Слово "олигарх" у нас в стране - ругательное почти до неприличия. Рядом с ним даже спекулянт выглядит социально и классово близким трудовому народу. Но когда на декабрьском семинаре в Клубе региональной журналистики "Из первых уст" в Москве выступал один из представителей очень крупного российского бизнеса Олег Владимирович Киселев, вся аудитория прониклась к нему искренней симпатией, переходящей в глубокое уважение. Это, конечно, не означает, что нам надо больше олигархов - хороших и разных. Мы знаем, какими они бывают на примере того же незабвенного Бориса Абрамовича Березовского. Но, оказывается, среда крупного бизнеса не такая уж однородная. Темой выступления О.В.Киселева было предпринимательство и его взаимодействие с гражданским обществом. Однако вместо лекции получилось что-то вроде исповеди на заданную тему, содержание которой как нельзя лучше подходит для спецвыпуска газеты о стратегиях нашей жизни.

Человек проекта

Хотя сейчас я имею прямое отношение к телевидению, я, конечно же, не журналист. То, что меня привело к телевидению - это обдуманный путь в медиа-бизнес. Я вообще человек проекта. Очень люблю заниматься ясными понятными проектами, вне зависимости от того, в какой области они находятся. У меня обычно пятилетний цикл, в течение которого я делаю один или два крупных проекта, потом закрываю их и начинаю что-нибудь новое. Мне такая жизнь нравится. Некоторые мои коллеги посвятили себя только одной деятельности, допустим, на поприще нефтяного бизнеса или банковского дела. А мне нравится делать проекты, и, может быть, поэтому я еще не потерял интерес к бизнесу как таковому.

Как практикующий бизнесмен я изнутри наблюдал, какие этапы прошел российский бизнес, с какими вызовами он сталкивался, как он пытался себя самоидентифицировать и структурировать. Хочу начать с того, как я вижу эти этапы нашего бизнеса. Период с 1987 по 1991 год я бы назвал кооперативно-романтическим. Кто вошел тогда в бизнес, и что потянуло людей это сделать, бросив насиженные места?

Было бы неправильно утверждать, что тогда в свободное плавание ринулись неудачники. На самом деле это были люди, у которых все в жизни складывалось совсем неплохо. Миша Ходорковский, например, был преуспевающим научным сотрудником. Я был одним из самых молодых, если не самым молодым заместителем директора крупнейшего академического института и имел перспективу дослужиться до члена-корреспондента Академии наук. В общем, все мы тогда достаточно хорошо жили. И размышляя сейчас о том, что заставило нас пойти в бизнес, я могу смело утверждать, что не деньги. Мы тогда не знали, что это такое, не потому, что мы были очень обеспеченными, а потому что тогда деньги не имели такого важного значения, какое они имеют сейчас. Наверное, толкало нас в этот омут ощущение свободы. Ощущение того, что ты можешь сделать больше, чем давали рамки тех ограничений, в которых ты находился.

Так появилась группа, которую я условно называю учеными, ранее жившими с невозможностью полностью себя реализовать. Они составили костяк кооперативного движения.

И еще была очень большая вторая группа, которую можно условно назвать авантюристами. Это люди, которые всегда в советское время занимались предпринимательством, - цеховики, представители теневых профессий, которые поняли, что наступает их время. Какие цели ставили эти люди? Цели были очень смутными. Но было ощущение полета, свободы, когда кажется, что ты можешь сделать всё. Мы образовали кооперативы, ставшие центрами, вокруг которых постоянно был водоворот проектов и планов, с которыми приходили к нам состоятельные с точки зрения идей люди.

У кого-то что-то получилось, у кого-то не получилось. Чаще не получалось. Кто-то буквально на нервах, на жилах дотягивал свои научные проекты. Мы, в частности, задумали и довели до конца проект компьютеризированного цеха цветомузыки на Шосткинском фотокомбинате, который потом остался на Украине. Скоро нам стало понятно, что сделать по большому счету ничего нельзя. Но в то время возникла диспропорция между плановым хозяйством и кооперативами, где возникло свободное обращение денег. И через систему спекуляций можно стало накапливать деньги.

В общем, первый этап был не столько накоплением средств, сколько накоплением знаний, опыта, и умений. Тогда же состоялись первые контакты с Западом, поиск вариантов сотрудничества. И даже начались поиски перспектив жизни в России.

