Как утверждают аналитики телевидения, практически по всем центральным каналам зрителям подают информацию несколько в искаженном виде: в том числе формируют мнение населения о первых людях страны и их политической деятельности. Одной из самых неоднозначных фигур политической жизни России, без сомнения, является Председатель Правления ОАО РАО «ЕЭС России» Анатолий ЧУБАЙС. На прошлой неделе Анатолий Борисович ответил на вопросы региональных журналистов, которые попытались выяснить, в чем же именно «виноват Чубайс» перед россиянами и насколько его «телевизионный образ» соответствует реальному.

О РЕФОРМЕ

- Анатолий Борисович, пять лет назад в электроэнергетической отрасли началась реформа. Началась она довольно бурными политическими страстями, противостояниями, спорами, которые продолжались не менее трех лет, а закончились с принятием в 2003 году пяти законов, зафиксировавших суть стратегии преобразований в этой сфере. То, что заложено в этих законах, является чем-то новым, чисто российским изобретением? Чем была вызвана необходимость реформы

- Есть процесс отраслевых либерализаций в разных секторах мировых экономик. Так случилось, что энергетика во всем мире оказалась последней отраслевой либерализацией. Во всем мире она началась очень поздно – в начале 90-х годов прошлого века. Машиностроение, металлообработка, почта, железные дороги, телекоммуникации практически везде были либерализованы, а в начале 90-х годов началась либерализация в электроэнергетике.

Есть некоторые причины тому, что электроэнергетика оказалась последней в этом процессе. Они обусловлены уникальной технологической сложностью этой системы, которая, кроме всего прочего, обязана функционировать без единого перерыва - на час, на сутки, на секунду, и обладать целостностью как технологический комплекс, в котором частота электрического тока для лампочек абсолютно равна частоте электрического тока в Новосибирске, Омске, Петрозаводске. Потому что она обладает технологическим единством. Такие особенности привели к тому, что либерализация отрасли началась очень поздно.

Я бы не сказал, что мы радикально отстали. В 2003 году был принят комплект законов. Суть их сводится к утверждениям следующего рода. Долгое время считалось, что электроэнергетика – монопольная сфера. А раз она монопольная, то рынок там невозможен, частная собственность мало осмысленна, там нужны госрегулирование и, скорее всего, государственная собственность. Именно это представление было преодолено в мире в начале 90-х годов, а у нас – в 2003 году. Вместо прежнего представления сформировалось другое представление. Внутри электроэнергетики, как технологического комплекса, есть часть, которая является монопольной и достаточно долго будет таковой оставаться, а есть часть, которая не является монопольной. Эта часть по природе своей конкурентная, а поэтому может и должна превращаться в рынок.

Первая, монопольная, часть – сетевой комплекс, а в наших условиях еще и диспетчирование. Вторая, конкурентная, часть – генерация, собственно производство электроэнергии.

Исходя из этой простой мысли, дальше идет цепочка выводов. Это создание субъектов генерации, которые будут конкурировать между собой. Они включают в себя создание рыночных отношений, равных правил игры, которые позволяли бы конкурировать в прозрачной, открытой среде. Среда включает в себя равный доступ конкурирующих субъектов технологической инфраструктуры. Инфраструктура - систему государственного регулирования монопольного комплекса, в том числе, всю систему тарифообразования для сетей, которая отсутствовала в природе ранее. А также ряд других структурных преобразований, которые должны быть сделаны для того, чтобы довести систему до результата.

- Каков результат?

- Сети, контролируемые государством. У государства ясная тарифная политика, которая дает ясный ответ, как рассчитываются тарифы за передачу электроэнергии в сетях. А вся генерация – в частных руках, в конкурирующих генерирующих компаниях, которые на прозрачных процедурах между собой на рынке конкурируют за доступ к потребителю. Вот такая конструкция там была заложена.

Исходя из этого, мы начали преобразования. Еще в 1999-2000 году мы обосновывали, что нужно делать в энергетике, и говорили, что нужно посмотреть на ситуацию с мощностями. Так случилось, что в 1990-е годы в стране существенно сократился спрос на электроэнергию, и значительная часть мощностей простаивала. Но ясно, что ВВП растет, может, когда-нибудь и удвоится. А это означает, что рано или поздно мы столкнемся с необходимостью существенно наращивать мощности. Если не начать это своевременно, то нам будет угрожать дефицит. Мы нарисовали график, который включал в себя кривую роста спроса на мощность, и вторую кривую – фактическую мощность. Этот график пересекался крестом, который добрые журналисты назвали «крестом Чубайса», году в 2007 или 2008. Мы говорили, что если не проведем реформу, то у нас будут острейшие вопросы. В ответ скептически усмехались и говорили: «Вы умеете напугать, лишь бы что-нибудь реформировать». Но если быть честным до конца, то мы и сами немножко отстраненно относились к этой теме. И просчитались.

