«История движется по спирали» - эта истина давно стала банальностью. Однако будто назло каждое новое событие, каждый новый политический поворот напоминает о ней.

На очередном витке самое ядерное и самое читающее в мире государство превратилась в собственную пародию. Говорят, что все еще можно изменить: можно пойти дальше, и тогда наша судьба будет зависеть от правильности выбранного направления, можно вернуться в исходную точку. Но для этого потребуется заново пройти через реанимированный СССР. Можно пойти налево, можно – направо. Это в теории. А на практике история подчинена банальности и продолжает скользить по виткам спирали. Хочется узнать что будет? Оглянитесь назад. Об этом сегодняшний гость «БГ», писатель и литературовед Мариэтта Чудакова.

А вот газет-то мы не читаем

Еще в 1996 году, когда не было никаких социологических расчетов, я, руководствуясь исключительно своей социальной интуицией, вывела эти цифры: не менее 40 процентов людей вообще ничего не читают, тем более газет, и по телевидению не смотрят мало-мальски осмысленные передачи. В лучшем случае, смотрят сериалы.

Множество опытных людей – политологов и прочих – с изумлением слушали меня, когда я говорила: «40 процентов – это минимум. По моим ощущениям, вообще ничего не читают, газет тем более».

– «Хорошо, но они же смотрят новости!» – возражали мне.

- «Они даже не знают, в какой час эти новости транслируются» - отвечала я.

К тому часу, когда идут новости, если говорить о мужском населении, то они уже выпили, поэтому уже не адекватны.

У меня давно задуман эксперимент. Провести такую поездку: выбрать район, объехать на машине (в любом месте России это можно сделать) и посчитать – сколько мужчин после трех часов вы найдете трезвыми. После трех – это уже железно, получите очень интересные результаты.

Искренность – это великая редкость

Наши соотечественники в массе своей свято верили в советское время написанному, в первую очередь – в газетах. А в постсоветское время произошла, на мой взгляд, двухступенчатая метаморфоза. Сначала, в конце 80-х годов наше народонаселение узнало, что в советских газетах ему лгали, и было ошарашено. То есть, люди поверили новым газетам, что старые им врали. Но затем – следующая ступень: они перестали верить и новым газетам. Между прочим, на это поработали немало и сами журналисты. А главным образом, поработали люди, начиная с так называемых «прорабов перестройки».

Теперь люди думают, что газеты, и вообще средства массовой информации, лгали раньше про советское время, а оно было хорошее. На наших с вами глазах произошла такая двухступенчатая метаморфоза. Выстроилась конструкция авторитетного прошлого, более значимого, чем настоящее.

Эта конструкция господствует и сегодня. В книжках и газетах можно написать что угодно - это мнения огромного количества сегодняшних людей в России. Очень трудно к такой аудитории обращаться. Но, в то же время, возможно. Потому что у людей есть безошибочное чувство искренности говорящего или пишущего. Я в этом уверена. Только его еще надо убедить, чтобы он прочитал или сел перед телевизором. У людей это сохранилось. Я не раз видела, как мгновенно люди реагируют, что человек говорит то, что думает. Это стало необыкновенной ценностью, к нашему общему позору. Но люди также мгновенно реагируют, когда видят, что один пишут, а десять – в уме. Надо искать какие-то формы для того, чтобы люди поверили тому, что вы говорите или пишете.

Конечно, мы откатились назад. Мы должны были с конца 80-х годов двигаться дальше и дальше в постижении истории ХХ века. Но мы до сих пор не подвели итоги ХХ века. Нельзя сидеть за столом с объедками вчерашнего обеда – это дезорганизует, как известно, даже в жизни. Это ненормальная жизнь. А мы все время сидим за этим столом, не убрав его. Все знание о ХХ веке замусоривается, обрастает мифами.

