Колумнист «Газеты.Ру» и газеты «КоммерсантЪ» Валерий Панюшкин произвел на новое поколение газетчиков, наверное, не меньшее влияние, чем Леонид Парфенов – на молодых телевизионщиков. Он говорит не словами, а притчами.

Про кого бы он не рассказывал, он всегда рассказывает только про читателя.

Он откровенен до интимности, ему нельзя не верить. Окажись он более гибким, в руках какой-нибудь политической силы появилось бы мощное идеологическое оружие. Слава богу, что сотрудничеству с политическими силами он предпочитает отстаивание вечных ценностей: свободы, порядочности, справедливости…

Нужны еще подробности? В сегодняшнем номере «БГ» - некоторые отрывки из недавнего выступления Панюшкина в Клубе региональной журналистики.

О политике, которая занимается нами

- В Перми я посетил музей ГУЛАГа, лагерь «Пермь-36», где, в числе прочих, сидел Сергей Адамович Ковалев. Это место произвело на меня такое впечатление, что у меня в глазах стояли слезы. А на холоде и при ветре слезы превращались в сосульки.

Там я узнал, что последний заключенный Советского Союза освободился через год после того, как распался Советский Союз, то есть в 1992 году.

Человек этот сидел в основном за то, что отказывался стричь бороду, потому что его старообрядческая вера не позволяла этого делать.

Его скручивали, стригли бороду, за неповиновение сажали в карцер. Потом борода отрастала, его опять скручивали и стригли. И так 40 лет подряд, пока он сидел!

В карцере очень плохо – не буду описывать.

И этот человек не попал ни под амнистию после смерти Сталина, ни под какую-то другую амнистию. Он даже не попал под подписанное Ельциным помилование всем политическим заключенным.

Он не попал ни под какие амнистии, потому что каждый месяц по два раза сидел в карцере и считался злостным нарушителем дисциплины.

О старом поколении

- Я помню своего дедушку, начальника военного госпиталя в Питере. Он был чрезвычайно жизнерадостным человеком. И все его приятели-офицеры тоже были веселыми, счастливыми людьми.

Когда мне было 16 лет, я очень любил ездить к дедушке в Питер, потому что у него была огромная квартира и ему было все равно, в какое время я возвращаюсь домой. И с кем. Что не было все равно моим родителям в Москве.

Однажды я приехал в Питер, пошел на день рождения, не предупредив деда, что не приду ночевать. На дне рождения мы поругались, и я ушел глубокой ночью, часа в два. Денег у меня не было.

Я пришел домой, вставляю ключ в дверь, а замок заперт так, что я не могу его открыть. Что делать? Два часа ночи, пожилой человек спит. Я звоню в дверь. Никто не открывает. Продолжаю звонить, потом спускаюсь вниз, звоню из телефона-автомата, чтобы дедушка услышал телефонный звонок. Но не он не открывает дверь. Опять звоню, стучу.

Мысли в голову лезут ужасные: у него с сердцем плохо, надо ломиться в дверь.

Проходит минут 40, и дверь открывается. На пороге стоит дедушка в телогрейке, в шапке, в сапогах. В квартире – запах дыма. Дедушка жег бумаги. Он мне сказал: «Ты понимаешь, кто стучит в дверь в два часа ночи?» Я спрашиваю: «Дед, а откуда этот ватник и все остальное?» – «У меня это все в шкафу лежит».

Дедушка – начальник военного госпиталя, то есть, высокая военная номенклатура. У него были ордена. Он был не просто высокопоставленный военный, но еще и военный врач. То есть, ему могли звонить командующий округом, министр обороны. И вот этот человек каждый день, всю жизнь ждал ареста. И в этом не было противоречия. Никоим образом. Это укладывалось в его парадигму счастья.

Об этике телезвезды Соловьева

- В программе «К барьеру» Владимира Соловьева обсуждают Ходорковского Михаил Леонтьев и Борис Немцов.

Немцов говорит, что Ходорковский – талантливый бизнесмен. А Леонтьев говорит: «Да какое там! Поставил «качалку» и качает нефть». Немцов замялся, и разговор пошел дальше.

Когда я разбирался с этим эпизодом, написал в книжке (Валерий Панюшкин автор книги об опальном олигархе Ходорковском – «БГ»): «И тот не нашелся, что ответить. А мы сейчас ответим. Себестоимость барреля нефти компании ЮКОС, когда Ходорковский приобрел эту компанию, была 12 долларов, при мировой цене на нефть 8 долларов за баррель. То есть, компания была убыточной. Через несколько лет себестоимость была доведена до 1,5 доллара за баррель. Очевидно, что метод управления был эффективным».

Звонит мне Немцов и говорит: «Я тогда был министром топлива и энергетики. Неужели ты думаешь, что я этого не знал? Неужели ты думаешь, что я этого не сказал? А еще я сказал про зарплаты, про то и се. Это же все Соловьев вырезал».

Я представляю, с какими людьми мы общаемся. Но даже мне не пришло в голову, что можно взять и вырезать аргумент. Понятно, что можно как-то подтасовывать, но есть же какие-то пределы?! Нет! Нет пределов.

Сегодняшние идеологи не пропагандируют, а отвлекают

- Я читаю лекцию студентам, на которой объясняю, как пишется репортаж. Дело это нехитрое. Но один эпизод из этой лекции неизменно производит впечатление.

Мы делаем репортаж о том, как члены некой партии устраивают субботник в детском доме. Они ходят в шапочках, покрасили решеточки, вставили новые замки. Как правило, на этом репортаж и оканчивается.

