Правительство России, несмотря на указания президента и строгие выговоры премьер-министра Фрадкова, никак не может обуздать инфляцию. О том, как реально это можно сделать и о состоянии российской экономики рассказывает президент группы «Антанта Капитал» Сергей АЛЕКСАШЕНКО.

- Инфляция — это не самостоятельное экономическое заболевание, а производная от общего состояния отечественной экономики. Начало этого года показало, что первые два месяца инфляция такая же, как в прошлом году. Соответственно, ни о каких 7,5 - 8% по итогам года речи идти не может. Значит, та инфляция, которую считает Госстат, будет на уровне приблизительно 11%. В реальной жизни инфляция будет больше.

Хотя нужно обратить внимание на то, что в этом году Центральный банк интенсивно укрепляет рубль: по нашим оценкам в январе-феврале корзина валют в реальном выражении подорожала примерно на 3,5-4%. Это означает, что рубль стал дороже, а те, кто получает долларовые доходы, опять проигрывают. Центральный банк надеется, что за счет этого ему удастся остановить инфляцию, потому что цена доллара и евро прямо сказывается на цене импортных товаров. Но это оружие обоюдоострое, потому что чем дешевле доллар, чем дешевле евро, тем больше желание покупать импортные товары, поскольку они, по отношению к российским, становятся все дешевле.

Последние два года импорт у нас растет на 28% в год: практически весь прирост спроса в экономике, проявляющийся за счет населения, за счет корпоративного сектора, удовлетворяется на 80% за счет импорта. То есть, от укрепления рубля потребителям хорошо, а отечественным производителям плохо.

Центральный банк считает, что если будет укрепляться рубль, то это поможет сдерживанию инфляции. На печальном опыте кризиса 1998 года я для себя сделал вывод, что обменный курс – это не инструмент экономической политики, а результат. Если вы используете обменный курс как инструмент, то это очень опасно. В конце прошлого года появилось несколько аналитическо-пропагандистских материалов российских банков, которые говорили, что укрепление рубля неизбежно, потому что оно верно. Им это выгодно: банки занимают на западном рынке в долларах под 7%, а на российском рынке размещают в рублях под 10%. В результате банки зарабатывают 3%. Хорошо, но мало. Поэтому, если рубль укрепится еще на 3%, то банки заработают 6%. А это в два раза больше, чем 3. И Центральный банк говорит: пусть банковская система зарабатывает. В таких случаях возникает опасность для банковской системы: мы можем укреплять рубль, снижая цену доллара до 25, до 20 рублей, но в какой-то момент все развернется и пойдет в обратную сторону. И наступит новый дефолт.

- Любое желание определить финансовую статистику в нашей стране упирается в «теневую» экономику. На ваш взгляд, какой процент она занимает?

- Есть некий экономический консенсус, что у нас примерно 40% экономики лежит в «сером» секторе, примерно 30% доходов населения формируется «серым» образом. По ощущениям, это похоже на правду.

Но теневая экономика есть везде. Есть два сегмента, которые даже в развитых странах Европы и Америки являются очень теневыми: сектор строительства, ремонта жилья и сектор оказания бытовых услуг населению, включая все работы по домашнему хозяйству: домработницы, няни и прочее. Эти два сегмента существуют везде:

в Америке огромное количество нелегальной рабочей силы. Считается, что в Америке их до 10%, в Европе – от 7 до 12%. То есть там тоже есть, но существенно ниже, чем у нас – где-то в 4-5 раз.

- Как вы оцениваете значение развития земельного рынка для экономики?

- У меня умеренный прогноз развития рынка земли именно как рынка: я считаю, что наш Земельный кодекс настолько консервативен и настолько жестко сконструирован, что земля еще долго не будет являться предметом товарно-денежных отношений. На самом деле полноценный рынок земли возникает тогда, когда вы можете имеющуюся у вас землю заложить в банк и получить под это кредит, то есть когда земля становится активом: даже при большом дефиците земли в Москве и Подмосковье, она не является предметом собственности, а, как правило, в городе арендуется. В области земля может переходить в собственность, но при этом она банки не дают под нее залог и не расценивают ее как актив. Они расценивают здания, которые строятся на этой земле, как актив. И если вы хотите получить кредит, то закладываете дом вместе с участком.

- В связи с реализацией национального проекта «Доступное жилье» получает толчок развитие рынка недвижимости. Какое влияние он окажет?

- На рынке недвижимости происходит массированный переход к новым принципам: есть потребительское кредитование и ипотека. До лета прошлого года население было донором банковской системы – размещало там деньги, а кредиты получали предприятия. С июля-августа 2005 года население в банках берет кредитов больше, чем кладет денег на депозиты. То есть население стало заемщиком.

Неожиданно большое количество банков решили разворачивать свои ипотечные программы, понимая, что это долгосрочные вложения: вы вкладываете ресурсы на 15-20 лет, и в течение этих лет будете получать доходы. И постепенно порог доступности ипотеки, видимо, будет постепенно снижаться для все большего количества населения: уже сегодня претендовать на получение ипотечных кредитов, по подсчетам экспертов, могут примерно 15 млн. человек, или 5 млн. семей.

