Сегодняшний гость нашей рубрики - преподаватель факультета политических наук московской высшей школы социальных и политических наук Татьяна ВОРОЖЕЙКИНА. Тема разговора - государство и общество.

- Татьяна Евгеньевна, в последнее время стало модно говорить о российском гражданском обществе. Что это такое, на ваш взгляд, и каковы его взаимодействия с государством?

- На самом деле, в России сомнительно наличие и того, и другого. На мой взгляд, у нас нет государства в собственном смысле этого слова - как некоторой системы публичных институтов, институтов, которые не несут на себе печать личности человека, который в данный момент этот институт возглавляет. В последние шесть лет в стране все более усиливается то, что можно назвать системой частной, непубличной власти, основанной на неправовой практике и на силе. Система власти, основанная на произволе, на силовых отношениях, государством не является, во всяком случае, современным государством. Именно таким становится то, что мы называем российским государством. Традиционный признак российской государственности - единство власти и собственности - никуда не исчез, и при режиме Путина он еще больше усилился. Теперь что такое общество? Это система автономных по отношению к государству институтов, которые удерживают население вместе и делают население гражданами. В более узком смысле это и называется гражданским обществом. Как же превратить население России в общество? Как сделать так, чтобы на месте системы частной власти, основанной на произволе, создалось современное демократическое государство? Эти вещи связаны. Чем больше общество способно к самоорганизации, к выработке собственных, внутренних механизмов социальной интеграции, тем более эффективны политические институты этого общества, тем больше они выполняют функцию представительства.

- Так что же в России называется государством?

- В России традиционно называется государством модель, из которой мы не вышли, несмотря на все перипетии двадцатого века. Модель эту можно назвать государственной центричной моделью развития, когда государство выступает в качестве главного фактора, структурирующего и экономику, и общество, и политическую сферу. Государство опускает в общество штыри, вокруг которых кристаллизуются те или иные общественные структуры. Как только государство в России ослабевает или рушится, соответственно ослабевают связи внутри общества, наступает хаос. Затем наступает реструктурирование государственных механизмов, которое приводит к восстановлению той же модели. Речь идет не только о советской модели. Такой тип государства характерен для российского развития с конца пятнадцатого - начала шестнадцатого веков, когда складывается московский тип государства, который под государственные и военные нужды подверстывает и навязывает населению определенный тип экономического развития. Казалось бы, почему у всех должна быть модель, условно говоря, западная, где государство является продолжением общества и вырастает из потребностей общества? Во многих странах отношения «государство и общество» близки к той модели, которая существует у нас. Поэтому нельзя сказать, что это - наша национальная собственность, что мы должны к этому приспосабливаться и вот так жить. Потому что государство такого типа обязательно начинает брать на себя все больше и больше функций. По сути дела оно построено так, что претендует на абсолютную монополию во всех сферах общественной жизни и замещает собой политическую систему. В советском союзе в сталинский период государство претендовало и на полный контроль над индивидуальной жизнью человека, над личностью. По своей генетике такая система не допускает никаких центров, никаких сфер самостоятельной, независимой активности: все должно быть подконтрольно. В итоге такое государство в принципе ничего контролировать не может. Оно рушится под напором тех функций, которые набирает. А ведь оно берет на себя и такие функции социальной интеграции, как образование, организация жизни людей на местах. И без воли государства ничего невозможно решить. Общество не может развиваться, оно лишается возможности самостоятельно организовать свою жизнь. Вы не знаете, как предпринять элементарные коллективные действия, как защитить свои права в рамках своего квартала, своей деревни, своего района. Я не говорю о вине государства и не представляю общество как жертву. Такое развитие на протяжении веков выработало соответствующий тип общества, особого человека, который привык к такой модели и заинтересован в ней. Получается замкнутый круг, в котором ослаблены и общество, и государство. И итогом может быть только обвал, разрушение такого государства. Но обрушиваясь, оно снова воссоздается по той же схеме и снова государство доминирует над обществом, ослабляя и себя, и общество. Большинство латино-американских стран, таких как Аргентина, Бразилия и Мексика, с 1930-х по 1970-е годы двадцатого века пережили такую модель общественного устройства, хотя и в гораздо менее выраженном виде, поскольку там сохранялся капитализм, развивавшийся под крылом государства. Государство защищало его от внешней конкуренции, обеспечивало ему субсидии в развитии в виде низких цен на энергоносители, в виде транспортной государственной инфраструктуры, в виде дешевого электричества. Когда государство перестало справляться с этой ролью, капитализм потерпел тяжелейший кризис, связанный с неконкурентоспособностью. В этих странах кризис повсеместно привел к обрушению демократических институтов, к диктатурам. С начала 1980-х годов эти страны достаточно мучительно ищут способы существования в условиях демократического развития и очень болезненного разделения власти и собственности.

