Врезки

"Я знаю поименно нескольких человек, на которых наркоз не подействовал. Например, наш ассистент хореографа и один из актеров. Таких людей в зале было несколько десятков".

"Она написала мне на бумажке русскими буквами эту арабскую фразу "Ля иль аха иль аллах." Если бы я сказал эту фразу перед смертью и от чистого сердца я должен был бы попасть в рай как мусульманин".

Георгий Васильев, один из авторов и продюсер мюзикла "Норд-Ост" просидел с заложниками все трое суток. За это время он стал лидером захваченных людей. Васильев одним из первых сообщил наружу, что происходит в зале. Он пытался вести переговоры с террористами и носил воду, переданную Анной Политковской. Он потерял в этой трагедии огромное число близких людей. Самое ненавистное для него словосочетание - "стокгольмский синдром". Между тем террористы для него не только убийцы, но и живые люди. И даже после событий в театральном центре на Дубровке он не изменил своих убеждений и говорит то, что считает нужным. На днях наш корреспондент имел честь разговаривать с этим мужественным человеком. И оказалось, что можно даже обойтись без лишних вопросов. Несмотря на многочисленные интервью, Георгию Васильеву было что рассказать. И вполне возможно, что многие факты и мысли в его изложении так и не попадут на страницы центральных газет.

Радио-наводчик

- В первые несколько минут, когда еще никто ничего не понимал, я вошел в зал и мне пришлось сесть с краю. У меня не было возможности воспользоваться сотовым телефоном. Я находился прямо рядом с женщиной в чадре. В одной руке у нее была граната, в другой - пистолет. Естественно, при ней я не мог позвонить и сообщить, что с нами происходит. Единственное, что я мог сделать в первые минуты - принимать звонки. Я переключил телефон на виброзвонок и подсоединил гарнитуру. Каждый раз, когда мне звонили, а звонили мне беспрерывно, я нажимал кнопку и доставал микрофон, чтобы человек мог получить информацию о нас. При этом я даже не знал, кто звонит. Через десять-пятнадцать минут у террористов что-то не заладилось за сценой. Там дымили дыммашины, и они не знали, как их выключить. Попросили подняться человека, который знает, что происходит. Я вызвался и разобрался с дымамашинами. Потом я отсел от охранницы, и у меня появилась возможность смотреть, кто звонит, произносить какие-то слова в микрофон. Меньше чем через полчаса нашего сидения кто-то из террористов сказал: "Значит так, из зала проходят сотовые звонки. Мы знаем, что вы звоните. Знаем, кто звонит". Но я понял, что у них нет прослушивающих устройств. Потом я узнал, как все происходило. У террористов были радиоприемники. По "Эху" прошло сообщение, которое я сам потом слышал. Кстати говорил один мой очень хороший друг. Я не буду называть его фамилию - просто он не сориентировался в этой критической ситуации. Текст был примерно такой: "Я звонил Георгию Васильеву. Он не отвечал, но я слышал разговор на чеченском. Потом он сообщил нам…" И дальше шел перечень того, что я сообщил. Я перечислял, что у террористов на поясах, что у них в руках. И все это пошло в эфир в течение десяти - пятнадцати минут после того как информацию с риском для жизни удалось передать. Причем обозначался источник информации, который сидел под дулом автомата. Террористы знали меня по фамилии и называли директором. Они спектакль-то перед захватом изучали. Слава Богу, у них изменились планы. Через некоторое время они сказали: "Доставайте сотовые телефоны, звоните, рассказывайте, требуйте, чтобы состоялась антивоенная демонстрация…"

800 чокнутых

Не знаю, было ли это подсказано или это была патриотическая реакция, но на следующий день я слышал по "Маяку", что, дескать у заложников развился стокгольмский синдром, они полюбили своих мучителей, и теперь все они заодно. Мол не слушайте этих тронувшихся умом заложников. Примерно такой была реакция средств массовой информации. Я прекрасно понимаю, вокруг чего шла игра. Ясно, что из этого положения можно было выйти разными способами, подвергая большему риску жизни людей или меньшему. Но соответственно, чем меньше риск для людей, тем больше ущерб для государства, для политиков, для величия России. Фактически все эти ценности взвешивались на одних весах с ценностью восьмисот человеческих жизней. У заложников, которые не имели возможности себя защитить был единственный способ спасения - кричать по телефонам наружу и взывать к своим родственникам, друзьям, журналистам, политикам. Взывать к общественности, чтобы та обратила внимание на то, что в зале сидит 800 человек и это живые люди. Они понимали, что кто-то очень важный, очень осведомленный за пределами зала решает, считает на счетах, сколькими из нас пожервовать.

