Владимир Познер в “интимном” интервью газете МГ.

Этого человека не нужно представлять. Каждый воскресный вечер на первом канале он рассказывает о непростых временах, в которые нам приходится жить. Кто-то с нетерпением ждет “Времена” Владимира Познера. Другие его недолюбливают, считая приспособленцем, снобом и даже американским шпионом. Но с тем, что это человек талантливый и, безусловно, неординарный, вряд ли кто поспорит. Я бы добавила еще один эпитет – нормальный. Это значит: в меру убежденный, в меру сомневающийся, в меру идущий на компромисс… Но не со своей совестью. А главным образом – неравнодушный. К проблемам общества в целом и человека в частности. Иначе зачем ему, вполне обеспеченному и суперпопулярному, в 71 год вести программы на телевидении, радиостанциях, в пресс-центрах. Не ради же славы. Она для него сейчас – ничто. А вот душа…

Поразило, как на встрече в московском клубе региональной журналистики “Из первых уст”, Познер вошел к нам в аудиторию: грустный и дико уставший. И как преобразилось его лицо во время разговора. В этом – суть. У каждого человека, хоть сколько-нибудь думающего и размышляющего о жизни, душа рано или поздно начинает рваться на части. И тогда он в сто первый раз пытается найти ответы на главные вопросы: как научиться жить не унижаясь, не приспосабливаясь к обстоятельствам? И как в огромном потоке информации отличать ложь от истины?

С этого непростого поиска и началась наша беседа.

- Владимир Владимирович, в нашей стране вас знают как человека, умеющего задавать собеседникам непростые вопросы. А вы сами умеете на них отвечать? Скажите, есть ли в вашей биографии какие-то моменты, о которых вспоминать неловко?

- Безусловно, я горжусь далеко не всем, что делал. Ведь я приехал в СССР будучи взрослым человеком. Мне было 18 лет. И я вообще не говорил по-русски. Мой папа родом из Питера. Всегда утверждал, что только в Советском Союзе есть справедливость. Именно здесь и нужно жить. И я в это свято верил.

А потом… Меня, к примеру, не сразу приняли в университет - сказали, что фамилия не очень подходящая и биография не из самых лучших. А в военкомате майор по фамилии Рысь чуть было не упек меня в разведшколу (я знал несколько языков). А когда я стал сопротивляться, прорычал: “Тогда мы тебя загоним во флот на 5 лет”. Помню, я пришел тогда к отцу и спросил: “Куда ты меня привез?” Ну он, конечно, пошел в ЦК стучать кулаком. В университет меня зачислили.

Но тогда все это казалось простым недоразумением. Я учился, ездил с бригадами на Целину. Видел всякое. И продолжал думать, что социализм – замечательная идея с признаками демократии. С убеждениями, знаете ли, сложно бороться. Наверное, поэтому я стал сильным пропагандистом. В 60-х работал в журнале “Совьет лайф”, потом в “Спутнике”, дальше – комментатором на радио, которое вещало на Соединенные Штаты Америки. И так продолжалось до конца 70-х, пока наша доблестная армия не вошла в Афганистан. Тут я впервые серьезно начал сомневаться. Мне стало стыдно за то, что я делаю, и я подумал: не самообман ли это? Если бы вскоре не появился Горбачев, не знаю, где бы я был сейчас.

- Разумеется, многие помнят этот пьянящий глоток свободы - ваш первый, откровенный телемост с Филом Донахью. Но дальше началось кровопролитие в Азербайджане, Грузии. Вам была по душе такая демократия?

- На мой взгляд, это случилось потому, что Горбачеву надоело возиться с либералами, Сахаровыми, которые возражают, спорят. Он сделал ставку на других людей, которые его и погубили в конечном итоге. А я тогда позволил себе сделать широкий жест. В интервью американскому коллеге сказал, что скорее проголосовал бы за Ельцина, потому что Горбачев начал совершать ошибки. Это растиражировали. В итоге господин Кравченко – председатель Гостелерадио - сказал, что мне нет места на телевидении. Я ответил, что, наверное, он прав, и в заявлении об уходе написал: “Не хочу с вами работать”. Кстати, за два года до этого я так же эмоционально вышел из партии, потому что уже тогда понимал, что все это вранье.

