советских работников, среди священнослужителей и инженеров, да просто рядовых граждан, как кладовщик С. Михайлин. Поздней ночью их увозили с собой, а потом они в родной дом не возвращались. Может быть, хоть Анатолия отпустят? Надеясь на чудо, Марья Павловна в то же время никак не могла представить, что одна, без мужа, сможет прокормить большую семью. Ведь, кроме Анатолия, самого старшего, под одной крышей жили еще тринадцатилетний Володя, десятилетняя Аня, семилетний Коля и двухлетний Ваня.

Многократно допрашиваемый Михаил Пузин категорически отказывался от того, что вдохновлял молодежь на создание подпольной организации, и тем более от того, что он шпионил. Точно так же, несмотря на свой возраст, вел себя и Иван Иванов. Поскольку он держался достойно, не сдавался, то 15 июня 1938 года для него приготовили сюрприз — очную ставку с Алексеем Хрипко. Иван Яковлевич, несмотря на то, что перед ним стоял этот мальчишка с опущенными вниз глазами и твердил, как заученное, что этот старик толкал его на путь борьбы с советской властью, опять не признал себя виновным ни в антисоветской деятельности, ни в предъявленном ему дополнительном обвинении, то есть шпионаже. Он подтвердил, что с Алексеем Хрипко знаком с осени прошлого года как с квартирантом. И не более того.

В застенках, в неволе, далеко не каждый человек, даже что-то познавший в жизни, выдерживает испытания. Немудрено вовсе, что мальчишки, попав в лапы энкавэдэшников, сразу заговорили так, как угодно было кому-то. Вот и Анатолий Михайлин признал, что обрабатывался всячески родным отцом и М. Пузиным так, что воодушевился создать антисоветскую организацию, которая сперва именовалась «Народно-социалистической партией», потом «Заря», а затем и «Парнед», то есть партией недовольных соввластью». На допросе от 25 апреля он уже достаточно подробно рассказал, чем якобы занимался.

По словам Анатолия, все происходило так. В сентябре 1937 года по дороге в школу на углу Ленинградской и Советской он встретился с неизвестным, который изъявил желание поговорить с ним. Анатолий спешил настолько, что разговаривать с ним отказался. Однако тот оказался назойливым, как муха. Впоследствии этот мужчина неоднократно встречал его, потом приходил на квартиру и даже угощал вином. А уже в феврале 1938 года он стал предлагать работать вместе с ним против Советской власти. Он заявил: «Ты будешь разведчиком, будешь передавать, а предварительно доставать для меня сведения о численности армии, состояния военного завода и т.д.»

Далее Анатолий продолжал все в том же духе. Дескать, неизвестный, который, наверное, в целях конспирации просил его называть Василием, поставил перед мальчишкой конкретную задачу: организовать молодежь и под его руководством совершать крушение поездов, следующих на завод «Красный Боевик» и с завода, а также тех, что идут на Мичуринск и Саратов. Спустя непродолжительное время, то есть в начале апреля 1938 А. Михайлин стал вроде как набирать людей, вербовать их в свою партию - в партию народных социалистов. (Кстати, здесь в архивных документах можно обнаружить одну интересную деталь. В дате восьмерка исправлена на семерку зеленым карандашом. Тем самым, которым уже подписывались важные документы.) Молодой паренек, получалось, проявил незаурядные способности. В том смысле, что быстро завербовал Карева, Серебрякова, Типкова и Хрипко.

Этот таинственный Василий говорил, что бухаринцы и троцкисты восторжествуют. И Михайлин-младший с ним соглашался и это же, слово в слово, пропагандировал среди учащейся молодежи. В том числе и то, что в 1945 году всем расстрелянным троцкистам и бухаринцам будут установлены памятники.

Это была самая настоящая викторина, то есть игра в вопросы и ответы. Именно игра, когда один спрашивал, а другой отвечал, и все это превращалось в какой-то фарс, когда нельзя было удивиться дерзости мальчишек, которые почему-то превратились в самых настоящих фанатиков, готовых на все ради того, чтобы свернуть шею государственному строю. Судите сами по вопросам и ответам на одном из допросов А.Михайлина.

