Пока в России существует слабое общество, мы будем иметь слабое государство, которое только надувает щеки и претендует на то, что оно сильное.

«Государство и общество» так назывался один из семинаров, проходивших этой весной в Клубе региональной журналистики недавно разогнанного (вот она, ирония судьбы!) государством фонда «Открытая Россия». Для выступления на эту тему перед журналистами была приглашена преподаватель факультета политических наук Московской высшей школы социальных и экономических наук Татьяна ВОРОЖЕЙКИНА. И начала она беседу с того, что усомнилась в наличии и самого государства, и общества в современной России.

ЕДИНСТВО ВЛАСТИ И СОБСТВЕННОСТИ – СУТЬ РОССИЙСКОЙ ГУСУДАРСТВЕННОСТИ

- Во всяком случае, нуждается в доказательстве наличие государства в собственном смысле этого слова – как некоторой системы публичных институтов. Публичных - значит обезличенных, неперсонализированных, которые не несут на себе печать личности, характера или жизненной траектории человека, который в данный момент этот институт возглавляет. В России, к большому сожалению, таких институтов не сложилось. Более того, мы идем в противоположном направлении. За последние шесть лет все более усиливается система частной, непубличной власти, основанной на неправовой практике и на силе. Система власти, основанная на произволе, на силовых отношениях, государством не является. Во всяком случае, современным государством. Это нечто иное. Но как раз таким становится то, что мы называем российским государством. А именно: власть плюс крупный бизнес, как ее неотъемлемая часть. Эта традиционная часть российской государственности – единство власти и собственности – никуда не исчезла, и при режиме Путина она еще больше усилилась.

Когда я говорю о том, что вызывает сомнение или, по меньшей мере, требует доказательства наличия общества в России, тоже понимаю под ним (обществом – прим. ред.) определенную структуру. Это система автономных по отношению к государству институтов, которые удерживают население вместе и делают его гражданами. В более узком смысле это то, что называется гражданским обществом.

Вопрос, который меня занимает: как превратить население России в общество? Как сделать так, чтобы на месте системы частной власти, основанной на произволе, создалось современное демократическое государство?

ТОТАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ ДЕЛАЕТ ВСЕ БЕСКОНТРОЛЬНЫМ

И именно об этом, а еще о том, какие препятствия существуют на пути создания современного демократического государства в нашей стране, шла речь на семинаре в Клубе региональной журналистики. Вряд ли нашей сегодняшней публикацией мы дадим ответы на все эти вопросы. Впрочем, и сама госпожа Ворожейкина не единожды подчеркивала, что она их тоже не знает. Мы предлагаем читателям «ШАНСА» лишь элементы рассуждения на эту тему. Хотя, возможно, кого-то эти рассуждения заставят иначе посмотреть на окружающее, и, кто знает, быть может, помогут сформулировать свои ответы на эти непростые вопросы.

- Начнем с того, что в России традиционно называется государством. К сожалению, несмотря на все перипетии ХХ века, мы не вышли из модели, которую можно назвать «государство с центричной моделью развития». Традиционно в России государство выступало в качестве главного, структурирующего экономику, общество, политическую сферу, фактора. Государство опускало в общество штыри, вокруг которых кристаллизовались те или иные общественные структуры. Как только государство в России ослабевало или рушилось, соответственно, ослабевали связи внутри общества, наступал хаос. А затем наступало реструктурирование государственных механизмов, которое, к сожалению, все время приводило к восстановлению этой модели.

Речь идет не только о советской модели. Такой тип государства характерен для российского развития с конца XV – начала XVI века, когда складывается московский тип государства, который под государственные и военные нужды подверстывает и навязывает населению определенный тип экономического развития.

Казалось бы, что здесь плохого? Почему у всех должна быть модель, условно говоря, западная, когда государство является продолжением общества и вырастает из потребностей общества? Почему нельзя сказать, что это наша национальная особенность, что мы должны к этому приспосабливаться и так жить? Я хотела бы обратить ваше внимание на следующее.

Государство такого типа начинает брать на себя все больше и больше функций. Оно структурирует экономику, общество, замещает собой политическую систему, претендует на абсолютную монополию во всех сферах общественной жизни. В Советском Союзе в сталинский период государство претендовало и на полный контроль над индивидуальной жизнью человека, над личностью. По своей генетике это государство не допускает никаких центров, никаких сфер самостоятельной, независимой активности. У него должно быть все подконтрольно. В итоге разрастается до такого масштаба, что в принципе ничего контролировать не может. Такое государство рушится под напором тех функций, которые оно набирает.