Великая идея Свободы

Мы не обдумывали специально этот вопрос, но как-то органично начался процесс, когда мои коллеги стали явным образом политизироваться. Было видно, что их симпатии все больше склонялись к демократическому движению просто потому, что оно предлагало в качестве альтернативы свободу.

С тех пор наша жизнь прониклась великой идей свободы. Она вызрела во мне не так рано. Я не родился с этой идеей. О правах человека мы тогда, конечно, не читали. Но первое ощущение свободы уже невозможно было отнять. И, главное, с тех пор возникло ощущение того, что все то, чем мы занимались, может развиваться и быть экономически выгодным только в условиях свободы.

К власти пришли знакомые ребята

Август 1991-го года застал нас в непонятном состоянии, когда мы не знали, куда пойдет страна. Очень хотелось, чтобы она пошла по пути не декларированных реальных свобод. Но партия, дав нам чуть-чуть экономической свободы, к тому времени начала ее зажимать достаточно существенно.

И тут случился август 1991-го года. 21 августа я ехал в центр города, к Белому дому, защитникам которого мы тогда возили продукты, деньги. Смелости не хватало встать вместе с ними на баррикады, но помогать помогали.

Проезжая мимо Старой площади, увидел толпу людей и услышал невероятное: "Опечатан ЦК партии". Это был шок! И стало понятно: что-то начинается. Вскоре мы с задворков общественной и государственной жизни попали в ее центр. Новая власть - Ельцин, Гайдар - начали с нами диалог. И не только диалог. Они стали черпать кадровые и интеллектуальные ресурсы для правительства в нашей среде. В общем, если говорить откровенно, пришли к власти знакомые ребята. Тогда еще не было коррупции, и мыслей не возникало, что кого-то из этих людей можно купить, поставить на службу своим интересам. Было желание совместно что-то сделать. Подчеркиваю, это все еще был романтический период.

Гайдар провел существенные экономические реформы. Либерализация внешнеэкономической деятельности, начало приватизации. И всё это - на фоне инфляции. Все мы далеко не ангелы. Мы, естественно, пользуемся недостатками и достоинствами существующей системы. Может, Егор Тимурович заранее знал, что надо в руках группы активных потенциальных буржуа накапливать материальные ресурсы. Внешнеэкономическая либерализация, свобода выхода на рынки ресурсов с той разницей цен и с той невероятной инфляцией, которая происходила в стране, дала толчок стремительному обогащению. Но понятно, что денежная масса в условиях гиперинфляции - ничто. Потому под это дело подвели приватизацию. Вот характерный штрих. Я как-то спросил Каху Бендукидзе:

-Ты что покупаешь?

Он ответил, что выборочно - то-то и то-то. А ты что? Я говорю, что у меня - "ковровое бомбометание": и впрямую, и на ваучеры, скупаю всё подряд, разбираться не успеваю.

То есть шел перевод денежных ресурсов, которые нам удалось заработать, в собственность. При этом не было никакого представления о том, как надо управлять этой собственностью, что она собой представляет. Нанимали специалистов, чтобы в этом разобраться. Ходорковский раньше занимался химией, она ему была ближе. Потому он нанимал бывших министров химической промышленности, чтобы консультировали его. Этот период я условно называю для себя буря и натиск.

Буря и натиск

На "поляне" остались последовательные, умеющие строить какие-то логические цепи люди. Куда-то смело авантюристов -теневиков и цеховиков. В это самое время на "поляну" вышла другая группа. Кроме сохранившихся ученых, в нашем бизнесе появилась новая категория, которую мы впоследствии назвали красными директорами, которым по закону о приватизации была брошена кость - они могли войти в колсобственность с будущими владельцами. Возник еще один очень важный момент. А именно - ощущение того, что мы можем реально влиять на политический процесс. Этому способствовал и тот диалог с правительством, который у нас к тому времени возник. Хотя и не на постоянной основе, но он все-таки был. И, главное, возникло ощущение, что теперь мы - тот самый Госплан, потому что в руках у нас оказались сосредоточены огромные объемы промышленности, за которую надо было нести ответственность.

К сожалению… Возможно, для кого-то всё, о чем я говорю, к сожалению, но это реалии. Нельзя ситуацию рассматривать только в режиме "плохо - хорошо", у нее есть разные стороны. Так вот. К сожалению, в то время возникли еще две тенденции, о которых нельзя не сказать.