- Мужественный поступок. Вы не опасались, что останетесь у разбитого корыта?

- Когда человек начинает что-то понимать и работать над собой, он должен идти вперед, как бы трудно ему ни было. После увольнения я уехал в Америку, и шесть лет мы с Филом делали программу “Познер и Донахью”. Потом я вернулся в Россию, чтобы делать ток-шоу “Мы”. Понимаете, я все это рассказываю для того, чтобы вы лучше осознали этапы формирования личности. Когда я понял, что глубоко заблуждался, то принял решение, что никогда больше не буду служить никакой партии, никакой власти, никакому государству. Что я, как журналист, могу служить только аудитории и буду говорить только правду. Пусть как я ее понимаю, возможно, заблуждаясь, но точно зная, что это правда. Хотя здесь есть маленькое “но”: чтобы говорить правду, надо еще научиться преодолевать страх за себя, свою жизнь, своих близких.

- Почти как у Евтушенко: “Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья…”

- Верно. Поэтому и существует такое понятие, как компромисс. Я прекрасно помню то ощущение, когда увольнялся с работы. Поэтому никогда никому не скажу: “Слушай, надо быть героем”. Героем быть не обязательно. А вот думать нужно всегда.

- Вы можете назвать себя независимым журналистом?

- В принципе да. Сегодня я делаю программу, которую покупает Первый канал. В этой программе я говорю то, что считаю нужным. При этом прекрасно понимаю, что хожу по тонкому льду, что в президентской администрации у меня есть враги. Но моя задача – сделать так, чтобы зритель понимал, что происходит в его стране. Поэтому, приглашая людей на передачу, я задаю вопросы. И, если понимаю, что мне врут, начинаю задавать еще больше вопросов. Знаете, однажды близкий друг моего отца сказал мне такую вещь: “Не дай бог, чтобы когда-нибудь утром, когда вы бреетесь или чистите зубы, вам, увидев свое отражение в зеркале, захотелось в него плюнуть”. Так вот, когда в моей жизни идет что-то не так, я часто вспоминаю эту фразу. Очень помогает.

- Владимир Владимирович, но ведь вы прекрасно знаете, что любая программа – это коллективный труд каждого: от генерального директора до рядового репортера. Не подставляете ли вы своей принципиальностью коллег?

- Сегодня я работаю с Константином Эрнстом. А он человек передовых взглядов. Талантливый менеджер. Когда программа “Времена” начала выходить в эфир, я год вел себя очень сдержанно. Потом не выдержал и даже предложил снять ее с эфира. Но Эрнст сказал: “Будем выходить”. Есть ли давление извне? Думаю, что на Константина Львовича - есть. На меня – нет. Мне никто не звонит. Потому что знают, что ответ будет очень определенный. Я даже целый час разговаривал тет-а-тет со своим тезкой по поводу средств массовой информации. Это может ничего не изменить в нашей сфере. Но все-таки президент интересуется…

- Если не секрет, что вам говорил Путин?

- Он больше слушает, чем говорит. А я уважаю людей, которые умеют слушать. Он реагирует вполне адекватно. И, скорее всего, никому не доверяет. Я заметил, что он не любит говорить “нет” и задает предельно точные, правильные вопросы. Еще я сделал вывод, что президент пока не готов к тому, чтобы государство ушло из средств массовой информации. Когда я рассказал ему, что в Канаде существует общественное телевидение “СиБиСи”, которое финансируется из бюджета, но власть при этом не вмешивается в вещательную политику, он посмотрел на меня с некоторым чувством превосходства и удивления: “Ну, Владимир Владимирович, - сказал он мне, - вы хороший, наивный человек”. Я ответил: “Насчет хорошего – не знаю, но точно не наивный”. Вот такая была встреча.

