Гость рубрики - член совета по внешней оборонной политике, кандидат экономических наук Виталий Васильевич ШЛЫКОВ. Тема - состояние оборонно-промышленного комплекса.

- Я тридцать лет провел в военной разведке и еще во время работы в разведке увлекался военной экономикой и даже возглавлял в генеральном штабе управление, которое занималось оценкой военно-промышленных комплексов запада, потенциалом их мобилизационных систем на случай войны. В то время у меня накопилось много вопросов и сомнений в отношении советской военной политики и роли ВПК в ней. Многие из этих сомнений я в своих публикациях, в основном вышедших на западе, высказывал. Сегодняшний разговор я начну с сенсационного события - публикации в американском журнале статьи двух американских профессоров о том, что США могут сейчас одним ядерным ударом разоружить Россию, выбить все ее ядерные силы. Возникает вопрос: подорвана ли военная мощь России? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомню совещание у министра обороны по итогам года в ноябре прошлого года в присутствии президента Российской Федерации. Начальник генштаба тогда сказал, немножко заикаясь и краснея, явно чувствуя, что говорит что-то крамольное: «Я сомневаюсь, что в 2011 или 2016 году российские вооруженные силы получат то оружие, которое им обещано». Президент ответил на эту реплику: «Да, проблема есть. И есть несоответствие между потребностями вооруженных сил и способностью нашей экономики их удовлетворить». Тогда же я опубликовал заметку в «Известиях» о том, что военная промышленность у нас развалена, что уже был десяток всяких реорганизаций военно-промышленного комплекса после 1991 года, а обеспечение армии вооружением не улучшилось. Потому что в ВПК назначают людей, ни за что по-настоящему не отвечающих. Короче говоря, оборонный комплекс разрушается, страдает в загоне. Я считаю, что за это должен отвечать тот, кто больше всего заинтересован в том, чтобы такое вооружение было. То есть, само министерство обороны. Нечего прятаться за другими высокопоставленными чиновниками и требовать от них оружия. Так делается во всем мире. Во всем мире за военные закупки отвечают военные ведомства. Только у нас назначается человек со стороны, а военные остаются в роли требовательных клиентов, а потом жалуются, что им не поставлено обещанное. После этих событий министр обороны Сергей Иванов был назначен на должность председателя военно-промышленной комиссии, а в рамках министерства обороны создается агентство по управлению промышленностью. Но вернемся к оборонно-промышленному комплексу России. Его как какой-то системы, управляемой из одного центра, нет уже лет пятнадцать, после того, как было распущено верхнее звено нашего советского ВПК. То, что сейчас называют оборонным комплексом, - это просто конгломерат разворованных предприятий, которыми на самом деле никто не управляет. Уже пятнадцать лет, когда у нас говорят об оборонно-промышленном комплексе, то употребляют одну и ту же цифру: 1700 оборонных предприятий. Это та самая цифра, которая досталась России от советского союза. Их обещали сократить до 500-600, и тогда они будут эффективно работать. И 11 октября 2001 года был подписан указ о создании военно-промышленных холдингов, в которые войдут 600 предприятий. Оборонных холдингов предполагалось создать 70. Остальные 1100 предприятий обороны подлежали выводу. Сколько их теперь на самом деле, не знает никто. Заместитель Сергея Иванова по вооружению генерал Московский 6 декабря прошлого года в интервью «Известиям» сказал, что сейчас ОПК включает почти 1500 основных предприятий, из которых около 600 отнесены к числу стратегических. А что такое стратегические предприятия, о которых так часто говорят наши политики, ведь есть еще перечень стратегических предприятий и стратегических акционерных обществ, который утвержден указом президента от 4 августа 2004 года, в котором числится 1064 предприятия. В том числе 515 государственных унитарных предприятий, так называемых ГУПов. И 549 акционерных обществ. Так чем же отличаются эти три разные группы названных предприятий? Чем чисто оборонные предприятия отличаются от основных оборонных предприятий? И как они соотносятся с перечнем стратегических предприятий президента?