Галина Романова

Я сидел неподалеку от того места, где это произошло. Мне показалось, она вела себя неадекватно. Может быть, просто не понимала, что происходит. Наверное, у нее был шок. Я не знаю, что с ней было на самом деле, но произошло следующее. Бараев прокомментировал ее появление, сказав, что она засланная шпионка. У них была такая же ситуация в Буденновске. Затем он велел ее расстрелять. Произошло все совершенно бытово и жутко. Ее вытолкнули на несколько шагов из зала и хладнокровно расстреляли. Поскольку это было настолько нелепо и жутко, люди не поверили, что ее убили. И я не поверил. Я стал спрашивать у своих соседей: "Как вы думаете, ее действительно убили?" "Да, нет, нет - это спектакль". Большинство людей не поверило в то, что так просто можно убить человека.

Штурм

Командиров либо не оказалось в зале в этот момент, либо… Не знаю - я спал. Действительно по тем обрывкам информации, которые есть у меня, значительной части мужчин не было в зале. Где они были: выпивали в буфетной или смотрели техническую запись - не знаю. Как раз перед этим они подняли меня и начальника нашего осветительного цеха, чтобы мы им наладили техническую запись спектакля. Ту самую запись, которую потом показывали по второй программе. Я не знаю что они делали, но, похоже штурм начался в тот самый момент. И тут Ислам сыграл злую шутку с террористами, потому, что женщины не решились принять решение самостоятельно. Я наблюдал, как они взаимодействуют с мужчинами - это высшая и низшая расы.

Надо сказать, что сам факт спасения шестисот человек - крупная удача людей, которые организовывали штурм. Честь и хвала людям, которые принимали участие в освобождении заложников. С другой стороны - это было счастливое стечение обстоятельств. Я знаю поименно нескольких человек, на которых наркоз не подействовал. Например, наш ассистент хореографа и один из актеров. Таких людей в зале было несколько десятков. На них наркоз либо вообще не подействовал, либо подействовал в меньшей степени. Это означает, что среди сорока или пятидесяти террористов, которые сидели в зале и держали руку на кнопке тоже могли оказаться такие люди. Это чистое везение. А если бы все вышло не так? Мы бы говорили об успешной операции? На самом деле нужно говорить не о количестве жертв, а о риске. Можно было потерять больше тысячи жизней, если считать и тех людей, которые находились в оцеплении, которые шли на штурм.

Блестяще проведенная

Хорошо, блестяще дали газ. Но потом не было людей, которые бы просто вытащили тела. Добровольцы, которые случайно оказались там, вытаскивали заложников. Их раскладывали на мокром асфальте и не знали, что делать дальше. Никто не объяснял, что нужно колоть антидоты. А потом, когда все-таки раздали эти шприцы и начали колоть, не помечали, кому вкололи, кому - нет. Кому-то могли вколоть дважды, кого-то могли забыть. Элементарной организации не было. Сколько было потеряно на этом жизней! Первые двенадцать человек, которых привезли в Склиф, были мертвыми. Никто не объяснил людям, занимавшимся перевозками, что это - наркоз. При выводе человека из наркоза нужно вытащить язык. Они просто задыхались от того, что у них западали языки. И после того, что я рассказываю, мне звонят люди и говорят: "Не надо порочить!"

Террористы

Для меня это живые люди. По долгу службы мне пришлось много общаться с ними. Женщины, которые были обвязаны поясами - это женщины у которых убиты мужья, сыновья. Они мыслят по своему, но они - живые люди. Я опишу вам один эпизод общения с террористкой, которая сидела возле главной бомбы. Я довольно долго с ней общался. У меня была меркантильная, утилитарная цель. Я хотел подобраться к детонатору, посмотреть, как он устроен. На всякий случай. Вдруг понадобилось бы? Постепенно я с ней разговорился. Оказывается, она смотрела "Норд-Ост" полтора раза. Причем религия не рекомендует ей слушать инструментальную музыку. Тем не менее она отсмотрела мюзикл целиком и, судя по всему, он ей понравился. Она была действительно тронута этим спектаклем. Она пыталась со мной о нем разговаривать.