Возникла тенденция приватизации приватизаторов. Часть моих коллег решила так: зачем покупать завод, если можно купить министра? Тогда-то появились первые зачатки системной коррупции, с которой и нам сегодня приходится бороться. Тогда же появилась первая кровь. Начались бои между новыми собственниками. При полном отсутствии правовой базы и судейской культуры выяснения отношений происходили физически. Это очень печальная история. К 1995-му году мы пришли уже с совершенно невосполнимыми потерями. И надо честно признать, что во многом коренной причиной этих потерь были мы сами. Мы не сразу осознали эту ситуацию. Но мы попытались остановить волну насилия. Началась самоорганизация в рамках Круглого стола бизнеса России. Была выработана Хартия, в которой говорилось о недопустимости вести конкурентную борьбу при помощи физического насилия.

Залоговые аукционы

Наступил 1995-й год. Следующий этап приватизации стал поворотным событием. Это залоговые аукционы. До сих пор в обществе идут дискуссии о них, многим они кажутся спорными. Именно тогда общество разделилось на потенциально очень богатых людей (сегодня они миллиардеры, причем они были назначены - я бы так сказал), и на таких, кто за каждый свой шаг в бизнесе борется с огромным трудом. Я не могу сказать, что тем, кто попал в герои залоговых аукционов, выпала сладкая жизнь. Это далеко не так. На самом деле доказывать свое право на это имущество им приходится до сих пор, особенно с изменением президентской власти в стране.

Вообще, если мы говорим о собственности, то надо признать, что одна из главных проблем, которая сегодня в России до конца не решена, - это отсутствие в мозгах и в обществе уважения к частной собственности. Потому у нас дискуссия о том, принадлежит или нет Потанину "Норильский никель", еще долго будет продолжаться.

Олигархат

Странная это была эпоха, двусмысленная. Я к ней отношусь и хорошо и плохо, так же, как к залоговым аукционам. Надо отдавать себе отчет, что приватизация не бывает справедливой, как вообще многие социальные явления в обществе. Потому вхождение в эпоху олигархата нельзя оценивать однозначно. История не знает таких оценок - хороший период, плохой период. Это был такой период, который был. Можно ли было его избежать? Наверное, можно, если бы история кого-то чему-то учила. Несмотря на то, что бизнесом у нас занимаются достаточно просвещенные ребята, с хорошим образованием, которые над собой продолжают работать, тем не менее история развития США им ничего не подсказала.

А ведь Соединенные Штаты пережили точно такой же период олигархата, и было это в начале двадцатых годов, когда два президента подряд просто втянули Америку в олигархат. Они сами признавались, что их не избрал американский народ, что их назначили в дыму сигар. Именно при них возник лозунг: что выгодно "Дженерал Моторс", то выгодно Америке. Это неправда. Конечно, классово мне бы очень хотелось, чтобы это было правдой, чтобы на самом деле то, что выгодно мне, было выгодно России, но это не так - это очень примитивное, очень убогое толкование. И если оно овладевает элитами, то приводит к великой депрессии, как случилось в Америке.

Благо для нее, что именно тогда Рузвельт пришел к власти. И еще благом для неё было то, что разразилась вторая мировая война. Иначе бы Америка могла развалиться как страна. Потому что в то время при жесточайшем экономическом кризисе возник кризис политический. Техас попросил самостоятельности. Флорида тоже отсоединялась. Там к власти, как это и у нас случается в некоторых губерниях, пришел бандит. Да, конкретный бандит. Потому Рузвельт вынужден был впервые в истории США вводить во Флориду национальную гвардию для того, чтобы сместить его с поста…

Примерно то же самое происходило после 1995 года в России. Мы показали слепок - просто классический слепок - с американской олигархической модели…

Мы изнасиловали страну

Но вернемся в наш 1995-й год. Что происходит вслед за залоговыми аукционами? Выборы Президента России. Перед ними был известный швейцарский сговор, в центре которого находился Борис Абрамович, призван был Анатолий Борисович, и российские бизнесмены объединились для того, чтобы поддержать Ельцина.

Наверное, действительно тогда была угроза реванша коммунистов. Думаю, что она была сильная. Но мы на самом деле ее усилили. Ко мне сразу после выборов 1996-го года пришло осознание: что что-то мы сделали не так. Не потому, что избрали Бориса Николаевича. Это мы сделали правильно. Что-то не то, мы сделали прежде.