Второй изъян. Государство берет на себя общественный контроль, все механизмы социальной интеграции. В итоге на местах в принципе ничего невозможно решить без государства. Общество лишается способности самостоятельно организовать свою жизнь. Но если вы не упражняете мышцы, все время лежите на диване, то, когда вы встанете, ничего не сможете сделать. Вы не знаете, как договориться с соседями, как предпринять элементарные коллективные действия, как защитить свои права в рамках своего квартала, своей деревни, своего района.

ТИП ЧЕЛОВЕКА, РАЗЪЕДЕННОГО ГОСУДАРСТВЕННОСТЬЮ

Мало того, что такой тип развития ослабляет общество, не дает ему самостоятельно развиваться, он еще и приводит к тому, что формируется соответствующий тип человека, который привык к такой модели государственного устройства, заинтересован в ней, потому что карьерное продвижение такого человека связано исключительно с государственными структурами. Примеры тому в изобилии можно увидеть не только в окружающей нас действительности, ими буквально кишит вся русская литература.

- Вспомните, в «Анне Карениной», когда Стива Облонский понимает, что прожил доходы от имения жены, он идет искать государственную должность в государственном железнодорожном строительстве. В замечательном романе Гончарова «Обыкновенная история» дядюшка – настоящий предприниматель, владелец фарфорового завода. Но он одновременно служит статским советником. Именно то, что он статский советник, делает его успешным предпринимателем.

ПРИДАВЛЕННЫЕ ТРАЕКТОРИЕЙ ПРЕДШЕСТВУЮЩЕГО РАЗВИТИЯ

Всякий раз, когда развитие государства заходило в тупик и начинало рушиться, а потом воссоздаваться по прежнему образу и подобию, общество могло выбрать другой вариант развития. Почему оно этого не делало, вопрос, над которым еще многие будут ломать голову.

- Процессы, которые начались в нашей стране в 1980-х и продолжились в 1990-е годы, показали, что были альтернативы. На момент глубочайшего кризиса 1990-х годов общество могло попытаться выйти из того, что в социологической литературе называется «зависимостью от предшествующей траектории развития». Это когда прошлое все время тебя «хватает» и диктует воспроизведение такой же модели. Что нужно было делать, чтобы изменить этот тип развития? Что не было сделано?

В самом общем плане это две вещи. С самого начала нужны были демократические институты. Уважение к результатам выборов, какими бы они ни были, потому что выборы как демократический институт отличаются тем, что это игра по определенным правилам, но с непредсказуемым результатом. Именно уважение непредсказуемого результата является важнейшим на пути представительных демократических институтов. Они ценны не сами по себе, а для того, чтобы люди могли ощущать себя представленными на разных этажах власти. Для этого выборы должны быть выборами, а не референдумом, не плебисцитом по утверждению, пусть самой божественной и одаренной, фигуры. Этого не было сделано потому, что силы, которые пришли к власти в начале 1990-х годов, считали: чтобы быстро провести экономическую либерализацию и приватизацию, нужно использовать сохранившиеся механизмы государства. Те, кто тогда назвал себя демократами, воспринимали демократию как власть демократов, а не как процесс участия людей, пусть с идиотскими, с нашей точки зрения, взглядами. Но это их взгляды, и люди должны иметь возможность отстаивать их в этих институтах.

Второй элемент, не позволивший выйти из зависимости от траектории предшествующего развития, заключался в типе экономического развития, в типе приватизации. Выход за пределы зависимости от прошлого был связан с низовым развитием капитализма. Если хотите, с тем самым, что началось в перестройке после закона о кооперации и об индивидуальной трудовой деятельности. Это капиллярное, низовое движение, которое вырастало тогда из неформального сектора, условно говоря, из «челноков». Если бы у людей была возможность получать кредиты, если бы государство их поддержало, защитило их от криминального рэкета, с одной стороны, от собственного рэкета, с другой стороны, то этот тип развития капитализма соответствовал бы тому типу политического развития, о котором я говорила. Однако на этом типе капитализма сознательно или несознательно был поставлен крест. Это была логика целесообразности и логика спешки: немедленно приватизировать крупную собственность, поставить все на это. По сути дела произошло то, что в России всегда происходило. Произошла конвертация власти в собственность – превращение властного ресурса в ресурс собственности, то есть приватизация не только экономических активов, но, как мы знаем, и приватизация самого государства, приватизация государственных функций.

