Владимир Владимирович Познер — пожалуй, самый харизматичный ведущий на российском телевидении. И, к сожалению, почти единственный российский журналист (последний из могикан), которому удается говорить правду. Конечно, иногда эзоповым языком, но учтите: это же Первый канал. Наличие на телеэкране Познера говорит о том, что у нас пока существует хорошее телевидение, что оно пока не сошло с ума. Сегодня Владимир Познер — гость «Открытой газеты».

— Владимир Владимирович, Вы долгое время были сильным пропагандистом и в какой-то период своей жизни в России убежденно верили в социализм с человеческим лицом. Сейчас настали другие времена. В чем Вы уверены сегодня?

— Когда в свое время после определенных событий я понял, что заблуждался, то принял некоторые решения: я никогда больше не буду служить никакой партии, никогда не буду служить никакой власти, никогда не буду служить никакому государству. Я как журналист могу служить только аудитории, думать только о тех людях, которые меня читают, слушают, смотрят, и больше ни о ком. И как это патетически ни звучит, я буду говорить только правду. Пусть как я ее понимаю, пусть возможно в чем-то ошибаясь, но точно считая, что это – правда.

Теперь я понимаю, что все те годы, когда я был пропагандистом, я занимался не богоугодным делом. Это были мои лучшие годы, которые я профукал. Слава богу, что успел опомниться. У меня был, можно сказать, второй отец (близкий друг моего отца), который эмигрировал и потом вернулся в Советский Союз в 1936-м году. Он всегда обращался ко мне на «вы» и звал Генрихом. Я как-то спросил: «А почему Генрих?» Он говорит: «Видите ли, давно в Париже я набрел на учебник русского языка для французов. И там есть такой диалог: один человек говорит другому: «Как вы поживаете?» - и тот отвечает: «Благодарю вас, Генрих, я здоров». Я всегда мечтал, чтобы какой-нибудь Генрих меня спросил, как я поживаю, и чтобы я мог так ответить. Поскольку так не случилось, Генрихом будете вы». Так вот он мне как-то сказал: «Генрих, не дай вам бог когда-нибудь утром, когда вы бреетесь или зубы чистите, увидев свое отражение в зеркале, захотеть плюнуть в него». И это напутствие всегда со мной. Есть единственная причина, которой можно оправдать компромисс. В этом смысле я люблю всегда повторять начало стихотворения Евтушенко о Галилее: «Сосед ученый Галилея был Галилея не глупее: он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Когда тебе что-то угрожает — элементарная потеря работы или же тюрьма, но у тебя есть семья, то я никому бы не сказал: «Надо быть героем». Но всегда надо понимать и осознавать, что ты идешь на компромисс, честно себе это сказать и не оправдываться ничем, кроме этой единственной веской причины.

— Владимир Владимирович, сегодня Вы делаете программу, которую покупает первый канал — «Времена». В этой программе говорите то, что считаете нужным, прекрасно понимая, что ходите по очень тонкому льду. Как Вы думаете, почему «Времена» до сих пор не закрыли?

— Я прекрасно понимаю, что в президентской администрации есть враги. Но моя задача не показывать кукиш врагам – это мальчишество – моя задача постараться сделать так, чтобы зритель понимал, что происходит в его стране. Не демонстрировать, какой я отчаянный, смелый и т.д., а, приглашая соответствующих людей и задавая им вопросы, которые хотел бы задать тот же самый зритель, помочь ему получить ответы на эти вопросы. А если мне покажется, что «гости» врут, значит еще и еще задавать вопросы. Вот чем я занимаюсь сегодня, прекрасно отдавая себе отчет в том, что завтра мне могут сказать: «Спасибо, до свиданья».

— Владимир Владимирович, я несколько раз уже переживала разные стадии отношений к программе «Времена»: то влюблялась, то разочаровывалась... Опять же понимая, что вы выходите на пропрезидентском канале. Насколько тяжело структурироваться в этот канал? Является ли для вас это большой личной проблемой?

— Я не работаю на канале. У меня нет кабинета, служебной машины... Я вообще туда не хожу, кроме тех дней, когда непосредственно делаю и записываю программу. Как получается структурироваться? Константин Львович Эрнст, генеральный директор первого канала, по сравнению с некоторыми другими генеральными директорами, — человек передовых взглядов. К тому же талантливый. Очень хорошо понимающий, как выстраивать телевизионную сетку. И я размышляю: ну, хорошо, я буду говорить то, что хочу — снимут его. Кого назначат? Точно того, кто будет хуже. Когда год закончился, оставив у меня во рту крайне неприятный привкус, перед началом уже нынешнего телевизионного года мы с Эрнстом встретились. Я ему сказал: «Давайте не будем выходить, снимем программу. Найдем способ объяснить. Все-таки пять лет в эфире… И я не буду возражать. Не буду скандалить. Ничего. Либо мы остаемся в эфире, но тогда я работаю так, как хочу и считаю нужным, без оглядки на последствия и компромиссов». Эрнст сказал: «Будем выходить».