Вопрос: Практически, что намечалось проделать Вашей контрреволюционной организацией в связи с наступающим праздником 1 мая?

Ответ: Василий мне говорил, что у них имеется самолет, где-то спрятанный, который взлетит в воздух во время нахождения вождей партии и правительства на мавзолее при демонстрации 1 мая, и летчик того самолета должен будет сбросить бомбы и побить вождей. После того, как говорил Василий, власть в СССР будет захвачена нашими руководителями, то есть руководителями народно-социалистической партии. Василий мне говорил, что по зову народно-социалистической партии мы должны быть готовы к поднятию восстания в Тамбове...

Вообще-то, это большое искусство: сделать из мухи слона. Вдвойне, если из ничего получается что-то. И перед нами тот самый случай. Ведь не имея никакого компромата, абсолютно, в управлении НКВД все разыграли, как по нотам. Добились «раскаяния и чистосердечного признания», а в итоге преступная группа пресечена. Да еще как быстро. Вроде бы все в партию недовольных только-только стали сходиться воедино и вот-вот уже пытались замахнуться на вождей, как вдруг, откуда ни возьмись, к каждому нагрянули с неожиданным визитом.

Мало того, Анатолий, глубоко раскаявшийся, готов теперь сказать то, что ранее скрывал. Василий — это, конечно же, кличка. А на самом деле это некто Виктор Тимофеевич Боголюбов. И Толик с ним знаком давно. Еще с 1932 года, когда был в Архангельске. В том самом городе, где отбывал наказание его отец. Боголюбов, с готовностью дополняет А. Михайлин, аж два раза переходил через северную границу СССР на территорию Эстонии и Финляндии, где он получал указания и сдавал шпионский материал.

Надо понимать, что коварный замысел втянуть Толика в число противников советской власти Василий, он же Боголюбов, рассчитал с далекой перспективой, если десятилетний мальчишка (именно столько было А. Михайлину в 1932 году) чем-то приглянулся ему для совместной борьбы, а потом не упускал его из виду. Вот для чего, выходит, Василий взял у мальчика адрес, по которому потом и писал один раз в месяц два года подряд. И далее в протоколе допроса есть всего одно предложение, которое красноречиво говорит о том, куда устремлены намерения тех, кто выбивают эти показания: «Пядышев и Солодков во время летних каникул хотели съездить в село Бондари и организовать там отделение контрреволюционной группы...»

Когда допрашиваемый говорит сперва одно, а потом другое, обычно предпочитают верить первым показаниям. Но в данном случае не хочется верить вообще ничему. Все 344 листа по архивному уголовному делу, если разобраться, сотканы из явных противоречий. Вот и собственноручное заявление Михайлина-сына от 26 апреля неожиданно, как и показания на допросе днем ранее, опровергаются им самим же. В протоколе дополнительного допроса в тот же день Анатолий, чтобы смягчить свою вину и не вводить в дальнейшем следствие в заблуждение, обещает теперь излагать только правду. А она в том, что с В. Боголюбовым никаких антисоветских разговоров не было. Подпольную группу он сколотил дескать по своей инициативе и устав для нее разработал лично.

В планах юных подпольщиков-антисоветчиков, как оказалось, были все те же дерзкие намерения применения аэропланов для убийства вождей советской власти. Теракт в Москве на Красной площади да еще по случаю Первомая? Уж лучше что-нибудь подобное в масштабах не такого уж большого Тамбова. Вот почему на допросе от 14 июня А. Михайлин заявил так: «У нас в организации обсуждался вопрос о желательности произвести теракт над кем-либо из ответственных партийных и советских работников. Я же лично имел в виду произвести террористический акт над секретарем Тамбовского обкома ВКП(б) Чукановым. Самый процесс теракта я мыслил провести у него на квартире, а поэтому мной лично был нарисован план расположения комнат в квартире Чуканова, смотря по внешнему виду дома, так как в квартире его не был...»