Если мифы раздувают, значит это кому-нибудь нужно

Преставление об историческом знании разрушено, одновременно с этим смещаются контуры недавней истории. Хочется задать вопрос: откуда же возьмутся здравомыслящие новые поколения? Все постепенно переходят с нормального языка рассудка, здравого смысла, аналитического рассуждения об исторических обстоятельствах на неряшливый, приблизительный язык, в котором фрагменты политтехнологии, все больше заполняющие пространство средств массовой информации, перемешаны с ошметками мифов в какой-то винегрет.

Как только мы оглядываемся назад, там получаются, что называется, «сапоги всмятку». К чему обращаются люди сегодня, как только вы им говорите о сегодняшнем дне? Они говорят, что лучше всего мы жили в брежневское время. Речь все время идет об этом.

Мне кажется, что необычайно важно наводить порядок в самом словесном ряде.

Возьмем 1993 год. Пока журналисты не поймут, что не было такого явления – «расстрел парламента», они просто не смогут понять то событие.

Буквально на каждом шагу, - где-нибудь сидишь, и женщина говорит: «Там, наверное, было расстреляно полторы тысячи, не меньше». Когда-то, в тот момент, я тоже так думала, что это расследование притушевывается. Может, действительно больше?

И вдруг до меня дошла одна простая вещь, аргумент, который оспорить невозможно.

Я говорю: «Если это правда, то где где матери, этих убитых? Мать нельзя заткнуть! Вы хоть одно письмо читали в те месяцы или после: «Где мой сын? Он ушел к Белому Дому и не вернулся»?» Кроме матерей тех 158 человек, фамилии которых известны. Тут сразу люди замолкают. Это аргумент, который нельзя оспорить. Никогда нигде не было писем матерей: «Верните мне моего сына». А мать заткнуть нельзя.

Что получается сегодня? Мы все строим на мифах словесных, архетипических, объемных. На глазах распухает миф государства, который был важнейшим в сталинское время. Вот вам современность.

Кто будет делать демократию?

Я всегда удивляюсь, как живуч миф, что вымрут эти поколения, а новые будут прекрасно приспособлены к тому, чтобы жить в демократическом правовом обществе, и сами его построят. Это бред какой-то! Если мы не будем прикладывать для этого определенных усилий, то этому абсолютно неоткуда взяться. Потому что подростки воспитываются родителями. Они находятся сейчас под колпаком нескольких постулатов: все куплено, все продажно, дальше будет только хуже, от тебя ничего не зависит, сделать ничего нельзя. Все! В каждой семье эта атмосфера. Исключений - единицы.

Недавно смотрю, в книжном киоске стоят два бестселлера. Первый – «Убийцы Иосифа Сталина». На переплете – несколько строк содержания: «Как Россию лишили будущего». То есть, убили Сталина и лишили Россию будущего?! Рядом – «Неизвестный Гитлер». Эти книги поставили рядом вопреки тому, что президент заявил в Германии, что нельзя ставить Гитлера и Сталина на одну доску. Я тоже не рез об этом писала и говорила.

«Как нельзя? Можно! Разница только в том, что Гитлер был больше сосредоточен на чужих нациях, а Сталин убивал своих», - возразите вы мне. Вот в этом-то и есть разница.

Что еще надо сделать с нашим народом, чтобы он понял что-то про Сталина? В каждой семье в России в настоящий момент могут назвать имя родственника, который или погиб, или был в ссылке, или был в лагере – любым путем пострадал от Сталина. Если не могут назвать, это означает, что бабушка и дедушка тщательно скрывали, оберегая. И при этом 52 процента россиян, как вы знаете, причисляют Сталина к списку положительных фигур ХХ века.

Мы издали книжку под названием «За Глинку! Против возврата советского гимна». Там были собраны все обращения против возвращения сталинского гимна. Когда я иногда ее перечитываю, то совершенно не понимаю: кто был «за»? Лучшие люди России, собранные у нас в этой книжке, все подписывали разного рода обращения – все были против. Вот так у нас получается.