Сейчас идет обсуждение законопроекта о допуске иностранных фирм в стратегические отрасли. То есть в стратегические предприятия, осуществляющие производство продукции, имеющей стратегическое значение для обеспечения обороноспособности и безопасности государства. На самом деле в число стратегических акционерных обществ входят 65 предприятий «Газпрома», 20 речных и морских портов, аэропорты, пароходства, элеваторы, банки, заводы хлебопродуктов, есть одно ипотечное агентство, янтарный комбинат, киностудия «Мосфильм», агентство «РИА новости» и даже два предприятия по воспроизводству и реализации племенной продукции и сельскохозяйственных животных. Из перечня уже ясно, что сегодня государство само толком не знает, что делается в оборонке. Государство даже не имеет нотариально заверенных копий официальных документов своих предприятий, постоянно обновляющихся перечней их совладельцев, не владеет информацией о том, сколько метров недвижимости принадлежит оборонным предприятиям, какие площади они сдают в аренду и по каким ценам. Смысл всех этих списков - чисто коррупционный. Принадлежность к этим спискам дает массу преимуществ соответствующим предприятиям. Но оборонно-промышленный комплекс России никем не управляется, нет единой управляемой структуры. Предприятия существуют в автономном режиме. В свое время оборонно-промышленным комплексом взяли и назвали девять советских промышленных министерств, которые входили в военно-промышленную комиссию при совете министров СССР, которая и управляла этими двумя ведомствами. Оборонным производством занималась в той или иной степени вся страна. Те, кто стояли у власти в 1991 году, совершили ошибку: распустили в борьбе со сверхмилитаризмом эту самую военно-промышленную комиссию, распустили оборонный отдел госплана и оборонные министерства. Все предприятия ушли в свободное плавание. И это свободное плавание привело ко многим метаморфозам. Военно-промышленный комплекс России, который считался страшной силой, к которой даже не знали, как подступиться, такой он был грозный, вдруг в одночасье исчез и перестал оказывать влияние на политику. Осталось одно название. Но исчезнуть он не мог, он мутировал.

- А в каком состоянии было то, что вы называете военно-промышленным комплексом перед перестройкой? Был ли он конкурентоспособен? Мог ли он выжить в рыночной экономике? Понятно, что разогнать весь госплан и оставить нетронутым островком плановой экономики ВПК было просто невозможно. И кормить его было не на что, и стоил он намного дороже, чем мы могли себе позволить в обнищавшей стране. С точки зрения вооружения, с точки зрения инноваций, с точки зрения обороны, в каком он был состоянии, и в каком состоянии он сейчас?

- Отвечая на вопрос, почему развалился советский союз, американцы не поняли одной вещи. Их министерство обороны утверждало, что военные расходы советского союза достигали чуть ли не четверти ВВП. ЦРУ давало более консервативную оценку: оценивало долю военных расходов советского союза в 15-17 процентов. На самом деле, не может такая страна развалиться от 15 или даже 25 процентов военных расходов. Американцы тратили 45 процентов своего ВВП в годы второй мировой войны и создали мощнейшую, высокотехнологичную экономику, которая кормила их потом еще двадцать лет за счет заделов, созданных в годы войны. Когда меня привлекли в качестве арбитра, я сказал: «Вы все неправы». Военные расходы СССР достигали ста процентов. Вся промышленность готова была перейти на военные рельсы в любой момент. А вот куда тратились основные ресурсы, ответить уже сложнее. Мой вывод - существовал второй ВПК, только для того, чтобы обеспечивать в случае мобилизации этот первый ВПК. Те девять отраслей промышленности. Основные ресурсы советский союз тратил на развитие сырьевых отраслей. И этот второй ВПК, сырьевой, существовал только для одной цели, для мобилизации. Для экономики он был не нужен.

- Но содержать его было нужно?

- Содержать его нужно было на случай войны. Обычно я это иллюстрирую на примере алюминия. Мы выплавляли четыре миллиона тонн алюминия и потребляли его только на тарелки и вилки. На производство самолетов тратилось до 20 процентов проката. Остальной алюминий, так как это - производство непрерывного цикла, выплавлялся только для того, чтобы поддерживать мощности. На случай ядерной войны. И стали мы больше всех в мире плавили. И мой вывод здесь такой. Советский союз рухнул не от производства вооружения, как считали ЦРУ и пентагон, а от производства в сырьевых и базовых отраслях, которые не находили потребления внутри страны. На самом деле, у нас был своеобразный кризис перепроизводства американского образца 1929 года. В период 1990-1991 года выброс наших излишков сырья на мировые рынки ликвидировал кризис перепроизводства. Этого хватило на 10-15 лет, но сейчас это мутировало в перепроизводство денег, которые наша экономика не может переварить.

- Так в случае войны мы бы успели мобилизовать такую неповоротливую махину?