Разоблачение подпольщиков шло семимильными шагами. Каждый из партии недовольных давал показания, нисколько не полагая, какая мрачная картина вырисовывается в целом. Алексей Хрипко, скажем, сознался, что сошел с пути истинного после того, как наслушался, какая замечательная жизнь при капитализме, от И. Иванова. И настолько, что сидя за одной партой с П. Солодковым и А. Михайлиным, стал говорить, что думает, не боясь разоблачения. Ведь те интересовались судьбой его отца, сочувствовали его тяжелому положению и даже предлагали денег.

Вот так и возникла организация. Алексею предложили написать устав партии. И он это сделал. Однако решил изменить ее название. Вместо «Парнед» — «Спарта», то есть свободная партия. П. Солодков, по его словам, был втянут в подпольщики А. Михайлиным. За неуспеваемость его перевели из восьмого класса в седьмой. Бывали часто вместе, и не только на уроках, когда сидели за одной партой. Вот так непринужденно он дескать как-то и сказал, что в Тамбове существует контрреволюционная партия, в которой аж 40 тысяч человек. Именуемая сперва как «Полумесяц и Звезда», где было 193 человека, она потом стала называться «Партией народных социалистов».

Фантастическая структура подпольной организации была достаточно разветвленной. По показаниям С. Пядышева, который стоял во главе «секретного отдела», в ней избирались следующие руководящие категории работников: ответственный секретарь (А.Михайлин) и его заместитель (А.Серебряков), отдел пропаганды (П.Солодков) и его заместитель (Б. Карев). Другие руководящие должности не утверждались по причине… отсутствия рядовых членов партии.

Крах партии недовольных, по мнению следователей, начался тогда, когда П.Солодков сделал неудачную попытку завербовать семиклассника седьмой школы Костю Носова. Он - как свидетель, а не обвиняемый - в протоколе допроса рассказал обо всем подробно. П. Солодкову поручили завербовать Константина вовсе не случайно. Оказывается, подпольщики узнали, что у него тетка живет в Вене. А для установления канала связи с заграницей тамбовским ребятам нельзя была пренебрегать такой возможностью. Вот так перед К. Носовым и раскрыли все карты. А тот совсем неожиданно сперва потребовал пойти вместе в НКВД, а потом и того лучше - доставил Петра в управление. Таким образом, бдительность и решительность школьника позволила пресечь на корню все попытки активных действий.

Следствие было окончено 25 сентября 1938 года. В этот день все десять обвиняемых ознакомились с материалами уголовного дела, и дополнений ни от кого не поступило. И тогда его направили в Особое Совещание НКВД СССР. 9 декабря оно было возвращено для передачи по подсудности. Таким образом оказалось и в Военном Трибунале, который постановил направить его же прокурору Московского военного округа.

И что же? Удивительное дело: какие-либо подготовительные действия в осуществлении контрреволюционных мероприятий, а также в шпионско-террористической и диверсионной деятельности материалами дела и следствием не подтвердились! Таким образом, 8 марта 1939 года обвинение по ст.ст. 19-58-6, 17-58-8 и 9 УК РСФСР было прекращено. Далее уголовное дело по обвинению С.Михайлина передали заместителю прокурора по спецделам по Тамбовской области для рассмотрения и соответствующего направления по подсудности. 23 марта 1939 года областная прокуратура своим постановлением сняла со всех обвинение по упомянутым ранее статьям уголовного кодекса.

В управлении НКВД дело сфабриковали! Стало очевидным, что в нем одинаково с усердием и без капли жалости к совершенно невинным людям участвовали многие: от сержантов до капитанов. Многие, а, может быть, и все, поскольку не нашлось никого, кто бы хоть как-то попытался приостановить этот даже не покрытый фиговым листком произвол.

Но все это стало понятно потом, когда те же обвиняемые заговорили уже по-другому. М. Пузин утверждал, что подписывал протоколы из-за физического воздействия работников УНКВД Демидова и Привалова. С. Михайлин доказывал, что все протоколы допросов подписывались им только потому, что было тяжелое моральное воздействие со стороны следователя. Е. Типков категорически отказывался признать себя виновным. Б. Карев полностью отрицал, что он занимался контрреволюционной агитацией против власти.

Теперь же можно было узнать некоторые подробности того, что привело к краху подпольщиков. Причем из уст самих «партийцев».