Правительство в национальном проекте поставило цель, чтобы через три года 30% российского населения имели доступ к ипотеке. Это означает, что в три раза должна расшириться доступность ипотечного кредита. Для этого нужно снизить первоначальный взнос: в мире стандартным считается 10-процентный первоначальный взнос, у нас пока – 30%.

Второе – должно быть удлинение срока кредита. Уже сейчас Сбербанк выдает кредит на 20 лет и, видимо, дойдет до 25 лет. Наверное, это станет стандартной нормой для выдачи кредитов.

Третье – снижение процентной ставки. Это самый проблематичный вопрос, потому что вряд ли при существующем уровне инфляции то ли в 11, то ли в 20%, выгодно выдавать кредиты под 11-15%. Заставить банки снижать процентные ставки реально невозможно.

Правительство намерено в первую очередь сосредоточить свои усилия на поддержке молодых семей: пообещало им давать денег до 40% стоимости нового жилья, то есть помогать делать первоначальный взнос. Это лукавая цифра: правительство таким образом посчитало среднюю стоимость жилья, что занизило ее в 2 раза по сравнению с существовавшей в четвертом квартале прошлого года. В результате максимальная субсидия составляет не 40, а 20%.

Совершенно неожиданно выяснилось, что на рынке недвижимости возникает ограничение со стороны предложения: наш строительный комплекс и промышленность строительных материалов не в состоянии строить больше. Это некое ресурсное ограничение.

В прошлом году в России было построено примерно 40 млн. кв. м жилья. В этом году – оптимистическая цель, что будет построено на 10% больше, то есть 44 млн. кв. м. Для справки: в Советском Союзе на территории Российской Федерации строилось 70 млн. кв. м жилья в год. Понятен масштаб падения. Понятно, что восстановить в полном объеме этот ресурсный потенциал, наверное, не удастся. Здесь и будут проверяться стимулы экономики, тот экономический климат, который существует в стране. Это будет некий индикатор: сможет ли российская экономика создать условия для развития отрасли. Ведь цемент, песок, бетон нельзя ввозить из-за границы, они должны быть местного производства: строительные материалы не транспортабельны, а стоимость перевозки приводит к резкому удорожанию материалов. И мы уперлись в такую ситуацию, что цены на недвижимость стали резко расти: количество денег, которые хлынули на рынок недвижимости, резко увеличилось, потенциально может возрасти еще больше, а предложение не растет.

На это наложилось принятие закона о долевом жилищном строительстве. Он, вроде бы, правильный, но на деле происходит издевательство. Понятно, что нужно было наводить порядок в привлечении денег населения в долевое строительство. Но в результате было поломано очень много. В Москве 90% всего строительства ведется без наличия проектно-сметной документации. Сначала строится дом, и фактическая документация строительства превращается в проектную документацию и утверждается, когда дом стоит. Закон, помимо того, что он ввел требование к регулированию привлечения денег населения, потребовал наличия документов на строительство до начала строительства. И тут выяснилось, что в Москве бюрократическая система построена таким образом, что не в состоянии с этим справиться. Скорость прохождения проектной документации настолько низкая, настолько огромное количество бюрократических препятствий, настолько взяткоемок этот процесс, что количество строительных площадок в Москве резко сократилось. Деньги есть, а реального жилья не возникает. И вот уже все кричат, что средние темпы роста цен на недвижимость в Москве составляют от 3 до 5% в месяц, что, на самом деле, близко к 100% в год, то есть произойдет удвоение стоимости недвижимости. Сейчас по всей стране люди берут кредиты в банках под жилищное строительство, но их попросту обманывают: создаются жилищные кооперативы, потом исчезают. Закон, о котором я сказал, как раз и направлен на то, чтобы решать эту проблему. В законе есть два ключевых момента. Первое. Нельзя продавать жилье до тех пор, пока нет проектной документации и дом не начал строиться. Продавать можно только тогда, когда уже что-то построено.

Второе. Этим законом введен государственный надзор за этим рынком, за деятельностью организаций, которые привлекают средства населения.

Когда этот закон принимался, я, честно говоря, думал, что надзором будет заниматься ФСФР – Федеральная служба финансового рынка. Потому что во всем мире это относится к финансовой деятельности. Но Российской Федерации закон не писан. У нас все это отдано на откуп регионам, и каждый регион будет самостоятельно создавать систему надзора. Будет он или нет – пока сказать сложно. Я пока не слышал, чтобы в регионах такая система была создана.

- Мне бы хотелось, чтобы вы прокомментировали последние инициативы правительства по поводу создания больших госкомпаний для участия в автомобилестроении.