- Есть ли возможность ухода от такого типа государства в России или это нам предопределено судьбой?

- У нас были альтернативы. В момент глубочайшего кризиса 1990-х годов общество могло попытаться выйти из ситуации, когда прошлое все время хватает и диктует воспроизведение такой же модели. Для этого нужны были демократические институты, уважение к результатам выборов, какими бы они ни были, потому что выборы - демократический институт. Они ценны не сами по себе, а тем, чтобы люди могли ощущать себя представленными на разных этажах власти. Этого не произошло, потому что те силы, которые пришли к власти в начале 1990-х годов, сохранили существующие механизмы государственности для того, чтобы быстро провести приватизацию. Результаты экономического развития, к которым мы пришли в 1990-е годы, оказались такими плачевными, потому что они не сопровождались глубоким процессом демократизации. Те, кто тогда называл себя демократами, воспринимали демократию как власть демократов, а не как процесс участия людей во власти. Это был важнейший изъян политического развития и стратегический выбор, сделанный в 1991 году и, в особенности, в 1993 году. Альтернатива другого пути развития была после принятия законов кооперации и об индивидуальной трудовой деятельности - этого низового движения, выраставшего из неформального сектора, но при условии, что у людей была бы возможность получать кредиты, государство их поддержало бы, защитило от криминального рэкета с одной стороны и от собственного рэкета с другой стороны. Но на этом пути был поставлен крест. Это была логика спешки: надо было немедленно приватизировать крупную собственность. По сути дела в девяностые годы произошло то, что в России всегда происходило. Произошла конвертация власти в собственность - превращение властного ресурса в ресурс собственности, приватизация не только экономических активов, но и приватизация самого государства, приватизация государственных функций. Потому что в такой системе этот товар наиболее эффективен. История предоставила нам возможность выбора пути в отрезок с 1987 по 1993 годы, но этого не произошло. Возможность выхода сохранялась, хотя и в ослабленном виде, и в 1996 году, и в период кризиса 1998-1999 годов. Но и тогда был сделан выбор, традиционный для России: сохранение единства власти и собственности, выбор, сохраняющий монополию власти как единого центра власти. В 1998 году элиты раскололись на две части, а это нетерпимая для России ситуация. И в 1999 году все силы бросили на то, чтобы этот раскол преодолеть. Я считаю, что был сделан худший выбор, когда в 1996 году решили любой ценой переизбрать Ельцина, а в 1999 году назначить его преемника. Тогда было принято стратегическое решение: разными путями устранить общество от достижения этого результата. Поэтому развернули пропагандистскую кампанию в пользу Ельцина во время его переизбрания. А в момент его ухода решающую роль сыграла и мобилизация людей на страхе, испуге, ненависти, вызванных чеченской войной.

