Октябрьская трагедия "Норд-Оста" до сих пор тяжело переживается и Москвой, и всей Россией. Первому почти бродвейскому шоу, мюзиклу по роману Каверина "Два капитана" 19 октября исполнилось ровно год. К тому времени труппа сыграла более 320 спектаклей, на которых побывало свыше 300 тысяч человек. "Наступило 23 октября и "Норд-Оста не стало",- такими словами начал свой рассказ о пережитом генеральный директор мюзикла Георгий Васильев на семинаре Клуба региональной журналистики "Из первых уст", недавно проходившем в Москве. Встреча состоялась как раз в день, когда актеры пережили второе крупное потрясение: дирекции пришлось вручить им уведомления об увольнении, - пока так и не нашлось спонсора, готового пожертвовать деньги на восстановление спектакля, оказавшегося в заложниках чрезвычайной ситуации.

Георгий Леонардович был со своими коллегами и зрителями от первой до последней минуты трагедии. Его рассказ несколько десятков журналистов со всех уголков страны (включая и Читу) слушали в звенящей тишине. И немудрено, ведь это говорил тот, кто был там, тем более, что многое напрочь расходилось с официальной версией ТВ-каналов.

-Хотел бы остановиться на нескольких моментах. Во-первых, захват и как повела себя пресса. Я вошел в зал через несколько минут после перерыва. Пришлось сесть с краю. Когда началась стрельба, вдруг услышал звонок сотового, сообразил перевести его на режим вибрации и включил микрофон. Все, кто звонил, могли слышать, что происходит в зале. Через некоторое время террористы объявили, что идет утечка информации через сотовый телефон, затем включили радио, и в прямом эфире прозвучало: "Как нам только что сообщил по телефону генеральный директор мюзикла Васильев, здание ДК захвачено чеченскими боевиками" и т. д. Далее я, якобы, перечислил, что у них на поясах, в руках. Тут задымила аппаратура за сценой, и мне пришлось набраться мужества, встать и сказать: "Я - директор, знаю, как исправить поломку". До сих пор удивляюсь, как они меня сразу не расстреляли. Оказалось, у них изменились планы, и они предложили всем, у кого еще есть телефоны, позвонить и передать ультиматум. Бараев буквально диктовал: передавайте, мы вооружены, у нас столько-то гранатометов, автоматов, пластиковых бомб, требуйте антивоенных демонстраций против войны в Чечне. На следующий день СМИ так прокомментировали поведение заложников: "У них стокгольмский синдром, они полюбили своих мучителей, не слушайте требования заложников". И заявления эти были почти массовыми, мы сидели и слушали там. Понятно вокруг чего шла игра. Положение было безвыходным. Чем меньше риска для людей, тем больше для государства, для величия России. Все эти ценности взвешивались на весах 800-900 человеческих жизней. Нам оставалось только кричать по сотовым, взывать к общественности, чтобы люди снаружи не забыли, что мы еще живые, не умалишенные с неким синдромом.

Как они с нами обращались? Как в концлагере: "встал", "пошел", "сидеть" и т. д. Говорили на чеченском, редко на русском, что бы "стравить" информацию. Бараев заявил со сцены: "Наша задача - привлечь внимание людей, живущих в России, к тому, что в стране идет война. Даже, если Правительство пойдет на уступки, живыми нас никогда не выпустят. Мы могли бы начать тотальный террор, взрывать поезда метро, но нам в первую очередь нужно внимание общества. Мы не требуем вывода войск из Чечни". На следующий день мы услышали комментарий прессы: террористы сами не знают, чего хотят, и демонстраций на Красной площади, и вывода войск. Либо журналисты не понимали, либо не хотели понимать, что происходит. Мы в зале начали готовиться умирать.

У них, у террористов, была своя, для них важная, миссия, у властей тоже была важная задача - убедить общественность, что никакой войны нет, и терракт с этим никак не связан. Где-то посредине этих зыбких вещей оказались мы.

-Георгий Леонардович, как изменилось ваше отношение к "чеченскому вопросу" после трагедии?

-Я не политический деятель, поэтому могу говорить честно. Я как был против войны, так и сейчас - против. Другое дело, что сделали вот эти конкретные убийцы. Ни от одного заложника я не слышал, что бы они возненавидели всех чеченцев, но то, что страна допускает, что бы в ней случалось вот такое, - возненавидели все. Причем пресса намеренно часто подменяла понятия с "террориста" на "чеченца".