Когда я впервые в своем кругу поделился своими сомнениями, известный всем вам Владимир Гусинский стал кричать, что я продался Зюганову, что я... В общем, очень плохой человек. Слова, которые обычно приводит в таких случаях Владимир Александрович, никогда не звучали по НТВ, а только в узком кругу. Он хороший афорист и очень ярко обрисовал мой образ.

Прошел год, и в Америке на форуме в присутствии телевидения Владимир Александрович произнес то, что тогда, в узком кругу, произнес я. Причем приписав эту мысль себе. Правда, не называя себя прихвостнем Зюганова.

Суть же вот в чем. Мы изнасиловали страну. Ведь демократия, она не бывает полу- или в четверть, или игрой в демократию. То, что происходило в 1996-ом году (дай бог нам этого не повторять!), было просто имитацией, игрой в демократию. Мы в демократию и до сих пор играем.

Всем известно, что главное в отправлении демократии - это свободные выборы. А что происходит у нас? Мы даем деньги, а вы, журналисты, зомбируете электорат. Мы опять даем деньги, вы опять зомбируете. Так что-то нехорошее мы сделали со страной - мы ее просто изнасиловали, лишив свободы выбора.

В 1997-ом году я понял, что мы идем в никуда. Потому что в демократическом обществе все сильно взаимосвязано. Я свято верю, хоть вы и будете смеяться, что лишение нашей прессы свободы слова таким же образом отразится на экономике, как попытка подавить экономику какими-то властными способами так или иначе отзовется на свободе слова. Так устроена демократия, что в ней все переплетено.

Что произошло у нас в результате насилия над страной? Был установлен контроль буржуазии почти полностью - на 80 -90 процентов - над сырьевыми предприятиями России, контроль над СМИ. Почти тотально был установлен контроль олигархов даже над властью, вплоть до того, что возникала уже установка о контроле над силовыми структурами. Даже армия отчасти не избежала этого порока. И возникли некие феодальные государства-корпорации со своими армиями, своими законами, своими банками, своей службой безопасности. Чуть ли не своей резервной федеральной системой. И эти корпорации начали вести друг с другом совершенно непримиримую борьбу за полный контроль над страной. В общем, мы вошли в эпоху феодализма. Просвещенного феодализма на пороге 21 века. Коррупция достигла своего расцвета, потому что появилась возможность получать сверхдоходы за счет сильной коррупционной системы.

Кризис - очень полезное событие

И вот, 1998-й год - август, кризис. Условное название этого периода для меня - очень полезное событие. Оно стал полезным, потому что мы все ушли в себя, ушил в свои корпорации. Да, было сначала очень больно. Все мы стали жертвами дефолта. Я так вообще классическая жертва, поскольку в отличие от того же Саши Смоленского отдал всё кредиторам и вкладчикам своего Импексбанка. Конечно, очень сильно облегчился - это стоило мне нескольких сотен миллионов долларов. После этого я, облегченный и радостный, начал новую жизнь, пытаясь для начала разобраться во всем происходящем. Фактически в эти два года наши представители крупного бизнеса не общались друг с другом. Те, кто смог сохранить свои бизнес-структуры, занимались их оздоровлением.

Да, те из нас, кто сумел выжить, сосредоточиться, сегодня считают, что это было на редкость оздоравливающее событие. Оно заставило рыхлые коммерческие структуры ужаться, структурироваться в хорошо организованные, готовые к любым сложным операциям корпорации. Пришлось отрезать всё то, что давило и мешало - непроизводственное, лишнее. Первыми, к счастью, пали службы безопасности, которые требовали огромных физических и интеллектуальных ресурсов, стоящих огромных денег, так как занимались по сути дела тем же, чем занимаются государственные службы безопасности.

В общем, все занялись своими бизнесами с точки зрения их починки. Тогда же возникла тяга к тому, чтобы понять, а как же на Западе справляются с кризисами. Ведь есть целая теория о закономерности, об их цикличности. Кризисы следуют один за другим, и как-то люди справляются с ними, выживают. Потому мы начали смотреть на Запад. Сами ездили туда, приглашали специалистов. Возникла даже потребность в людях, которые называются кризисными менеджерами.

Итак, кризис 1998-го года принес серьезное обновление бизнеса. И вскоре происходит изменение во власти, которое, наверное, можно назвать ноу-хау по удалению президента. Тут для олигархов возникла совершенно новая конфигурация: новый президент продекларировал равноудаление бизнеса от власти. Одновременно с этим он дал понять о приоритете государства и государственных интересов, хотя при этом заявил, что он не враг бизнеса, и что тренд в политике у нас будет на Запад.

