Тяжела и неказиста нынче жизнь простого журналиста. Легко сейчас быть токарем или водителем. Легко не в плане, что напрягаться не надо (простите меня простые труженики), а в том, что контролирует твою работу только начальник да потребитель на рынке. А вот кто потребитель у журналиста, понять трудно – то ли народ, толи власть. Чувствуется нашими СМИ в последнее время недовольны ни те, ни другие. Все чаще и чаще можно слышать: свобода слова сворачивается, от нас скрываю правду, журналисты насквозь продажны. Вокруг, во всех массовых СМИ, нам все более и более навязывается «официальная правда». Убрали Парфенова, Шустера, Шендеровича. Прошли золотые времена, вот как раньше было хорошо, а нынче меняем свободу на кусок «нефтяного благополучия». Может быть этих слов журналисты и не слышат, но уж точно сами говорят, а если и не слышат, то только по тому, что телевидение еще не придумало обратную связь и зритель на кухне увы не может ответить ведущему новостей на «Главном канале страны». В последнее время наше телевидение все больше и больше напоминает мне такую игру в молчанку. И не понятно кто виноват. Толи журналисты, которые раньше слишком врали, толи власть, про которую врали, толи народ.

Только вот мало кто задумывается о том, а как на самом деле работается журналисту там, по ту сторону синего экрана. 3 мая, во всемирный день журналиста и свободы слова, опубликован интересный список стран, в которых работа журналиста связана с особым риском. Россия в тройке лидеров! Поздравляем! Больше чем у нас убивают разве что в Ираке.

Пожалуй, одна из самых опасных профессий у нас на Кавказу, в «горячей точке», - профессия журналиста. И не потому, что можно пострадать от боевых действий. Скорее можно пострадать от своих слов. Ведь там, где война – там большая политика. И здесь большая опасность сказать что-то не то. Ведь отчетливо понимаешь, что в накаленном общество, любое резкое слово может спровоцировать конфликт. Нужно честно признать, что в развязывании многих конфликтов и войн немалую роль сыграли именно властители дум, журналисты. Твое слово всегда может кому-то не понравится. Вот, к примеру, недавно в одном городе в Дагестане пострадал оператора телеканала. Он вел съемки во время конфликта из-за земли, в котором противостояли две стороны, человек по сто. Один из вооруженных людей обстрелял его из автомата. И за что! Оказалось его канал принадлежит влиятельному человеку из противоположной стороны…

Есть такая крылатая фраза «между молотом и наковальней». Есть чувство долга, правды, профессиональный азарт. А есть потребности зрителя, инструкции «вышестоящих органов», линия партия и правительства. Цензура, извините! И все больше убеждаюсь,- цензура исходящая с низов, а не сверху. Ведь народ у нас выбрал всеобщим голосованием нашу власть. Устали мы от бардака. И вот пришли те, кто убрал этот …. Нет не бардак. Правду убрали, поэтому бардака не видно. Особенно если зажмурится на сытый желудок. Поймите, я ничего не имею против нашего президента, как человек он мне очень симпатичен, и умный и вещи многие правильно говорит. Только вот беспокоят тенденции. Уж больно сильно мы стали врагов внутри страны искать. Лучше бы от внешних защитили. А то, то чеченец, то олигарх. Среди олигархов пожить, увы. не пришлось, а вот среди чеченцев прожил несколько лет. Скажу честно, такие же люди.

Боремся еще против взяточников, оборотней в погонах, коррупционеров. Только пока все больше в рапортах и PR-акциях. Ведь как анекдоты про гаишников ходили, так и до сих пор. Взятки брали. Теперь боятся… и берут еще больше. В бизнесе откат чиновникам, в госорганах продажа должностей. Отличие от прошлого только одно – говорить «об этом желательно надо помягче». Так выразился недавно мне один руководитель. Не надо говорить про страну абсурдов, где человек может провести в тюрьме почти два года, еще не будучи осужден, где ГАИ, милиция, налоговая правы всегда, где….

Чтобы быть честным журналистом, нужно в этих условиях уметь делать два дела, почти подвига, достать важную для слушателя и читателя информацию и суметь донести ее вовремя. Это его долг. Профессиональный долг.

Вот и что делать здесь простому журналисту?! Идти принципиально на рожон. Тебя «уйдут» с работы. Парфенов ушел, - правды больше стало? Другие ищут компромиссы, толи с совесть толи с руководством. В недавнем интервью известный журналист и ведущий В. Познер пытался разобраться именно в этой ситуации. Рассказывал он в основном о прошлом, советском, а угадывалось почему-то настоящее. Ведь многолетний опыт работы в советской журналистике, ошеломительный взлет популярности в эпоху перемен дают возможность глубокого суждения.