- В чем была Ваша ошибка?

- Мы просчитались потому, что за этим большим крестом едва не потеряли реальное развитие событий. А это могло бы стоить и нам, и всей стране чрезвычайно дорого. Мы не увидели двух процессов. Первый – реальный темп роста энергопотребления в стране оказался намного выше, чем прогнозы, которые делали и мы, и правительство.

Есть такой базовый документ, который называется «Энергетическая стратегия России». Он был принят в 2003 году. В этом документе по пятилеткам заложены прогнозы энергопотребления. На период 2000-2005 годы там есть пессимистический и оптимистический варианты. Самый высокий вариант потребления электроэнергии на этот период был равен 53 млрд. кВт/ч. А фактическая цифра оказалась – 75 млрд., то есть в полтора раза выше. Ошибка в прогнозе в полтора раза – серьезный просчет. Это была первая грубая ошибка в понимании ситуации.

Вторая ошибка в понимании ситуации еще более серьезная. Она состояла в том, что мы жили в цифрах общероссийских, что категорически неправильно. Безусловно, в России вообще, а в энергетике особенно, такой анализ должен быть только по регионам. Мы посмотрели региональный срез укрупнено – по федеральным округам. Выяснилось, что в стране всего 2 округа, которым дефицит электроэнергии не грозит. Это Дальний Восток и Поволжье. Во всех остальных регионах дефицит наступает либо в течение 3-4 лет, либо еще быстрее. Что такое 3-4 года? Мы говорим о сетевой мощности. Дефицит здесь не закроешь ни за год, ни за два. Ввести новую станцию – это 3-4 года. Такие временные параметры означают, что мы уже находимся в зоне острейшей опасности возникновения дефицита. Это взгляд в целом по округам.

А если добраться до субъектов, до регионов, то картина просто душераздирающая. Выясняется, что в стране на сегодняшний день имеют объем электропотребления выше, чем советский максимум. До нее было 8, а после этой зимы стало 14. Это превышение в некоторых регионах составляет 5-10-15%. Например, в Белгороде, Санкт-Петербурге. А в некоторых регионах даже 25-30%. Например, в Москве. Есть еще более высокий отрыв. То есть, отрыв по потреблению есть, а железо то же самое – те же самые станции, линии электропередач, подстанции, трансформаторы, которые должны обеспечить новое, радикально возросшее, потребление в регионах.

- Это качественно новое явление?

- Мы его назвали для себя РПН – регионы пиковых нагрузок. Что такое регион пиковых нагрузок? В регионе пиковых нагрузок происходит, как минимум, три очень болезненных процесса. Процесс первый: нельзя подключать новых потребителей. У нас есть карта Москвы, которая на 80% закрашена красным пятном. Это красное пятно – зоны в городе, в которых нельзя подключать новых потребителей. Подключать нельзя, но и не подключать нельзя.

Недалеко от Госдумы есть гостиница «Москва», которая строится заново. Технические условия старой гостиницы – присоединенная мощность 2,4 МВта. Технические условия новой гостиницы – присоединенная мощность 24 МВта. То есть, разница в 10 раз. Это довольно типовой процесс. Это я к тому, что подключать нельзя, и не подключать тоже нельзя.

Второе. Что происходит зимой? Зимой в регионах пиковых нагрузок имеющихся мощностей, используемых в полном объеме, недостаточно для того, чтобы обеспечить потребность.

О ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ С ЛУЖКОВЫМ

Вы, наверное, заметили, что перед зимой у меня была дискуссия с Юрием Михайловичем Лужковым на эту тему. В октябре я сказал: «Все наши расчеты показывают, что если в Москве будет минус 25, то мы впервые в истории Москвы вынуждены будем ограничивать потребителей».