Что это значит - равноудаленность? Нам недвусмысленно дали понять: "Ребята, хватит шаркать по кремлевским паркетам. Надо попытаться осознать себя как часть гражданского общества - влиятельную его часть. И на этой почве объединяться. Тогда и будем разговаривать с вами". Именно после этого наш крупный бизнес заключил соглашение с Российским союзом промышленников и предпринимателей.

Продолжая тему о пользе кризиса, надо отметить, что благодаря ему произошел наш выход на международные рынки. В результате событий 1998-го года мы так ужали, усушили себя, что стали конкурентоспособны и почувствовали, что под нами прогибаются рынки, на которые мы в принципе не думали выходить.

В то же время происходило какое-то внутреннее, животное осознание необходимости самосохранения на правовой основе. Мы понимали, что сами не создадим между собой правила игры, а если и создадим, то это будет на уровне разборок. И тогда пришла в голову идея инициировать судебную реформу. Мотивировали мы это так: если не пройдет судебная реформа, то вообще не пройдут никакие реформы. А задумали мы тогда десять реформ и вышли с ними на "поляну".

О будущем

Все мы думаем о будущем - своём, своих детей, всей страны. Я оптимист, когда смотрю в будущее, но пессимист, когда смотрю в прошлое. На мой взгляд, у нас еще долго не будет ничего хорошего. И вот почему. Принципиально страна изменится, когда придет новое поколение. Поколение свободных людей, которое сейчас подрастает и учится. Я считаю сверхзадачей активного остатка моей жизни вынашивание и выращивание этого поколения. Чтобы оно пришло управлять страной будучи свободными людьми. Только тогда у нас все изменится к лучшему. Почему? Пока мы все в большей или меньшей степени несем на себе отпечаток обреченности. Отсюда - такие выборы, такие партии, как "Единство". А активное развитие, сильный рывок произойдут не когда мы за Португалией будем колупаться до 2015 года, как сейчас, а будем свободным и сильным обществом, а не только сильным государством.

Сейчас, когда влияние олигархов сведено к минимуму, набирают вес силовики. Это закономерно. Это реванш, реакция на недавнее усиление олигархата. То, что мы сегодня наблюдаем, есть ни что иное, как очередное колебание маятника: "наехали" на государство - подняли его функции, получаем усиление государства. Очень важно в такой ситуации остановить маятник где-то на срединной точке. Потому что в хорошо отлаженном механизме - будь то государство или бизнес-структура - у каждого должно быть свое место. Если какая-то часть начнет гипертрофированно расти, это опасно для системы в целом.

Сейчас мы пишем Хартию бизнеса России № 2. Если в 1995-ом году мы отказались от использования во взаимоотношениях в бизнесе физической силы, то сейчас налагаем на себя другую епитимью: отказаться от использования силовых структур, а также несовершенства законов во взаимоотношениях в бизнесе. Это - тоже забота о нашем будущем.

О жадности

Российский бизнес нередко упрекают в том, что гражданское общество у нас в стране создается во многом благодаря различным иностранным грантам. Почему так происходит? Ответ тут очень простой: жадные мы пока. Жадные и туповатые. Мы только сейчас начинаем осознавать, что здоровое окружающее нас гражданское общество гораздо важнее, чем лишний миллион. Но когда каждый из нас по отдельности до этого доходит, его начинает "жаба давить": я дам на это деньги, а мой конкурент не даст… В общем, примитивные мы очень еще. Плохо понимаем свою роль в этом обществе.

Когда в начале 90-х годов я с восторгом рассказывал одному молодому израильтянину, как изменилась Москва - шикарные рестораны, иномарки и т.д. - он меня отрезвил:

-Знаете, Олег, качество жизни - это ведь не только деньги в кармане. Это еще и вид из окошка…

Теперь-то мы начинаем сознавать, как важно общее наше качество жизни в стране. Я считаю, что каждый из нас должен свой суммарный капитал разделить на несколько частей, и одну из них потратить на благоустройство своего двора. Не дома своего, а именно окружающего пространства. Чтобы всегда был хороший вид из окошка.  

Галина КУЗЬМИНА, Стерлитамак. "Новые люди", январь 2003