- В ходе войны? Поясню на примере Великой Отечественной войны. Почему советский союз победил Германию, имея гораздо меньший экономический потенциал? Мы завалили их не трупами, не столько трупами. Завалили мы немцев техникой. Мы производили всего во много раз больше. Мы производили танков во много раз больше, чем немцы, и самолетов, и артиллерии, и боеприпасов. Мы выпускали по тридцать тысяч танков в год, а немцы максимум четыре тысячи. Так сработала система мобилизационной подготовки, которую принял советский союз. Назовем ее сталинской. На самом деле, это была американская система мобилизационной подготовки, которую мы у них заимствовали. Мы считаем, что у нас была тогда гигантская армия. Нет, в 1930 году наша армия была маленькая. С середины 1920-х годов до 1938-1939 года, когда в Европе началась война, она не превышала 800 тысяч. А вот наша экономическая мобилизация была целиком направлена на создание мобилизационных мощностей. Мы построили по американской модели танковые, тракторные заводы, они поставлялись нам американцами по американским технологиям, мы их купили по дешевке. Наш знаменитый Т-34 - это модификация американского танка Кристи, который мы купили в 1930 году и запустили в производство. Дело в том, что тогда у нас промышленность гражданская и военная совпадали технологически. У нас тракторные и авиационные заводы с самого начала создавались для того, чтобы производить на них военную технику: танки и самолеты. А немцы создавали специализированную военную промышленность. Если проще, то советский союз победил благодаря системе мобилизационной подготовки. После второй мировой войны, но не сразу, у нас произошла специализация военной промышленности. К 1980 году специализированная военная промышленность в России уже не совмещалась с гражданским производством. А сейчас военная промышленность стала сугубо специализированной. Поэтому новое вооружение надо делать уже не на одном, а на шестистах различных специализированных предприятиях, которые делают какой-то один компонент специально для этого оружия. Это невозможно производить за сколько-нибудь разумную цену. И содержать это предприятие, чтобы оно делало одну деталь, невозможно в условиях рыночной экономики. Поэтому военное производство у нас сейчас бессмысленно. Стоимость можно накручивать любую. Но в рыночных условиях должны быть рыночные цены, в том числе и на военную продукцию. Военной экономике должна быть присуща самонастройка. Это должно закладываться в систему обороны. Экономика должна настраиваться сама на возможные потребности. Я для генштаба написал записку о том, что нам бессмысленно ориентироваться на какие-то конкретные угрозы и настраивать на это экономику. Экономике должна быть присуща самонастройка, а она может быть присуща только гражданской промышленности. Никто не может содержать в нынешней рыночной системе мощности, которые мы содержали столько лет, которые и сейчас пытаемся еще содержать. Привожу пример с заводом «Сокол». Владелец говорит: «У меня 612 тысяч квадратных метров производственной площади. Они числятся как мобилизационные мощности. В правительстве мне говорят, чтобы я их как-нибудь использовал. Но по закону это уголовная ответственность». Опасно и то, что сейчас, не разобравшись с этим хозяйством, собственность начинает передаваться в новые интегрированные структуры, холдинги. Передается сегодня она бесплатно, в надежде, что с этим хозяйством кто-нибудь разберется. Может быть, и разберется, но в государственных интересах. В результате, на выходе создания интегрированных структур в обороне может получиться еще хуже, чем приватизация по Чубайсу. Министерство обороны сейчас имеет право размещать заказ. Вы думаете, оно их холдингам отдает? Оно по-прежнему их отдает предприятиям. Это просто попытка переделить собственность.

- Что вы можете сказать об экспорте российского оружия?

- В принципе, я противник экспорта российского оружия. Но не потому, что я пацифист. На самом деле, я военный человек. Я когда еще был в правительстве, предлагал объявить мораторий на производство оружия на два-три года и не разрешать экспорт оружия. Не потому, что это плохо или невыгодно. А потому, что это открывает лазейку такую, через которую пролезет все, что угодно. И экспорт оружия я никогда не считал выгодным. Я считаю, что мы торгуем оружием себе в убыток, хотя для конкретных предприятий это способ выживания. Мы продаем самолеты по 17-18 миллионов долларов за штуку, когда во всем мире они стоят сто миллионов. Так называемая выгодность экспорта оружия заключается в том, что мы принимаем за ноль все вложения прошлых лет в оборону, в обучение, в производственные помещения. Военная промышленность и экспорт существовали у нас за счет использования мобилизационных запасов сырья, запчастей, компонентов, станков и так далее. Наше руководство гордится тем, что сейчас мы продаем оружия на шесть миллиардов долларов. А во сколько обошлось производство этого оружия? Мы сейчас практически не можем производить новое оружие. Ни за какие деньги, потому что ушли технологии, ушли специалисты. Мы можем продавать на экспорт только старые образцы советской разработки. Китайцы их еще берут, индусы, но все больше морщатся.

- Наши военные по-прежнему хотят все делать не за деньги, а по приказу?

- На военный госзаказ мы тратим семь миллиардов и пытаемся содержать армию, по численности не уступающую американской, где на заказы тратят сто пятьдесят миллиардов в год. Это невозможно ни по каким законам экономики. Что бы мы ни изобретали, мы это производить не сможем, кроме как в лабораторных условиях и штучно. И по фантастической цене.

  

Галина САВЕНКОВА, г. Ломоносов, Ленинградская область. Газета «Балтийский луч», 14 апреля 2006 г.