— Неужели обошлось без давления?

— Я думаю, что на Константина Львовича давление есть. На меня нет. Мне никто не звонит. Они знают, что мне не надо звонить, потому что ответ будет очень определенный. Иногда Константин Львович после моей программы ходит с таким кривым лицом... Ну что ж, мы договаривались, он знал, на что шел. У моего самого любимого из всех политических деятелей Линкольна была замечательная фраза: «Я буду делать всё, что я могу, до тех пор, пока я смогу. И если в итоге окажется, что я был прав – всё, что обо мне говорили мои хулители, не будет иметь никакого значения. Но если в итоге окажется, что я был не прав – то даже десять ангелов, поющих славу мне, тоже ничего не изменят». Это для каждого человека. Это абсолютно так. Я буду делать всё, что я могу, до тех пор, пока я могу. И всё остальное – это вообще не важно. Вот, к чему я постепенно пришел.

— Владимир Владимирович, не так давно вы целый час разговаривали с Владимиром Владимировичем о СМИ. Скажите, пожалуйста, что он вам говорил?

— Видите ли, тут надо быть аккуратным. Все-таки это был разговор тет-а-тет. Я пришел к Президенту со своими сомнениями относительно того, что происходит на телевидении, со своим убеждением, что нужно создать общественное телевидение, которое не является коммерческим, таким образом, не нуждается в рекламе, но которое, вместе с тем, не зависит от властей. Такое телевидение существует. Не у нас, но вообще существует. Что я могу сказать? Он превосходно слушает. Я вообще люблю людей, которые умеют слушать. Их немного. Обычно люди любят себя слушать. Он реагирует вполне. Он формулирует свое отношение к чему-либо довольно точно. Я понял, что он, скорее всего, никому не доверяет. И более того, полагает, что каждый человек имеет, помимо того, о чем он говорит, еще свою особую задачу, о которой умалчивает. Я так думаю. Он не любит говорить «нет». Он задает правильные вопросы. Я сделал вывод для себя, что он пока не готов к тому, чтобы государство ушло из средств массовой информации. Когда я ему сказал, что в Канаде существует общественное телевидение «Си Би Си», которое целиком и полностью финансируется из бюджета, но при этом по закону правительство, власть не имеет права вмешиваться в вещательную политику, он посмотрел на меня… с едва заметным превосходством и удивлением и произнес: «Ну как это? Они платят и не вмешиваются?» Я сказал: «Да». «Ну, Владимир Владимирович, вы — хороший наивный человек» — ответил он мне. Я сказал: «Насчет хорошего – не знаю, но точно не наивный». Вот так. Но было интересно.

— Вы считаете себя независимым журналистом?

— Так сложилось в моей жизни, что сегодня я независим. В каком смысле? Если меня выгонят с работы (я нигде не работаю, правда), перестанут покупать программу, которую мы делаем, то я себя обеспечил в достаточной степени, чтобы не бояться этого. Я могу уехать. Это не составит мне никакого труда. В этом смысле я независим. Но вообще я понимаю, что всё очень и очень непросто.

Когда я в Штатах работал, однажды профессор от журналистики на одном семинаре поставил перед нами такую задачу: «Представьте себе, что вы берете интервью у своего министра обороны. Вы сидите у него в кабинете и задаете вопросы. Раздается звонок. Он берет трубку, что-то такое говорит, извиняется и ненадолго выходит. И вдруг вы видите, что у него на столе лежит документ с пометкой «совершенно секретно». Вы его естественно читаете (вы же настоящий журналист). И из этого документа вытекает, что ваша страна через десять дней объявит войну другой стране. Он не нарочно оставил. Это так случилось. Как вы поступите?» У меня есть школа телевизионной журналистики, и эту ситуацию мы с ребятами рассматриваем. Очень мало, кто отвечает: «Я сообщу». Распространенный ответ: «Я патриот, поэтому как же я могу сообщить? Это не…». Я говорю: «Не, вы не патриот. Вы – журналист. Журналист не может быть патриотом. Журналист сообщает информацию. Он даже не говорит, хорошая информация это, плохая информация это. Ин-фор-мация. Всё. И он ручается за ее достоверность».Если ты журналист – есть вещи, где нет выбора. Или ты уже не журналист. Тогда ты – кто-то другой. И, может быть, лучше даже заняться чем-то другим. Опять с оговоркой: героизма ни от кого нельзя требовать. Только от себя можно. Но понимать, что это так, а не иначе, каждый обязан. Все остальное не имеет значения.

P.S. Благодарим за содействие Клуб региональной журналистики «Из первых уст» (г. Москва).

  

Регина КРАШЕНИННИКОВА, г. Магнитогорск. Газета «Открытая газета», № 17, 13 мая 2005 г.