В ответ я узнал, что, наконец, Чубайс признал свою полную профессиональную непригодность, доказал провал своего курса, личная катастрофа подтверждает бессмысленность всей либеральной концепции и, наконец, нужно решить вопрос об избавлении от Чубайса. Но эта дискуссия не отменила ни закон Ома, ни температуру. Причем, оказалось так, что я угадал и по температуре. Москва этой зимой, как и вся страна, попала в абсолютный пик. Я потом читал замечательные статьи, в которых спрашивали: «Откуда Чубайс узнал, что будет минус 25? Мы обратились к экспертам, но эксперты сказали, что ну не мог он знать точно. А потом другие сказали, что в принципе мог, гад, знать об этом, но этого почти никто не знал, на этом всех и объехал». Это было в серьезной газете «Ведомости».

Что было забавно, когда мы очутились в этой ситуации и я вижу, что через сутки входим в пределы, тут уже было не до дискуссий.

Я позвонил Юрию Михайловичу: «У меня есть предложение. Давайте хотя бы на неделю про все забудем. Сейчас не до наших личных отношений. Ситуация абсолютно запредельная. С завтрашнего дня у меня суточный штаб. Я очень прошу вас забыть про все, дайте мне людей, и мы с завтрашнего дня обязаны начать ограничения по Москве, иначе будут массовые отключения, которые могут привести к эвакуации населения. На полном серьезе». Что я услышал в ответ? В ответ я услышал: «Анатолий Борисович, да давно пора. Полностью поддерживаю. Правильное решение. Сколько можно? Особенно эти казино – мерзкие заведения. Давно пора их ограничить. Давай все сделаем в полмощности. Я собирал ежесуточно везде, на каждой станции, все, что можно было собрать. Но этого мало. Плюс к этому, наши технари впервые в Москве выработали схему работы с режимами сверх номинальных, мы должны были получить 400 МВт, а она позволила нам получить более 500 МВт дополнительной, форсажной, генерации ровно в самые пиковые часы – в утренний максимум и в вечерний максимум.

Таким образом, с одной стороны, нулевые резервы и перевыработка мощности. А, с другой стороны, максимальное ограничение потребителей. Только так мы и прошли эту зиму. Цифра зимнего максимума – 16200 МВт - оказалась не только самой высокой за 15 лет, но и за всю историю существования Москвы.

О САМЫХ ДРАМАТИЧЕСКИХ МОМЕНТАХ

Причем даже в самые драматические моменты главная мысль, которая у меня в голове сидела, была мысль о том, что, собственно, будет дальше. Да, мы начинаем вводы, да мы запускаем новые станции в чрезвычайной программе. При этом мы понимаем, что ближайший новый ввод – это первый квартал 2008 года. А что произойдет в зиму 2006-2007, 2007-2008 годов? Спрос неизбежно растет, остановить его невозможно. Темп роста потребления энергии в Москве 5-6%. 6% прироста спроса при пике, я сказал 16200, это 1000 МВт. Пускать новую тысячу МВт тоже в ограничении – это уже за пределами социальной терпимости. Это взорвет ситуацию независимо от того, какие взаимоотношения будут у энергетиков с городом.

Есть еще третье свойство, может быть, самое тяжелое и опасное. Дело в том, что когда энергосистема в целом работает в таком предельном режиме – нулевые резервы, что категорически запрещено всеми техническими требованиями, - у вас неизбежно происходит ситуация, когда... Энергосистема – это сложнейший механизм со своими узлами, воздушными или кабельными линиями, трансформаторами, конденсаторами, с коммуникационными устройствами. В целом ряде узлов внутри системы происходит неизбежный выход на режим работы сверх всех установленных пределов. В целом вся система в пределе (16200 – генерация, 16200 – потребление) а внутри целая подстанция, на которой будет трансформатор, работающий в режиме за всяким пределом. И изменить это невозможно, по крайней мере, в период работы. Это означает, что режим управления системой будет настолько запредельный, что вероятность аварии возрастет просто в разы.

- Авария в такой системе, когда нет никаких резервов, неизбежно означает массовое отключение потребителей. К чему приведет массовое отключение потребителей при минус 30?

- Судите сами: сюда попадут неизбежно не только население, но и детские дома, школы, больницы, попадут насосные станции, канализация, котельные, тепловые пункты и т. д. Последствия такой техногенной катастрофы в городе-миллионнике – это тема для хорошего журналиста.

Вот эти три процесса – это свойства регионов пиковых нагрузок.