Утверждение гимна, на мой взгляд, сыграло роль стартового выстрела. Дело в том, что у наших людей бессознательно выстроилась цепочка: «Так, возвращен гимн. Президент был инициатором. Значит, он неплохо относится к советскому времени, к Сталину». И пошло раскручиваться то, что могло быть в латентном виде десятилетия, и никогда бы не вылезло.

И потом пошли опросы. Опросы стали объявляться очень широко. Я считаю ошибкой социологов широкое объявление. Я считаю, что достаточно – в специальной печати. Как не надо показывать людей, разрезанных на куски, так и это. Люди привыкли идти за большими цифрами.

Представьте, что человек все время думает о крайне нехорошем, о растлении малолетних. Теперь представьте, что начались опросы, и оказалось, что 60 процентов мужчин об этом размышляют. Человек совершенно по-другому начинает себя чувствовать. Он уже может об этом говорить. То, что никак не должно переходить в гласную, легальную сферу, и вообще не должно реализоваться, уже начинает приближаться к реализации.

Тем более что президент сказал, что мрачные страницы есть в истории каждой страны. Это абсолютно неверное применение общих сентенций к нашему ХХ веку. Тоталитаризм был только в двух странах: 12 лет в Германии и много лет у нас. Это совершенно особое социальное устройство. Мы ничего об этом до конца не сказали, поэтому и пребываем в какой-то сумятице до сегодняшнего дня.

Начало века – эпоха реставрации

В Иркутске, в одном из сел, люди решили поставить памятник. Собрали средства сами, кто-то им помог. Они поставили памятник своим отцам и дедам, раскулаченным и сюда сосланным. Но в то же время посмотрите, сколько охотников поставить очередной памятник Сталину.

Наум Коржавин в одной из книг описывает, как в Сибирь приехал рабочий-тридцатитысячник и создал колхоз. Хозяйство расцвело: к тридцать пятому году колхозники построили «неимоверное количество крупорушек, мельниц, мастерских и так далее». Но колхоз было приказано «раскулачить» - сдать все нажитое государству. Партбюро колхоза приказу не подчинилось, тогда власти решили взять добро силой. Крестьяне организовали оборону, но их разогнали не то танками, не то бронемашинами, не то кавалерией. А все эти мельницы, крупорушки и прочее не отобрали, а просто уничтожили. Важно было не овладеть имуществом, а отобрать его.

Я уверена, что мы просто обязаны вскрыть вот это – суть власти... Хотя бы для того, чтобы помешать реставрации советской власти.

А люди не видят, что происходит и думают: «Вот, хорошо! Правильно! У богатых отнять. Нечего, они все равно наворовали». Они не понимают, что суть действий власти не в том, чтобы разделить, а совершенно в другом. Именно в этом: не будь независимым, не работай помимо меня. Вот этот миф государства раздувается на наших глазах, распухает, а люди его трактуют иначе.

Почему я ненавижу идею памятников Сталину? Потому что среди прочего она ужасна тем, что подминает под себя огромное количество замечательных людей, которые заслуживают памяти, о которых надо вспоминать, о которых надо писать. Тогда не будут говорить наши люди, которые как-то нервно реагируют сегодня: «Да что же такое? Вроде, жили. Жизнь прошла у моих родителей, а все был один сплошной ужас?»

Вот это сочетание: показывать чудовищность социального устройства и поразительные примеры – десятки тысяч примеров замечательного поведения людей. Вот тогда будет понятно, что, как писал Пушкин, споря с Чаадаевым: «Что же, цепью бессмыслиц совершилась история великой страны?» Нет, не цепью бессмыслиц. Исторических бессмыслиц было много, но больше было вот этого, осознанного.

  

Алексей ПАНИН, г. Пенза. Газета «Пензенская губернская Биржевая газета», № 48, 14 ноября 2005 г.