- Я не считаю, что государство является хорошим менеджером и собственником: у него в голове всегда будут смешиваться государственное регулирование, законотворчество, исполнительная власть и управление конкретным бизнесом. Поэтому я считаю, что государство – плохой бизнесмен и обречено на принятие неправильных решений.

В объединение автомобильной промышленности я верю совсем слабо, потому что это не то, что ежа и ужа скрестить, там хотя бы колючая проволока получается в результате. Здесь между КамАЗом, ГАЗом и ВАЗом нет ничего общего. У них нет общих поставщиков, они идут по разным путям развития, у них разная логика, разные технологические платформы. Для того чтобы их объединить, нужны более огромные деньги, чем просто на поддержание ВАЗа. Потому, даже если это и будет сделано, то это будет мифическая конструкция. В принципе, контрольный пакет акций КамАЗа и так принадлежит государству. Не могу сказать, что от этого КамАЗ работает хорошо.

С ВАЗом ситуация еще проще. Я говорил сегодня, что у нас мало иностранных инвестиций. Когда я говорю об иностранных инвестициях, то в первую очередь имею в виду не деньги, потому что денег в стране хватает. Иностранные инвестиции – это деньги, люди, навыки, умения, ноу-хау. В автомобильной промышленности это ценится гораздо выше. Если взять две российские автомашины – «Жигули» и «Москвич», то выяснится, что «Жигули» лучше. Почему? Потому, что в них изначально заложена правильная концепция. Был взят «Фиат». Я раньше не знал, что в проектировании «восьмерки» и «девятки» помогал «Порше». То есть там без иностранного участия тоже не обошлось. Выяснилось, что машины, которые спроектированы западными людьми, с применением западных инвестиций, – лучше.

То, что АвтоВАЗ в кризисе – понятно. Что нужно его вытягивать – тоже понятно. Есть два варианта его спасения. Первое. Продать АвтоВАЗ за рубль или еще приплатить сколько-то, лишь бы кто-то из иностранных инвесторов его взял. Надо помочь расчистить ситуацию с бандитами вокруг предприятия, с взаимозачетами, с долгами, с налоговыми долгами и сказать: «Ребята, вложите сюда и возводите здесь заводы». В мире так устроено, что автомобильные корпорации могут конкурировать, только если они производят не менее 5 млн. автомобилей в год. Тогда у них появляется достаточное количество денег на то, чтобы разрабатывать новые модели, ставить их на поток, осваивать производство. Есть компания «Фиат». Она не может ни развиваться, ни обанкротиться. У нее 3,5 млн. автомобилей. Они хотят, чтобы их кто-то купил, но покупать их некому, потому что внизу уже никого не осталось – это последняя компания, у которой ниже 5 млн. Все остальные компании раскупили, потому что они производят более 5 млн. автомашин. И тут говорят, что есть АвтоВАЗ, который производит 700 тыс. автомобилей. Он будет конкурировать со всеми. Но я считаю, что это невозможно, и говорю, что его надо отдать тому же «Дженерал Моторс» за рубль, приплатить, зачистить предприятие от криминала и недобросовестных дилеров. И пусть «Дженерал Моторс» зарабатывает деньги, а нам производит хорошие машины.

Есть второй вариант. Государство говорит: «Нет, это национальное достояние. Это вопрос какой-то безопасности. Это все должно принадлежать России, и мы сами будем решать, как выйти из кризиса». Тут же выясняется, что цена решения кризиса 5 млрд. долларов. Это безумно большие деньги. Это примерно по тысяче долларов с каждого гражданина Российской Федерации. Это каждый гражданин должен отдать по тысяче долларов ребятам, которые будут решать проблемы АвтоВАЗа. А если они не смогут? И кто с них спросит, когда через пять лет выяснится, что «Жигули» все равно будут плохой машиной, что все равно ее не будут покупать?! Мы никогда не умели делать машины: все автомобили, которые у нас делали, были украдены. Начиная с ГАЗа, который украли у «Форда», кончая «Жигулями». Все оборудование для заводов было иностранное. Своего никогда у нас не было, никогда его не производили. И вдруг нашлись ребята в «Рособоронэкспорте», которые умеют производить автомобили. Вы в это верите? Я нет.

- Можно ли сказать что-нибудь хорошее про малый бизнес? Мы все пишем про него: административные барьеры, поборы пожарных… Им когда-нибудь будет легче жить?

- Хорошее про него можно сказать одно: несмотря ни на что, он все еще жив и не собирается сдаваться. Наверное, это объективно, потому что нельзя задушить человеческую инициативу. Малый бизнес в разных формах даже в советской экономике был, просто за это сажали в тюрьму.

Недавно господин Греф сказал, что государство усилит поддержку малого бизнеса. В чем это выразится – никто не знает. Но они хотя бы помнят, что малый бизнес еще существует.

Интервью организовано клубом региональной журналистики «Из первых уст» фонда «Открытая Россия».

  

Елена СУРИКОВА, г. Кемерово. Журнал «Кузбасс-ХХI век», 28 марта 2006 г.