П. Солодков. — Об антисоветской организации в УНКВД по Тамбовской области я решил сообщить сам, а Носов при этом только сопровождал меня. Одновременно я принес в УНКВД все документы организации, последние я взял у Михайлина.

А.Хрипко. — Показания о влиянии на меня И. Иванова я подписал под угрозой начальника 4 отд. УНКВД по Тамбовской области Сологуб сделать мне «баню».

С.Пядышев. — Я и со мной Солодков и Карев вступили в организацию антисоветской молодежи в целях ее разоблачения…

4 апреля 1939 года за недоказанностью было прекращено уголовное дело на И. Иванова. Ну, не виноват старик в том, что пустил на квартиру мальчишку! А вот для С. Михайлина и некоторых других хождения по мукам на этом не закончились. Обвинительное заключение по ст. 58-10 ч.1 и 58-11 УК РСФСР по-прежнему существовало. Следственное дело было вновь направлено на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР.

И тут карательная машина уже сработала бесповоротно. С. Михайлина за участие в антисоветской группе заключили в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет, а А. Михайлина — на три года. Причем кому-то было угодно отправить отца в Севвостлаг, а сына - в Онеглаг. Как и С. Михайлину, тоже пять лет и тоже в Севвостлаге предстояло провести М. Пузину. По три года в Каргапольлаге — Е. Типкову, Б. Кареву, С. Пядышеву. И столько же в Онеглаге — А. Серебрякову, П. Солодкову. В архивных документах не сохранилась выписка на А. Хрипко, но о нем мы еще расскажем далее.

…Но и после всего пережитого судьба продолжала играть М. Пузиным. 15 мая 1943 года он освободился. Отбыл наказание полностью (хотя в отношении его и С. Михайлина на решение бывшего Особого Совещания прокурором области вносился протест от 7 апреля 1940 года). Удивительно, но факт! Он вновь был наказан за то же самое - за события 1937 года. В августе 1949 года его арестовали и содержали в Тамбовской тюрьме. А в сентябре опять было сфабриковано дело для передачи на рассмотрение Особого Совещания при Министре Государственной безопасности СССР на предмет ссылки М. Пузина на поселение. Справедливость в отношении его и С. Михайлина восторжествовала только в ноябре 1956 года, когда постановлением Президиума Тамбовского областного суда дело производством было прекращено за недостаточностью собранных улик.

Из заявления заключенного А. Хрипко начальнику Тамбовского УНКВД от 17 января 1940 года становится понятным, что долгих 19 месяцев он находился в Мичуринской тюрьме, так и не удостоившись возможности побывать на скамье подсудимых. Алексей теперь счел целесообразным сказать, что он ни в чем не виноват. Мало того. Он осмелился написать некоторые подробности того, как его допрашивали. Оказывается, его били по зубам, шее и давили пальцы на ногах. Только отцовские башмаки и спасли их своею длиною.

Сологубу не нравилось, когда Алексей прятал ноги, и он для верности становился на них сапогами. Размахнувшись со всей силой ногой, он нарочно целился ею в живот и потом, «не попадая», опускал сапог на край стула. Он говорил, что и одного промаха хватило бы для уничтожения враженка. А. Хрипко был осужден Особым Совещанием лишь 7 апреля 1940 года на 3 года и освободился из Ивдельлага 28 апреля 1941 года. О дальнейшей судьбе Алексея ничего неизвестно, как и об его семье. Установлено только, что весной 1939 года все выехали из села «Степное гнездо» Сампурского района...

Точно так же взялся за перо в ноябре 1939 года и С. Пядышев, когда провел полтора года в одной и той же одежонке в тюрьме, так и не дождавшись, что его уголовное дело будет рассмотрено. Здоровье его ухудшилось, и он просил перевести его из Мичуринска в Тамбовскую тюремную больницу. Наверное, в этом ему отказали, поскольку в очередном обращении теперь уже к Народному Комиссару внутренних дел он сообщал, что ждет суда 21 месяц. По-видимому, судный день настал, если исходить из того, что в архивах сохранилась справка, в которой написано, что С. Пядышев освободился 25 апреля 1941 года из мест заключения в Архангельской области.

