Бедность непобедима. Но она не стоит на месте: меняются формы ее проявления, растет качество бедности.

Об этом — в интервью с директором научных программ Независимого института социальной политики, кандидатом экономических наук Лилией Овчаровой.

— Понятно, что население и государство по-разному оценивают уровень жизни. Но ведь есть же объективные критерии определения бедности?

— Вообще науке известны три определения. Понятие «абсолютная бедность» основано на минимальной потребительской корзинке. Это определение используем мы в России, его же придерживаются Соединенные Штаты Америки.

Европейские страны применяют другой подход, который теоретически основан на методе «относительных деприваций» (от английского deprivations — «лишения»). Измерение бедности происходит в долях от среднего, или медианного, дохода населения. То есть там не считают минимальную потребительскую корзинку, а действуют гораздо проще и говорят: население, доходы которого ниже 70% от медианного дохода, это и есть бедное население.

Кроме того, достаточно широко во всех странах, особенно когда речь идет о социальных программах, используется понятие «субъективная бедность». Тут уровень бедности определяется на основе субъективных ощущений населения. Кстати, если речь идет о социальных программах, то это очень важный критерий, потому что от того, как люди субъективно себя позиционируют, зависит их реакция на информацию по поводу доступа или недоступа к социальным программам.

Надо иметь в виду, что существует противоречие между объективным подходом к определению бедности и субъективными ощущениями населения. Если мы сравним профиль, или качественный состав, бедных, согласно официальному российскому подходу, то есть статистическому измерению на основе расходов населения, и субъективные оценки, то станет понятно, что это люди и семьи совсем разных категорий. По субъективным оценкам, наиболее бедными в России оказываются пенсионеры, а по объективным — семьи с детьми.

Государство, несмотря на то, что в статистическом наблюдении за бедностью использует объективный критерий, в конкретной социальной политике в большей степени ориентируется на субъективные оценки населения. Не случайно большинство социальных программ в настоящее время адресовано пенсионерам. В значительной степени это связано с тем, что пенсионеры — активный электорат. А дети — не электорат, они на выборы не ходят.

Это тот случай, когда мы можем констатировать факт: население — не пассивный участник происходящих реформ, а активное в них звено. Поэтому люди, субъективно ощущающие себя бедными, так или иначе, перетягивают на себя большинство социальных программ.

— Лилия Николаевна, почему только сейчас, в современной демократической России обсуждается проблема бедности? Разве раньше ее не существовало?

— Бедность была и в сталинские, и в брежневские времена. Просто в советский период о ней нельзя было говорить. Например, я работала в Центральном экономико-математическом институте, в департаменте уровня жизни. Так все наши материалы имели гриф «секретно», публиковать тогда наши работы было невозможно. Скажу больше: запрещался сам термин «бедность», мы оперировали понятием «малообеспеченность».

Бедность была и 100 лет назад. Бедность есть сейчас и будет, когда валовой внутренний продукт у нас вырастет, может быть, в 100 или более раз.

Это касается не только нашего государства. Бедность есть в Америке — в самой богатой стране мира, она есть в Канаде — самой социальной стране. Ведь нищета — это следствие неравенства.

А неравенство будет всегда, потому что все люди не равны, все люди рождаются с разными способностями. Государство пытается гарантировать некий минимальный стандарт для всех. А во всем остальном, выше этого минимального стандарта, люди всегда будут разными.

Но я еще хочу обратить внимание на то, что бедность всегда относительна. Поэтому преодолеть ее невозможно вообще никогда. Меняется только форма ее проявления и качество как таковой.

Мы с вами будем бесконечно бороться с бедностью, а на самом деле лишь преодолеем одни какие-то формы ее проявления, но им на смену придут другие. Когда-то для того, чтобы считаться богатым, было достаточно иметь металлические ложки, потому что у всех были деревянные.

Потом надо было иметь телевизор, магнитофон, холодильник… Но теперь и это есть у каждого бедного, а он все равно считает себя бедным, потому что у него нет автомобиля. Хороший критерий бедности, не правда ли? Думаю, мы когда-нибудь доживем до такого уровня жизни в нашей стране, когда у бедного будет — подумать только! — всего один автомобиль.

Кстати

Помните, как в студенческой песенке «В пещере каменной нашли…» разыгрался аппетит? Всё началось с наперстка и цыпленка, а закончилось целым источником и мамонтом. Но… всё было мало!

Поможет ли Стабилизационный фонд?

Директор научных программ Независимого института социальной политики, кандидат экономических наук Лилия Овчарова:

— В принципе, российский Стабилизационный фонд — это финансовые ресурсы, и, безусловно, их можно использовать для решения проблемы бедности. Единственное, что по пути продвижения к бедным 19 из 20 частей ресурса этого фонда будут израсходованы на что-то другое. Правда, примерно такая пропорция нами определена по возможности доведения до бедных денежных доходов населения, а именно — ресурсов богатых. В данном же случае речь идет о доходах страны, поэтому потери будут, возможно, гораздо выше. Я думаю, что если мы начнем тратить Стабилизационный фонд, декларируя поддержку бедного населения, то, скорее всего, лишь одну пятидесятую часть нам удастся довести до назначения, а с остальными потом будем разбираться, куда же они делись.

Словом, я не сторонник разбазаривания Стабилизационного фонда на преодоление проблем бедности таким методом. Уж если использовать его средства, то на решение инфраструктурных проблем в нашей стране, связанных со строительством дорог, жилья. Но опять же только в том случае, если будут гарантии, что эти средства мы сумеем использовать по назначению.

Главное опасение оппонентов по использованию Стабилизационного фонда для решения такого рода проблем заключается именно в том, что нет прозрачных схем контроля за ресурсами. А те, кто их контролирует в настоящее время, очень хорошо умеют «переключать» их на другие направления. Поэтому, повторяю, я была бы очень осторожна в этом плане. С моей точки зрения, нынешний бюрократический аппарат, принимающий решения, не в состоянии эффективно использовать ресурсы.

Сенсационные выводы Российско-американского семинара крупнейших ученых мира:

45%, то есть почти половина экономического прироста, достается наиболее благополучной десятой части населения, тогда как на долю наиболее бедной части, составляющей половину жителей страны, приходится ничтожно малая часть — только 3%.

Разрыв между средним доходом самых богатых и самых бедных 10% населения достигает по зарплате 30–40 раз, а с добавлением так называемой скрытой зарплаты — 70–80 раз.

Дифференциация по доходам раскрывает только часть картины общего неблагополучия, так как 40% домохозяйств вовсе не имеют сбережений, четверть населения страны живет на жилой площади менее 9 квадратных метров на человека, треть жилого фонда страны не имеет элементарных удобств.

Колоссальное усиление социального неравенства сопровождается фактическим уничтожением среднего класса, то есть платежеспособного большинства населения, на котором держится внутренний рынок любой индустриально развитой страны.

Аналитический вестник Совета Федерации ФС РФ № 20 (213).

Публикации подготовлены при содействии Клуба региональной журналистики «Из первых уст», г. Москва.

  

Владимир МАКЕЕНКО, г. Новосибирск. Новосибирская еженедельная информационно-аналитическая газета «Николаевский проспект», № 4, 03 февраля 2006 г.