В Москве мы их ощутили, что называется, кожей, в полном объеме. От души. Но это не московская особенность. Я бы сказал, что таких регионов сейчас 14. А до зимы их было 8. Следующей зимой их может оказаться уже 20 или 30, в зависимости от температуры.

Через эту зону пика, так или иначе, более или менее травматично, пройдет вся страна. Какую часть страны мы сможем вывести из этой зоны высочайших рисков, определяется тем, насколько мы сумеем немедленно развернуть экстраординарные объемы инвестиций в энергетику страны. Понимаете, тут важно понять, что характер явления совершенно новый.

О НЕПЛАТЕЛЬЩИКАХ

- Мы помним отключения во Владивостоке в 2000-2001 году, когда еду готовили на кострах, в 21 веке. Что там было?

- Там были массовые неплатежи. Там была позиция губернатора: энергетикам не платил, не плачу и платить не дам никому. Энергетики накапливали долг перед поставщиками топлива. Угольщики, в конце концов, не в состоянии поставить. Снижаются запасы топлива. В результате – холодная зима, наложившаяся на запас. Дальше – катастрофическая ситуация.

В этой ситуации был ключевой момент. Президент страны, Путин Владимир Владимирович, вызвал всех, начиная с вашего покорного слуги, и сказал внятные и убедительные слова, которые должен был сказать в таком случае президент. Мы собираемся все вместе. В течение недели стоим «на ушах». Собираем по составу угля – этот с Харанура, этот с Кузбасса. И растаскиваем проблему.

В нынешней ситуации, в ситуации кризиса мощностей, она таким образом не решается по определению. Можно собирать, можно не собирать, можно говорить слова правильные или неправильные. Но станцию не построишь за две недели. Мощности нет и точка. Появится она, в лучшем случае, за три года. Вот это качество явления настолько чудовищно значимо, что требует таких же масштабных и радикальных действий.

Но напомню. Мы же всю реформу проводили ради того, чтобы в конкурирующем секторе появилась, как я сказал, частная генерация, которая способна привлекать частные инвестиции. Именно поэтому мы сейчас и говорим: давайте подкорректируем наше представление, вернее, мы его уже подкорректировали. Раньше мы жили по такой логике. Вот проведем реформу, закончим ее, а после этого частный бизнес будет привлекать инвестиции, уже дорегулированные энергетикой. Сейчас понятно, что долго обсуждали, долго думали, долго спорили – не успеваем, точно не успеваем. Инвестиции нужны немедленно. Тогда делаем вот что. Инвестиции, которые и были целью реформы, начнем разворачивать не после реформы, а в ходе завершающей стадии реформы.

О ГЕНЕРИРУЮЩИХ ОТНОШЕНИЯХ

В чем суть логики? Она очень проста и прямо следует из того, с чего и начинал.

В энергетике есть сетевой, монопольный, комплекс, а есть конкурирующие генерирующие компании. Практически сетевой монопольный комплекс уже выделен, уже консолидирован, уже обособлен, структурирован в юридическое лицо. И только что начали внедрять реальное тарифообразование в сетях, которого раньше не существовало никогда. Понятно, что это такое, сколько стоит и в какой экономической среде он существует.

- Вами были созданы 20 генерирующих компаний. Расскажите подробнее об их работе.

- Пока мы только завершаем их создание. Первые практически завершены, активы консолидированы. Они не просто созданы. В них созданы управленческие команды, они вышли на фондовый рынок, котируются там, имеют хорошую капитализацию. В течение ближайшего полугода-года все 20, одна за другой, проходят через листинг на фондовой бирже. Здесь сети, видите, там тарифы появились только 1 января этого года. Генкомпании первые три – на фондовом рынке, а остальные 17 попадут туда в течение полугода-года. Они уже есть, те, кто появился с пылу с жару. Давайте сходу, не откладывая, развернем эти инвестиции в механизмах, адекватных экономической природе каждого из этих субъектов.

- Что такое «адекватные механизмы для субъектов»?

- Для государственного монопольного сектора – они государственные. Для конкурирующего сектора – они частные. Только благодаря тому, что мы подготовили генерацию к частным инвестициям, мы, собственно, и можем не предъявлять государству спрос, запрос на масштабные инвестиции. Тут надо понимать, когда я говорю про инвестиции, что в энергетике это тема серьезная. Это не 10 млн. долларов, и не 100 млн. долларов. И даже не миллиард долларов. Это десятки миллиардов долларов. Одна подстанция среднего размера – это 400 млн. долларов. Одна станция среднего размера – 1,5 млрд. долларов. Вот таков масштаб цен. Вот такой сектор, вот такие в нем объекты.