Корр. – Владимир Владимирович, вы родились не в СССР, когда приехали сюда в 50-ых годах, выбрали журналистику – не пожалели?

В.П.- Вообще я приехал в Советский Союз в конце 1952-го года. Мне было тогда 18 лет. И я совершенно не говорил по-русски. Мне предстояло сдать экзамены в высшее учебное заведение, учиться. Я устроился работать в журнал «Совьет лайф», вообще он давал определенные преимущества, потому что все-таки наши пропагандистские руководители или органы понимали, что нельзя выходить на Запад с теми же рассуждениями, с той же аргументацией, какая существовала внутри страны. Нужно было какие-то вещи признавать, как-то более тонко разговаривать на другом языке. Поэтому люди, работавшие во внешней политической пропаганде, потом оказались гораздо более подготовленными вообще к журналистике. Достаточно назвать просто несколько фамилий. Влад Листьев, к примеру, который тоже работал во внешней политической пропаганде. Саша Любимов. Очень многие там работали. Киселев Женя, кстати, там тоже работал.

Корр.- а сейчас, оглядываясь назад?

В.П. - Я не горжусь тем, что я делал. Я приехал взрослым человеком, верующим в эту идею. Мой папа меня так воспитал. Он стремился всегда к тому, чтобы вернуться. И в конце концов вернулся. Если бы Сталин не умер через два месяца после нашего приезда, я думаю, что отец бы, конечно, сидел. Но, несмотря на все это, меня не приняли в университет поначалу, во-первых, потому что у меня фамилия, мне сказали, не очень подходящая и, кроме того, сказали, что биография не из самых лучших. Я пришел к моему беспартийному отцу (мы жили тогда в гостинице, в «Метрополе», у нас не было квартиры): «Куда ты меня привез? В Америке мне били морду за то, что я защищал негров. Теперь меня не принимают в университет потому, что у меня фамилия, как у тебя, к сожалению». Ну, отец у меня был отчаянный человек на самом деле. И он пошел стучать кулаком в ЦК, не знаю куда.

Я ездил с бригадами на целину, с концертами летом, конечно. Я видел всякое. Но все-таки это убеждение, что здесь больше справедливости, было не теоретическим, потому что я все-таки вырос в Нью-Йорке. Так что, мне не надо было рассказывать, что там. Я прекрасно знал, что там. Правда, как пацан, но все-таки я знал. И сейчас знаю. Это я просто выношу за скобки, что разочаровавшись полностью в том, что было здесь, я вовсе не влюбился в то, что есть там. Это не связано.

И сейчас спустя почти полвека мало что изменилось. Мы все делимся на тех кто любит то, что здесь и тех, кто любит «сказку за океаном». И демократия и там и здесь условная, «управляемая». Здесь журналистам нежелательно говорить о Чечне, там о Ираке. И национальные противоречия у нас – «живее всех живых». И по-прежнему так мало людей, которые просто несут ответственность, не за других, за себя… здесь, на Кавказе мы уже давно устали говорить, что все плохо, так хочется сказать о чем-то хорошем. А часто приходится молчать…

Корр. – А как обстоят дела со свободой слова на Западе? Есть разница?

В.П.- . Доналд Хил (известный журналист США) предложил мне приехать в Америку делать с ним программу. И вскоре, после неудавшегося путча, я уехал в Америку. Шесть лет вместе с Доналдом Хилом мы делали программу, которая называлась очень оригинально: «Познер и Доналд Хил». Это была очень интересная программа, на мой взгляд, которую закрыли в Америке. Когда наш контракт надо было возобновить, главный редактор сказал, что «мы с вами возобновим контракт при условии, что а) мы будем иметь право контролировать содержание ваших программ, б) вы должны будете нам докладывать, кого вы приглашаете в качестве гостей в программу». Я сказал: «Это ж цензура». Он сказал: «А мне плевать, как вы это называете». Я говорю: «Ну, я же из Москвы приехал сюда не для этого. Я это там уже имел». Он сказал: «А это как хотите. Нет – так не будет контракта». И на этом программа закончилась. Без скандалов, без того, чтобы в печати что-нибудь появилось, без демонстраций, тихо, мирно, культурно.

Корр.- И все-таки после стольких разочарований Вы остались на телеэкранах.