Мои студенты говорят, что это все, потому что событие закончилось. Я говорю: нет, мы здесь рассказываем историю. А в истории должен быть конфликт – завязка, кульминация, развязка. Это только первая часть репортажа, потому что во второй части репортажа картинку, которую вы получили, надо каким-то образом перевернуть. Ваша задача придумать, как ее перевернуть.

Например, вы идете к специалистам и спрашиваете их об устройстве детских домов как таковых.

Специалисты рассказывают, что детский дом плох сам по себе, что дети в нем не адаптируются, потом не могут жить общественной жизнью, что лучше было бы раздавать детей в семьи.

Но просто так раздавать детей в семьи невозможно, потому что ни дети, ни родители психологически не готовы к этому.

Соответственно, необходимы специалисты, которые готовили бы детей для того, чтобы попасть в семью, а семьи не готовы к тому, что у них появятся дети. И когда потом у них возникают психологические проблемы или проблемы со здоровьем, эти специалисты могут помочь решить их.

Эти же специалисты рассказывают о том, что можно переучить персонал детских домов, чтобы они занимались не содержанием детей в детском доме, а раздачей детей и последующим курированием ребенка.

Более того, вся эта система раздачи и курирования детей, выплаты приемным родителям зарплаты, потому что они наняты государством в качестве воспитателя, – все это вместе стоит дешевле, чем обычный детский дом.

В результате получается история о том, как активисты этой самой партии ремонтируют, укрепляют то, что на самом деле нужно разрушать. Получается вторая часть.

Третья часть: мы делаем вывод. Эту историю мы можем увести в политическую сферу, перейдя к критике этой партии, в том смысле, что она делает «пиар» на детях. Либо мы можем увести эту историю в социальную сферу и предложить выход: что делать с детьми.

На моих студентов производит впечатление то, что я предлагаю им сделать больше в три раза работы, чем они думали сначала.

Примерно такое же впечатление это обстоятельство производит и на моего главного редактора. Он говорит: «Зачем?»

На самом деле затем, что очень хочется, чтобы концы сходились с концами.

На позапрошлый кинофестиваль приехала знаменитая американская актриса и сказала фразу, что, мол, прекрасно, что мы тут все собрались, и как здорово, что у кинематографистов всегда будет работа, потому что мы нужны истории. Это правда. Я думаю, что это, как и производство продуктов питания, – совершенно неизбежная вещь. Вот если мы перестанем производить продукты питания, то мы издохнем. Точно также мне кажется, что рассказывание историй – жизненно необходимый, постоянный процесс. Я думаю, что человек не может жить, если постоянно не рассказывает и не слушает истории о том, кто он такой.

В этом смысле теперешняя пропаганда далека от тех высот, которых добилась пропаганда СССР, когда многие люди чувствовали себя счастливыми. Но не потому, что они были сытые, довольные, преуспевающие, а потому что им была про них рассказана такая история, что концы с концами как-то сошлись.

Моя пятилетняя дочь как-то спросила меня о смерти: «Правда ли, что люди умирают?» Я сказал: «Правда». – «Все?» – «Все». – «И бабушка?» – «И бабушка». – «И ты?» – «И я». Она как бы ждала, что сейчас папа «расколется»: «И я?» – спрашивает.

Можно пойти по сложному пути, чтобы объяснить это ребенку. Надо сказать, что несколько раз я не выдерживал, знал, что она задаст этот вопрос, на который мне будет сложно ответить. И я ее отвлекал игрушкой. И вот что мы видим: большое количество «отвлекательных» программ на телевидении – это, собственно, такая штука и есть.

«Мы будем счастливы, если будем свободны»

- В Соединенных Штатах Америки есть штат, где пишут лозунг штата на автомобильных номерах.

Лозунг таков: «Живи свободным или умри».

Какой-то человек подал в суд на то, что этот лозунг ущемляет его свободу: «Я хочу быть свободным, но не понимаю, почему кто-то пишет на моем номере какие-то лозунги». Суд постановил, что лозунг может быть написан на номере только по желанию владельца.

То есть парадигма счастья, происходящего от свободы… О ней тоже надо рассказывать все время, потому что она тоже нуждается в постоянном объяснении.

Это бесконечно рассказываемая история о том, как прекрасно быть свободным. Точно так же мы сейчас имеем постоянно рассказываемую историю о том, как прекрасно быть суверенным.

Подозреваю, что рассказываемая история о счастье, происходящем от свободы, не может быть никаким образом скрыта. А историю о счастье суверенности невозможно рассказать до конца, пока есть Интернет. Потому что суверенность нарушается Интернетом.

Моей пятилетней дочери не приходит в голову устроить выборы главы семьи – кто будет принимать решение о расходовании семейного бюджета. Соответственно, мамина зарплата целиком расходуется на чупа-чупсы, а папина – целиком на шоколадки. Покупка мыла отменяется, потому что сам факт существования мыла неизменно приводит к ежедневному умыванию.

Вместо постскриптума

- Я учился в университете во Флоренции. Туда с лекциями приезжал Иосиф Бродский. И случилось так, что ко мне накануне лекции пришла девушка, за которой я ухаживал два месяца. Утром я просыпаюсь по звонку будильника и думаю: «Не последняя же это лекция Бродского»… И остаюсь. А это была последняя лекция Бродского.

До сих пор жалею о том решении. Девушка, конечно, была хорошая, но с ней-то было не в последний раз, а вот с Бродским – последний.

  

Алексей ПАНИН, г. Пенза. Газета «Пензенская губернская биржевая газета», 23 марта 2006 г.