Исходя из этого мы говорим: генерирующая компания способна максимально быстро выйти на фондовый рынок, провести дополнительную эмиссию, выйти с классическим IPO, допэмиссией, и получить масштабные частные инвестиции. Мы ясно понимаем, что на них есть колоссальный спрос. Мы ясно понимаем, что рынок их ждет. Причем на этом рынке мы не просто предъявим допэмиссию, а выстроим логику, когда средства, полученные от допэмиссии, поступают на инвестиционный проект. Это очень важно. Потому что, к сожалению, до сих пор такова тарифная среда в энергетике. Ну, есть же классическая логика, investment project, по которой инвестиционный проект окупается. Если он окупается, то дальше можно выстроить банковское и другое финансирование.

- А как работает у нас такое финансирование?

- К большому сожалению, у нас оно не работает. Не работает, потому что тарифы неправильные. Это означает следующее. Если я приду к инвесторам и скажу, что московской ТЭЦ-27 нужна электроэнергия – вот я тут зимой чуть всех не поотключал, вот новый блок 450МВт, парогазовый цикл. Цена блока 380 млн. долларов. Вложите и получите собственность в этой станции. Что мне скажет нормальный инвестор? Нормальный инвестор скажет: «Я с большим уважением отношусь к твоим проблемам, только ты мне покажи набор, классический набор параметров любого инвестиционного проекта – что у тебя со сроком окупаемости, что у тебя с «net present value», что у тебя с investment rate return. И тут я скажу: «Ой! Я не буду показывать, чтобы тебя не расстраивать. Там как-то все не очень». Он скажет: «Ладно. Не хочешь показывать – не надо. Зайди через год-другой».

- Понятно, что вовлечь инвесторов в собственно строительный проект категорически необходимо, но насколько это возможно?

- Это абсолютно невозможно. В этом и суть идеи IPO – допэмиссии, что я прихожу к инвестору и говорю: «Хочешь «Мосэнерго»? Хорошая компания. В Москве находится. Генерирующая. Спрос гарантирован. Потенциал уникальный. Капитализация рыночная. Вчера с утра 4 млрд. 900 млн. долларов стоила. Хочешь блок-пакет 25%? Цена нормальная, рыночная. Ясно, что все равно компания недооценена, стратегически она будет расти. Капитализация российской энергетики будет расти. По мере осуществления роста энергетики, ее либерализации, активы, погруженные в рыночную среду, стоят дороже, как ты знаешь. Купи блок-пакет» - «Почем?» - «Есть рыночная цена. Если она стоит пятерку, то блок-пакет – четверть. Раздели пять на четыре и заплати 1 млрд. с лишним». Это абсолютно нормальный разговор. Только я этот миллиард возьму и вложу в эту самую ТЭЦ-27, в блок 450, который мы достроим в полном объеме. Вот в чем суть конструкции.

Пока, к сожалению, тарифная среда мне не позволяет вывести в нормальный инвестиционный цикл в энергетике то, что нужно делать, я через IPO получу эти миллиарды и через них начну достраивать. Вот суть конструкции, которая сейчас предложена. Мы точно добьемся ее внедрения, и никто нас уже не остановит. Генерация – половина дела.

Вторая половина – сети. Если вы сказали, что они государственные, то – пожалуйте, денежки из бюджета. Цена вопроса – федеральная сетевая компания. Государственный контроль – до 75% - 160 млрд. руб. Цифра зафиксирована, положена на бумагу и отправлена мною Фрадкову Михаилу Ефимовичу, Грефу Герману Оскаровичу, Кудрину Алексею Леонидовичу. Я сказал: «Дорогие друзья, вы сейчас как раз делаете трехлеточку бюджетную. В трехлеточку включите, пожалуйста, 160 млрд. на федеральную сетевую компанию. А, кстати, там еще гидрогенерация есть. А гидрогенерация по закону на 50% – государственная, на 50% – частная. 50% – 39 млрд. рублей. Еще перекрестное субсидирование – 60 млрд. рублей. Еще пятерка – на системных операторов. Весь запрос в сумме – 426 млрд. рублей на трехлетний бюджетный период нами сформулирован, рассчитан, обоснован и отправлен в правительство».