Я говорю: "Как же вы слушали музыку, если вам религия запрещает?" А она отвечает: " Понимаете, там же главное не музыка, главное - сюжет, человеческие судьбы." На нее это произвело впечатление. Она прониклась ко мне чисто по-человечески. И пыталась по-своему облегчить мою участь. Она написала мне на бумажке русскими буквами эту арабскую фразу " Ля иль аха иль аллах." Если бы я сказал эту фразу перед смертью и от чистого сердца я должен был бы попасть в рай как мусульманин. Я ей говорю: "Посмотрите, в первые минуты после захвата с меня сняли ремень - просто подошел ваш парень, у которого не было ремня и потребовал снять. Это был грабеж. Вы ходите в награбленных майках "Норд - Оста" и пьете напитки из нашего буфета!" Она отвечала: "Это трофеи". Я говорю: "Хорошо, сейчас нам из Красного креста принесут воду. Вы что не будете ее пить?" " Нет, мы не будем ее пить". Или, например она прекращала доступ в оркестровую яму. Девочки умоляющими глазами смотрели на нее и говорили: " Мы двое суток не были в туалете". А она отвечала: " Терпите, я же терплю и вы терпите. Готовьтесь к смерти". Они люди со своей моралью и со своими принципами. Я сидел рядом с этой женщиной и понимал, что мы люди из двух разных миров.

Была ли установка?

Я опишу вам еще один маленький смешной факт. После того как все это закончилось, мне пришлось давать десятки интервью. Я пришел на одну известную радиостанцию. Там ко мне подошли ведущие программы, в которой я должен был выступать и сказали: "Ну вы же понимаете, нам не все можно говорить. Нам здесь… Но вы-то все можете сказать. Вы же можете говорить, что хотите". Это было на очень уважаемой московской радиостанции. Причем они понижали голос, хотя даже не были у микрофона.

Я не политический деятель. Я не собираюсь давать оценок. Мне это совершенно ни к чему. У меня есть свое мнение. Я как был против войны в Чечне до захвата, так и сейчас против. Это мое личное мнение, которое я не собираюсь ни кому навязывать. Тем более, сейчас я не собираюсь его афишировать, потому что оно может быть криво истолковано: как непатриотическое, как стокгольмский синдром или как неуважение к памяти погибших. Террористы считали, что они должны привлечь внимание общественности к тому, что в Чечне идет война. Задача властей с самого начала была - убедить общественность в том, что никакой войны нет. Здесь у любого здравомыслящего человека возникает масса вопросов. Если войны нет, то почему нет судов, почему нет следственных процедур, почему пропадают люди без суда и следствия, почему оказываются добиты все террористы и ни одного не взяли живым? Да, они бандиты, убийцы, но они граждане России. Совершенно очевидно, что здесь идет идеологическая война.

"Норд-Ост" умер

Мюзикл "Норд-Ост" просуществовал один год. Впервые в России в октябре 2001 года был создан театр одного спектакля. Для этого был специально реконструирован дворец культуры подшипникового завода в Москве на Дубровке. ДК превратился в театральный центр "Норд-Ост", оборудованный по последнему слову техники. Ежедневно в нем играли один и тот же мюзикл по роману Каверина "Два капитана". Современное театральное шоу с патриотическим сюжетом пользовалось феноменальным успехом. За год его посмотрели более 300 тысяч человек. 90 процентов выходящих из зала после спектакля говорили, что давно не испытывали такого чувства единения и гордости за свою страну. Причем особенного пафоса в представлении не было. Но "Норд-Ост" по праву считался самым патриотичным явлением в нынешней российской культуре. Особенно об этом начали говорить после захвата заложников. Дескать, посягнули, сволочи, на самое святое. Однако, прошел штурм, прошла волна публикаций о трагедии, состоялся концерт "Норд-Ост", мы с тобой!" и о мюзикле просто забыли. Реконструкция здания благодаря стараниям Юрия Лужкова продолжается, но погиб каждый четвертый участник труппы. И самое главное - нет денег на возобновление спектаклей. "Я уволил сегодня больше трехсот сотрудников, - сказал нам с горечью Георгий Васильев, - потому что у меня нет возможности платить им зарплату". Почти все бизнесмены, обещавшие помощь, сгинули, а государство спонсировать патриотизм не очень-то рвется. Вот и получается, что спектакль про то, что надо "бороться и искать, найти и не сдаваться", большим людям вообще не нужен, хотя его восстановление должно было стать делом чести. Власть жутко обрадовалась, что в результате теракта ее престиж почти не пострадал, и на дела чести плюнула. Авторы "Норд-Оста" сейчас даже не могут предположить, когда спектакль вновь появится на сцене. Ясно пока одно, будет создана несколько упрощенная "походная" версия мюзикла, с которой коллектив поедет выступать по России.  

Александр АМИРОВ, Ижевск. Газета "Инфо-Панорама"