Получается довольно грустная картина: за всю тысячелетнюю историю России у нас ни разу не было перехода власти от одной политической силы к другой демократическим путем, через выборы. У нас всегда это результат или катастрофы, или сговора элит, как это произошло в 1999-2000 годах. В 2000-м году Борис Немцов в разговоре сказал мне, что Путин сможет сделать две вещи: отделить власть от собственности, разрушить олигархический режим, который сложился в 1990-е годы, и деприватизировать государство, то есть сделать государство действительно государством, лишив государственные институты экономических интересов. На мой взгляд, произошло обратное: все эти годы проводилась политика, направленная на ликвидацию появившихся к тому времени не зависимых от главной власти собственностей, независимых центров силы и активности. Начали с федеративной реформы, реформы совета федерации и создания федеральных округов, сделав первый шаг к ликвидации основы федеративных отношений - государственного устройства, в котором народ наделяет властью разные уровни. Потом все пошло очень последовательно. Сначала - ликвидация независимости СМИ, в первую очередь телевидения, электронных средств массовой информации. Затем - закон о партиях, резко ограничивший возможность формирования независимых партий. Затем последовали реформа избирательной системы, активная борьба с бизнесом, который попытался выйти из системы единства власти и собственности - это 2003 год и начало дела Ходорковского. И наконец, отмена выборов губернаторов, то есть уже полная ликвидация федеральной системы. Это наступление, которое федеральная власть развивает разными способами - от принятия законов, которые призваны поставить под контроль все уровни власти, до создания суррогатов типа общественной палаты - некоего правильного гражданского сообщества, контролируемого государством, хотя государство по определению не может участвовать в создании институтов гражданского общества. И завершение - в классической российской традиции - поиск шпионов, врагов. Такова последовательная политика, и ее следовало ожидать от этого типа власти, который у нас есть. В результате этой политики, которую якобы проводят в целях создания сильного государства, не создано не только сильного государства как системы публичных институтов, но не создано и сильного авторитарного государства. Взамен создана некая структура частной власти. При этом, отменив выборы, осуществляя репрессии против независимых средств массовой информации, государство лишилось каналов обратной связи с обществом, и власть не понимает, что происходит в стране. В итоге на месте государства образовалась закрытая корпорация, которая присвоила себе вывеску «Государство российское». И ведет произвольный отъем собственности под вывеской национализации и реприватизации. Все больше и больше нефтяных и газовых компаний попадают под контроль властной группировки и фактически готовы к переходу в ее собственность. Теперь, чтобы капитализировать эту собственность, им нужно уйти от власти, но сохранить собственность, уйдя от власти, невозможно. Эта жуткая ситуация, в которую они сами себя загнали и все больше загоняют, чревата системным кризисом. Она чревата такими потрясениями, которые очень опасны для общества.

- Что же в этой ситуации можно сказать об обществе?

- Что произошло с обществом? А произошел целый ряд весьма противоречивых вещей. В начале 1990-х годов, когда государство перестало контролировать людей и возникла свобода ассоциаций для того, чтобы защищать общие интересы, общество не заняло эту нишу. В латиноамериканских странах, когда государство, которое раньше контролировало все, перестало платить зарплату, субсидировать электричество, обеспечивать канализацию, люди начали самоорганизовываться, объединяться, создавать на низовом уровне системы самоподдержки. У нас самоорганизации людей, которые оказались брошенными государством, не произошло. В 1990-х годах с общества сняли смирительную рубашку, но оно этим не воспользовалось, потому что в ситуации кризиса это сделать очень сложно. Кроме того в России навыки самоорганизации безжалостно уничтожались начиная с 1920-х годов, когда кооперация, различные профсоюзы были уничтожены совет-ской властью, не терпевшей никаких органов низовой активности. Но я не согласна с тем, что сложившийся в России тип человека не подлежит изменениям. Есть обратные примеры. В советском, а затем российском обществе, когда люди осознали, что они должны сами отвечать за себя на индивидуальном, личном уровне, многие проявили способности к тому, чтобы научиться выживать. Те же челноки довольно быстро приспособились к новым условиям. Кроме того в начале 1990-х годов возникли какие-то общественные организации - экологические, правозащитные, в начале чеченской войны возникла организация «Солдатские матери». Я не знаю, сколько еще поколений должно положить свои жизни на то, чтобы создать прогрессивную часть общества, которая бы повела за собой, но я против мнения об особом генетическом уровне страха и пассивности, заложенном в русских людях. Люди везде одинаковые, но они неодинаково складываются в общество. В одних случаях они формируют один тип взаимоотношений - вертикальный, в других - горизонтальный. Мы такие же люди, как все. Да, страх в нас сидит очень глубоко, он поколениями в нас заложен, от него трудно освобождаться, но мне кажется, что за последние двадцать лет наше общество все же показало, что может освобождаться от страха. Мне кажется, что больше всего наше общество нуждается в возвращении элементарного стыда, когда человек не сможет поступать против совести, когда он способен сказать: «Я этого не сделаю. Со мной так поступать нельзя».