- В итоге мы имеем такие СМИ, которые угодны власти. Вам не грустно, что свобода слова снова оказалась за семью печатями?

- Ну зачем так пессимистично? Остались еще “Сегодня в 22.00” на НТВ, REN-ТВ, региональные газеты и радо. Кстати, не так давно на “Эхо Москвы” обсуждалась интересная тема. Разговор шел о будущем России. Почему-то говорили о Михаиле Касьянове. Потом раздался звонок, и слушательница меня спросила: “А есть ли, на ваш взгляд, человек в России, который по своим личным качества мог бы занять пост президента?” Я говорю: “Да, есть. Этот человек сейчас в Матросской Тишине”. На том конце провода повисла пауза. А потом она пролепетала: “Ну раз вы это сказали, программу “Времена” закроют”. Потом это было широко растиражировано, потому что есть немало людей, готовых оторвать мне голову. Но почему-то ничего ужасного не произошло. Так что по сравнению с Америкой средства массовой информации у нас пока еще очень свободны. А вот в США моих друзей сняли с телевидения за критику войны в Ираке.

- И все-таки журналисты уходят из профессии, штаты сокращаются, а народ, похоже, уже не пытается докопаться до истины…

- Я задумывался над перечнем так называемых “убранных журналистов”. На мой взгляд, тот же Парфенов сам хотел, чтобы его уволили. Это при том, что я его поклонник и мы с ним друзья. Нужно понимать, что наше творчество – сиюминутно. И слава наша эфемерна. Однажды я сделал для себя еще одно любопытное открытие: телевидение – вещь интимная. Одна телезрительница мне так и заявила: “Я знаю вас интимно”. Оказывается, телевизор у нее стоит на комоде, напротив кровати. А она любит лежать на ней голышом и сквозь пальцы ног смотреть передачи. Вот так-то. На подсознание народа нужно воздействовать аккуратно, тонко. Тогда будет результат. Но, вообще-то, другие многие мои коллеги, наоборот, здорово “продвинулись” в профессии. Тот же Пушков, Караулов, Леонтьев. Выбор у народа всегда есть.

- Скажите, Владимир Владимирович, это правда, что русские по характеру чем-то схожи с американцами?

- Думаю, это миф. Мы совсем не похожи. Там проигравших не любят. Если у американца вчера сгорел дом и умерла мама, он все равно при встрече улыбнется и скажет, что у него все отлично. Русский же на вопрос: “Как дела?” - в лучшем случае ответит: “Нормально”. Потому что если он ответит: “отлично” - ему попытаются сделать какую-нибудь пакость. Чтобы не радовался. Это во-первых. А во-вторых, мы почему-то намеренно программируем себя на неудачу. Стоит что-нибудь предложить новое – мы мгновенно открещиваемся: “Нет, у нас это не получится”. Американец же сразу начинает думать, как это сделать. И если не получается в своем городе, сразу срывается и едет в другой. У нас иная жизнь: нельзя здесь, значит нельзя и там. Так устроено. Вечные слезы. И вечная надежда на лучшие времена.

- Но можно же научить людей думать нормально? И что нужно делать, на ваш взгляд, чтобы следующее поколение выросло социально активным?

- Давайте определимся: есть контингент людей, которых уже никто не изменит. Это надо понимать. Может их даже стоит пожалеть. Эти люди прошли чрезвычайно тяжелый путь. А теперь им говорят: вы сделали все это зря. Я очень хорошо их понимаю. И не обижаюсь, когда мне сообщают, что состоялось собрание ветеранов по поводу моей передачи и мне чего-то там не простят. Ну ничего. Я потерплю. И не буду относиться к ним как к врагам. А по поводу будущих поколений могу сказать определенно одно: надо просто говорить то, что есть. Молодежь ведь у нас далеко не глупа. Правду от лжи отличит в два счета. Для этого я и работаю, на это и надеюсь…

  

Наталья СИЗОВА, г. Липецк. Областная общественно-политическая газета МГ («Металлург»), 15 июля 2005 г.