В.П.- Когда я понял, что я заблуждался, я принял некоторые решения: что никогда больше не буду служить никакой партии, что никогда не буду служить никакой власти, что никогда не буду служить никакому государству, что я как журналист могу служить только аудитории, что я должен думать только о тех людях, которые меня читают или слушают, или смотрят, и больше ни о ком. И как это ни звучит патетически, что я буду говорить только правду. Пусть - как я ее понимаю, пусть – возможно заблуждаясь, но точно считая, что это – правда.

Извечная проблема тех, кто говорит массам – говорить правду?! А если она принесет больше вреда. А если создаст панику. Найти такой компромисс, чтобы было не стыдно за то, что ты сказал. Не превратить правду в бич, который несет только боль, но не исцеление, который превращается в грозное оружие, с которым опасно играть. В советское время у нас в заглавиях новостных программ были в основном вести с полей- битва за урожай. Теперь все более криминал и катастрофы. Найти бы баланс между положительным и отрицательным. Чтобы не лицемерить и не трагидизировать. здесь, на Кавказе мы уже давно устали говорить, что все плохо, так хочется сказать о чем-то хорошем. А часто приходится молчать…

В.П.- Страх - единственная причина, которой можно оправдать компромисс и всё прочее. В этом смысле я люблю всегда повторять начало стихотворения Евтушенко о Галилее: «Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее: он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Когда тебе что-то угрожает - потеря работы элементарно или же тюрьма, - и у тебя есть семья, я, во всяком случае, никому бы не сказал: «А вот надо быть героем», - нет, это не правда. Но надо знать, что ты идешь на компромисс, честно себе это сказать и не оправдывать это ничем.

Когда я работал в Штатах, однажды профессор от журналистики, бывший журналист Фрэд Френдли, собрал нас, и перед нами поставил такую задачу: «Представьте себе, что вы берете интервью у своего министра обороны. Вот вы у него сидите в кабинете и задаете ему вопросы. Телефон. Раздается звонок. Он берет трубку, что-то такое говорит, кладет, говорит: «Извините, буквально минуточку посидите, сейчас вернусь» - и выходит. Но вы же журналист, и вы смотрите, что у него на столе, но вы ничего не трогаете. И вдруг вы видите, что у него лежит на столе документ, на котором написано «совершенно секретно» к верх ногами к вам. Но вы же умеете читать к верх ногами – вы же журналист. И из этого документа вытекает, что ваша страна через десять дней объявит войну другой стране. Он не нарочно оставил. Это так случилось. Как вы поступите?»

У меня есть школа телевизионной журналистики, куда приезжают молодые телевизионные журналисты, я ставлю им вопрос: «Как вы поступите?»

Так вот, это императив, связанный с тем, кто ты есть. Если ты есть журналист – есть вещи, где нет выбора. Или ты уже не журналист. Тогда ты – кто-то другой. И, может быть, лучше даже заняться чем-то другим. Опять с оговоркой: героизма ни от кого нельзя требовать. Только от себя можно. От других нельзя требовать ничего. Но понимать, что это так, а не иначе, каждый обязан. Это то, к чему я пришел.

Корр.- А сегодня вы чувствуете свою необходимость на телевидении? У Вас есть задача?

В.П.- Сегодня, как вы знаете, я делаю программу, которую покупает первый канал. Я в этой программе говорю то, что считаю нужным. Я прекрасно понимаю, что я хожу по очень тонкому льду. Я прекрасно понимаю, что в президентской администрации есть просто враги. Я это очень хорошо понимаю. Но моя задача не показывать кукиш врагам – это мальчишество – моя задача постараться сделать так, чтобы зритель понимал, что происходит в его стране. Вот моя задача. Не показать, какой я отчаянный, смелый и т.д., а, пригласив соответствующих людей и задавая им вопросы, которые хотел бы задать тот же самый зритель, помочь ему получить ответы на эти вопросы. И если мне покажется, что они врут, значит еще задавать вопросы, и еще задавать вопросы. Вот, собственно, и вся задача. Вроде очень простая. Вот, чем я занимаюсь сегодня, прекрасно отдавая себе отчет в том, что завтра могут и мне сказать: «Спасибо».