Вообще, существуют две линии формирования гражданского общества: из либерального среднего класса и из низов, самоорганизующихся для защиты собственных интересов. Пока эти две вещи не будут объединены, а у нас они, к сожалению, существуют совершенно отдельно, гражданского общества не будет. У нас общество вообще раздроблено. Большинство ощущают ситуацию как нормальную: это связано с тем, что блокированы важнейшие каналы массовой информации: по телевизору то, что ненормально, не показывают. Я всегда вспоминаю жизнь в советском союзе. Все вокруг было неважно: продуктов не было, все кое-как, но в целом все было хорошо, потому что по телевизору мне плохого не показывали. Отсюда и сегодняшнее ощущение нормальности. Кроме того наше общество развращено, прежде всего - чеченской войной. Оно стало равнодушным к чужим страданиям. Мы привыкли, закоснели в том, что постоянно происходит. Поэтому мы - слабое общество. А пока у нас слабое общество, мы будем иметь слабое государство, которое надувает щеки и претендует на то, что оно сильное.

- Наверное, на таком нерадостном фоне и прогнозы нерадостные?

- Мне кажется, в стране есть опасность великодержавной, фашистской реакции. Это уже появившаяся тенденция раскручивания ксенофобии по отношению к отдельным этническим группам, религиозным группам внутри страны или по отношению к внешним силам. Послушайте радио: у нас кругом - враги. Не выдают Березовского - заговор против России. Колонну грузовиков с гуманитарной помощью остановили на Украине - тоже заговор. Все время раскручивают идею о том, что мы в кольце врагов, и нам нужно сплотиться. Я бы назвала это постимперским синдромом. Страшно то, что определенная часть общества вполне готова поддержать силы, которые предложат лозунги «Россия - для русских» или «Россия в кольце врагов». Откуда же исходит реальная угроза фашизма? От каких-то неведомых маргинальных сил, которые регулярно проявляются? Или она находится внутри самой власти, тех ее структур, которые периодически провоцируют комплекс, который сложился у народа, живущего в распавшейся империи?

- Власть у нас настолько умная, чтобы осуществлять гэбистские разводки, манипулировать людьми?

- Я этого не исключаю, поскольку во власти все больше и больше выходцев из спецслужб, а они процесс управления представляют как спецоперацию. Но все-таки я не верю в то, что, не имея каналов обратной связи с обществом, они могут учесть все до мелочей и так тонко все построить. Мне кажется, что рано или поздно люди начнут осознавать, что личное благополучие невозможно без взаимодействия с окружением. Вы хотите иметь пристойный подъезд, хотите иметь пристойный двор? Или вы хотите иметь пристойную страну? А пока мы все - соучастники этой власти, потому что считаем, что другого выхода нет. Но ростки нового есть. Учитесь верить в себя. Откройте в интернете сайт «Jasvoboden.ru».

  

Галина САВЕНКОВА, г. Ломоносов, Ленинградская область. Газета «Балтийский луч», 07 апреля 2006 г.