-Тележурналисты взахлеб рассказывали, как добивали террористов. Правда, каждый раз это звучало по-разному. Как было на самом деле?

-Я сам слышал две противоположные версии, крупного чиновника и Гали Милитицкой. Он говорил, что сначала взорвали стену в зале, затем ворвался спецназ, который обучен стрелять со ста метров прямо в глаз. Вот я прямо сейчас из здания, никакой там развороченной стены нет, вообще нет стен, граничащих с улицей. Галя оказалась одной из тех, на кого не подействовал "газ"-медицинский наркоз. Нам крупно повезло, что подобных исключений не оказалось среди террористов. Когда все уснули, ребята с автоматами бежали по поручням и буквально в упор расстреливали чеченок, обмотанных взрывчаткой.

-А что делали террористы-мужчины, их не было в зале, и потом нам рассказали, что они пили, кололись и т. д.?

-Мы так поняли, что террористы о чем-то договорились с властями и пошли спокойно "расслабляться", ждать утра. В зале они поддерживали имидж, были борцами за идею, ни от кого не пахло спиртным. В коридорах охранники уже позволяли себе это, не говоря о высшем руководстве, которое находилось в баре театра. Что интересно, чеченки не пили воду и сок Красного Креста,- "от неверных", зато пили принесенное из наших театральных запасов - это были "трофеи войны".

-Георгий Леонардович, вообще у них было что-то человеческое, или это были слепые фанатики, идущие на смерть?

-В какое-то время я решил все же пробраться к главной бомбе (благо, мне с "гуманитарными целями" разрешали немного передвигаться по залу) и посмотреть, как там все устроено, так, на всякий случай. Около нее сидела чеченка. Она два раза перед этим посмотрела "Норд-Ост". Кстати, им запрещено слушать инструментальную музыку. Так вот впечатление от спектакля было таким сильным, что она начала со мной разговаривать. Представляете, держит руки на детонаторе и говорит, о том, что "это все про человеческие судьбы, спектакль очень понравился". Знаете, она даже пожалела меня, - написала бумажку со словами, которые нужно прочесть, перед тем, как умрешь, и тогда ты на тот свет попадешь мусульманином.

-О чем на ваш взгляд не говорили и не писали СМИ, особенно в первые дни после трагедии?

-О том, что люди погибли даже не от применения газа, а от неорганизованного спасения. Я даже пытался на встрече с В.Путиным это сказать. Конечно "органы" как щитом прикрываются известной позицией: чем больше людей знало бы о том, что собираются применить, тем больше была бы вероятность утечки информации. Но ведь можно было все это организовать после. Одни могут сказать "Ну хватит уже порочить блестящую операцию", другие оплакивают могилы близких. Да, блестяще подали "газ". Но ведь по окончании штурма, когда уже конкретно знали о погибших боевиках, не было даже людей, которые бы помогли вытащить спящих. Выносили пострадавших случайные люди. И с начало тех, кто был полегче, - подростков, женщин. Грузных мужчин надо было нести вдвоем, поэтому их оставляли на потом. Нелепая смерть, - только от того, что ты толстый. А как кололи антидоты? Никто не сказал, что надо помечать, кому уже поставили укол. В результате, кто-то получил несколько, кто-то поехал в больницу так. Врачам "скорых" не объяснили, что это наркоз, что нужно вытаскивать спящим языки. И что? В Склиф первые 20 пациентов прибыли уже не живыми, - задохнулись. Судьба слепа, но если причина чье-то разгильдяйство?! У нас в труппе погиб каждый четвертый, в оркестре - также каждый четвертый! Я поддерживаю неформальную версию о количестве погибших это как минимум вдвое больше официальных цифр. Ведь не считали людей пришедших без билетов, по знакомству, по контрамарке, обслуживающий персонал и т. д. Я понимаю, что абсолютной правды быть не может. Она у каждого своя. Да, провели блестящий штурм, спасли 600 человек, и меня в том числе. А если бы погибла половина? Тогда как? Давайте говорить о ценности конкретной человеческой жизни. Может быть тогда за великими интересами государства, мы бы увидели, как боятся, страдают, умирают живые люди, граждане этой страны?  

Марина МЕТЕЛЕВА. Чита-Москва-Чита, с семинара Клуба региональной журналистики