Корр.- Очень трудно в наших СМИ отделить правду от пропаганды. Да и в действительности они часто переплетаются. Простой зритель зачастую считает всех тех, кого он видит в телевизоре, продажными, купленными. Это тот зритель, для которого всегда все плохо. Которому, чем хуже, тем лучше. Так что ругать всех или…

В.П.- Не бывает дыма без огня. Мы и сами виноваты. Мы-таки продавались очень активно. И некоторые продолжают продаваться со страшной силой. Причем предлагают очень хорошие деньги. Мне предложили 250 000 $ за то, чтобы я пригласил в передачу одного человека. Поэтому насчет «куплены» - увы. Понимаете? Не надо рисовать так, что – извините за некоторую нелитературность, но мой друг из лагерей мне сказал, что есть люди, у которых такая точка зрения – всё – говно, кроме мочи. Это не подход, потому что это не правда. Я иногда говорю Венедиктову (радио «Эхо Москвы»): «Алексей Алексеевич, у вас иногда на радио, у меня такое чувство, что человек, который говорит, что хорошая погода, говорит об этом с сожалением». Поэтому нельзя так. Хоть ты и оппозиционер и всё, что угодно, но все-таки. Это надо иметь в виду.

Потребление продукта наших новостных СМИ зрителем очень специфично. Давайте признаемся себе, почти все мы смотря новости говорим: «ну вот, опять врут, недоговаривают», а потом пересказываем новости друзьям. Возмущаемся тем, что новости зачастую по количеству крови напоминают боевики, но сами смотрим с упоением. Возмущаемся критичными материалами и сами же кричим:»долой цензуру». Вот именно в такие условиях всегда найдется тот, кто воспользуется этим и запретит говорить то, что ему не нравится. Наверно просто не привыкли мы к демократии, которая есть не только право говорить свое мнение, но и, иногда, обязанность слушать другое. Право и обязанность освещать любое событие со всех сторон. Вот когда этот принцип будет понимать и президент и пенсионер, тогда можно сказать, что у нас говорят правду…очень часто руководство кавказских республик в составе России называют авторитарными режимами. Не знаю как где, в Дагестане это отчасти правда. И для них журналистика – не освещение событий, а преподнесение точки зрения.

Корр.- Владимир Владимирович, вы целый час разговаривали с Владимиром Владимировичем о СМИ. Скажите, пожалуйста, что он вам говорил?

В.П.- Видите ли, тут надо быть аккуратным. Все-таки это был разговор тет-а-тет. Я все-таки должен очень ценить тот факт, что глава государства нашел время со мной разговаривать. Я пришел к нему со своими сомнениями относительно того, что происходит на телевидении, со своим убеждением, что нужно создать общественное телевидение, которое не является коммерческим, таким образом, не нуждается в рекламе, но которое, вместе с тем, не зависит от властей. Что я могу сказать? Он превосходно слушает. Я вообще люблю людей, которые умеют слушать. Их немного. Обычно люди любят себя слушать. Он формулирует свое отношение к этому довольно точно. Я понял, что он, скорее всего, никому не доверяет. Он не любит говорить «нет». Он задает правильные вопросы, очень точные. Я сделал вывод для себя, что он пока не готов к тому, чтобы государство ушло из средств массовой информации. Когда я ему сказал, что в Канаде существует общественное телевидение, называется «Си Би Си», и что целиком и полностью это финансируется из бюджета, но при этом по закону правительство, власть не имеет права вмешиваться в вещательную политику, он посмотрел на меня с некоторым чувством, я бы сказал, превосходства и удивления. Он сказал: «Ну как это? Они платят и не вмешиваются?» Я сказал: «Да». «Ну, Владимир Владимирович, вы – наивный человек» - сказал он мне. «Хороший – сказал он мне – наивный человек». Я сказал: «Насчет хорошего – не знаю, но точно не наивный». Это так. Но было интересно.

Наше общество крайне противоречиво. Еще 10 лет назад большинство чуть ли не боготворило Ельцина. Сейчас не ругает его разве что ленивый. Что ждет Владимира Путина через 10 лет, навряд ли можно предугадать. Может все зависит от цен на нефть. Может от того, как наш президент будет строить «управляемую демократию», или от того как мы будем жить – богато или свободно? А скорее всего зависит от нас самих. И наше правительство и наш президент – это прямое отражение всех нас, нашего общества. Каждый народ имеет того правительство, которого достоин. И журналист, как и любой другой человек, в первую очередь должен быть гражданином. Гражданином, у которого есть ответственность, есть свое мнение. И он отстаивает свое собственное мнение равно настолько, насколько уважает чужое. И опыт человека, журналиста, прошедшего полувековой путь еще раз в этом убеждает…

  

Дмитрий АГМАЛОВ, г. Хасавюрт. Газета «Нийсо», 15 мая 2005 г.