Вот, собственно, и вся логика. Логика, которая вырастает из реформы, позволяет завершить ее, не разрушая, а используя задел, который она создала. Логика, которая позволяет привлечь десятки миллиардов долларов в генерацию частных, и миллиарды долларов государственных в сетевой комплекс вместе с гидрогенерацией и системой операторов. Это та точка, в которой мы сейчас находимся, и в которой идут непростые дискуссии внутри правительства. Считаю, что у нас есть реальные шансы в ближайшие 2-3 года полностью завершить то, что было задумано так, чтобы привнести инвестиции в энергетику.

- Что это будет означать не для энергетики? И как это выглядит в цифрах?

- Это хорошая тема. Это то, из-за чего мы сцепились на последнем правительстве. На сегодня совокупный объем инвестиций всех видов всех тарифных источников в энергетику в целом составляет 6-7 млрд. долларов в год. Мы говорим: нужно из 6-7 сделать 20, то есть утроить. Причем утроить нужно за 3 года. Это единственная технология, которая позволяет уйти от РПН – регионов пиковых нагрузок.

- Как это сделать?

- Генерация – допэмиссия, частные деньги. Сети – государственные деньги.

Если это будет сделано, то что это означает? Это означает, что энергетика консолидировала 20 миллиардов – колоссальные деньги. Только она их расходует не на себя. Куда эти деньги пойдут, и что будут означать для экономики страны и для страны в целом? Они будут означать следующее.

Первое. Энергомашиностроение. Совершенно очевидно, что львиная доля этих инвестиционных средств пойдет на заказ оборудования – паровые турбины, газовые турбины, генераторы, трансформаторы, которые точно способно производить наше машиностроение. В этой логике год назад после небольшой, но яркой драки мы купили «Силовые машины», которые способны производить это энергетическое оборудование. Мы считаем, что этот финансовый поток, пришедший в российскую компанию «Силовые машины», при всем уважении к компаниям «Сименс», «Дженерал Электрик», «Мицубиси» и многим другим, - точно способен...

Итак, первый кусок средств 20-миллиардного потока. А он составляет 20 миллиардов ежегодно. Этот кусок попадает в российское энергомашиностроение. И точно способен вывести его на уровень конкурентоспособный и мировой. Это раз.

Второе. Электротехническая промышленность. Еще в советские времена Минэлектротехпром было одним из ведущих министерств. У них точно есть задел и по кабельной промышленности, и по малым трансформаторам, и по коммуникационным устройствам. Мы знаем, где они расположены по стране, где можно создать эти заказы. И любой поток может туда пойти.

Третье. Энергостроительный комплекс. Это колоссальный потенциал, который может быть развернут. Нам точно не нужны турецкие строители, мы способны разобраться своими силами. Мы точно способны их привлечь, оплатить и выстроить так, как мы сделали на Бурейской ГЭС.

Четвертое. Монтажники, наладчики, сервисный бизнес, который находится в тяжелом положении, получает колоссальную финансовую подпитку.

Дальше. Фундаментальная наука. Неделю назад подписали впервые соглашение с Академией наук, потому что понимаем, что нужен их задел. Дальше – прикладная наука, проектные организации, научно-исследовательские институты, конструкторские бюро. Дальше – вплоть до образования не только высшего, но и ПТУ, потому что нужны рабочие специальности.

Все это означает, что программа такого масштаба – это программа-локомотив, которая, в отличие от трубы в Европу, практически вся внутрироссийская, практически вся прямо воздействует на экономический рост в крупнейших секторах народного хозяйства. И которая неизбежно дает масштабные эффекты по ВВП, средней заработной плате, социальной сфере и т. д.

Если мы в Талакане Амурской области вместе со станцией Бурейской ГЭС построили 3 школы, 2 из них с бассейнами, детские сады, автодороги, профилактический центр и т. д., если уже сейчас в Амурской области треть консолидированного бюджета формируется за счет Бурейской ГЭС, а этот бюджет, соответственно, идет на ту же социальную сферу – врачей, учителей, то абсолютно понятно, какова цена такого рода программы для страны в целом. Это перевод ситуации из катастрофы в двигатель, который раскручивает мощнейшие процессы экономического роста внутри страны.

Материал подготовлен при содействии Клуба региональной журналистики «Из первых уст» фонда «Открытая Россия».

  

Юлия ЧЕРЕШНЕВА, г. Магнитогорск. Городская газета «Что? Где? Когда?», 30 марта 2006 г.