Несмотря на то, что Сергей прошел такие вот «университеты», судьба оказалась к нему благосклонна. Летом, то есть почти сразу после освобождения, его призвали в армию. Довелось воевать с немцами, да так, что заслужил государственные награды. Демобилизовался в 1946 году. До 1948 года работал в Тамбовском Управлении Трудовых резервов. С 1949-го и до 1965 года он — директор Кирсановской швейной фабрики. Потом директор Тамбовского комбината бытового обслуживания. Во время войны вступил в комсомол, а в 1949 году стал коммунистом.

За неделю до начала войны был призван в армию Е. Типков. Воевал на фронте. В 1943 году был тяжело ранен. Вот почему на всю оставшуюся жизнь остался инвалидом Великой Отечественной второй группы. Награжден орденом «Красная Звезда», медалями «За победу над Германией», «Двадцать лет победы».

Трагической стала судьба П. Солодкова. Об этом спустя 20 лет после войны расскажет и напишет его родной брат Иван, он же - двоюродный брат Б. Карева. Иван тогда работал старшим бухгалтером архивного отдела облисполкома. П. Солодков и Б. Карев после того, как отбыли наказание, возвратились в Тамбов. Петр еще успел немного поработать на заводе «Комсомолец». А потом оба ушли на фронт. Петр погиб. Осенью 1941 года родственники получили официальное сообщение от командования. Но похоронили его преждевременно. Как свидетельствует справка по учету погибшего и пропавшего без вести рядового и сержантского состава Министерства обороны СССР рядовой 131 гв. с.п. 45 гв. с.д. Петр Солодков убит намного позже -- 14.02.1943 г; похоронен в Красном Бору, что в Ленинградской области.

Б. Карев на фронте был тяжело ранен. Лечился в госпитале, а потом демобилизовался, поскольку стал инвалидом. Работал преподавателем военного дела в одном из сел на Тамбовщине. В 1952 году он приезжал в гости к И. Солодкову. Пожелал с ним попрощаться перед тем, как уехать на Дальний Восток.

«Неужели нет предельного срока содержания под следствием, и когда это кончится?» — с таким вопросом в феврале 1940 года к начальнику УНКВД обращался в письме подследственный А. Михайлин – один из «основателей» мифической подпольной организации. Он сделал очередную попытку, хотя и на другие такие обращения в разные инстанции так и не получил ответа. Анатолий писал, поскольку надеялся на справедливость или хотя бы на милосердие. Но надежды не сбылись. 14 июля 1940 года он умер в местах заключения в Ленинградской области. Отец его намного пережил своего сына и скончался в селе Грачевка в 1962 году...

Что-либо существенное добавить к написанному вряд ли можно. Даже архивы не дают полной картины событий семидесятилетней давности. Например, в них нет сведений о судьбе К. Носова. А. Серебряков, отбывший наказание, тоже, как и другие, ушел на фронт. Официально числится пропавшим без вести с октября 1941 года.

Однако закончить это повествование хочется словами искреннего сострадания и уважения к тем людям, которые сполна натерпелись от государства. И, несмотря на эту чудовищную несправедливость, были настоящими патриотами, проливали кровь, защищая Родину, честно и геройски воевали. И хорошо, что спустя десятилетия их все-таки реабилитировали.

5 сентября 1966 года заключением Управления КГБ по архивному делу N 3153 постановление Особого Совещания при НКВД СССР будет предложено отмененить. А прокурор области В. Николаев через четыре дня внесет протест в президиум областного суда, который 13 октября удовлетворен: «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 7 апреля 1940 года в отношении Пядышева Сергея Федоровича, Карева Бориса Дмитриевича, Серебрякова Алексея Николаевича, Солодкова Петра Никитовича, Хрипко Алексея Ивановича отменить и дело на них прекратить на основании п.2. ст.5 УПК РСФСР. Отменить то же постановление в отношении Михайлина Анатолия Сергеевича и дело на него прекратить».

  

Александр СТАВРИЕЦКИЙ, г. Тамбов. Областная еженедельная газета "Наедине", № 14 от 06.04.2005 г., № 15 от 13.04.2005 г., № 16 от 20.04.2005 г.