КОГДА ИНСТИТУТЫ ФУНКЦИОНИРУЮТ ОТДЕЛЬНО ОТ ЛЮДЕЙ

Я думаю, в историческом и общественном развитии нет никакой предопределенности. Мы люди. Мы можем воздействовать на исторические и социальные тенденции. Есть возможность выхода. История действительно нам это предоставляла в исторический отрезок с 1987 по 1993 год, но мы им тогда не воспользовались.

Альтернативность, возможность выхода сохранялась, хотя и в ослабленном виде, и дальше. Она сохранялась в 1996 году, в период кризиса 1998-1999 годов. Но тогда был сделан выбор, предопределенный выбором 1993 года, а именно: выбор, традиционный для России – сохранение единства власти и собственности, выбор, сохраняющий монополию власти как единого центра власти.

Что начинается в 1998 году? Элиты раскалываются на две части. Это нетерпимая для России ситуация. Все силы в 1999 году были брошены на то, чтобы этот раскол преодолеть. И я считаю, что был сделан худший выбор, потому что, когда в 1996 году было решено любой ценой переизбрать Ельцина, а в 1999 году назначить преемника, было принято стратегическое решение: устранить общество от воздействия на этот результат разными путями. В первом случае это была пропагандистская кампания, которая велась в пользу Ельцина, во втором случае решающую роль сыграла чеченская война и мобилизация людей на страхе, испуге, ненависти.

Получается довольно грустная вещь для нас. За всю тысячелетнюю историю России у нас ни разу не было одной простой вещи – мирного перехода власти от одной политической силы к другой мирным, демократическим путем, через институты, через выборы. У нас всегда это был результат или катастрофы, или сговора элит, как это произошло в 1999-2000 годах. В этом смысле мы более отсталая страна, чем Украина, где это произошло дважды. В 1994 году, когда произошла передача власти на выборах от Кравчука Кучме, а затем – во время известных событий 2004 года. Хотя его трудно назвать мирным, это был кризис. Но, тем не менее, это был переход власти от одной политической силы к другой, это важнейшая, с точки зрения демократического развития, вещь, когда институты начинают функционировать отдельно от людей, когда демократия – это не власть демократов, а просто достаточно скучная процедурная вещь.

ЧЕГО ЖДАЛИ И НЕ ПОЛУЧИЛИ ОТ ПУТИНА

Чего добилась Россия, гордо и упорно шествующая по мировой истории своим особым путем? В интерпретации Татьяны Ворожейкиной результаты этого похода если и впечатляют, то исключительно со знаком минус.

- После прихода Путина к власти ожидали, что он сделает, как минимум, две вещи. Во-первых, отделит власть от собственности, разрушить олигархический режим, который сложился в 1990-е годы. Во-вторых, деприватизирует государство, сделав его действительно государством, лишит государственные институты отдельных экономических интересов. Произошло же обратное. И не могло не произойти.

В 2000-м году был фактический плебисцит Владимира Владимировича Путина на пост президента России. После чего достаточно последовательно начала проводиться политика, направленная на достижение одного и того же в разных сферах. Во-первых, это ликвидация расплодившихся к тому времени независимых от главной власти собственностей, независимых центров силы и активности. И начали с федеративной реформы – реформы федеративных отношений, реформы Совета федерации и создания федеральных округов. Была благая цель, считалось, что таким образом наводится порядок и ликвидируется авторитарная власть в таких вотчинах, как Калмыкия или Башкортостан. Но авторитарная власть в этих вотчинах лишь еще больше укрепилась. А вот первый шаг в ликвидации основы федеративных отношений был сделан.

Что такое федерация? Это такое государственное устройство, в котором народ наделяет властью разные уровни, независимо друг от друга. У них разная легитимность. Один тип власти народ дарует на уровне регионов и субъектов федерации, другой тип – на уровне центра. И у них есть целая гамма сложных отношений, но в нормальной федерации центр никогда не имеет возможности уволить, снять или ограничить полномочия избранного главы региона. Это не федерация. Вертикально структурированная федерация – такого не бывает.

Следующие шаги государства были последовательны. Сначала ликвидация независимости СМИ, в первую очередь телевидения, электронных средств массовой информации. Закон о партиях резко ограничил возможность формирования действительно независимых партий. Реформа избирательной системы. Активная борьба с независимым бизнесом, который попытался выйти из системы «единство власти и собственности». Это 2003 год и начало дела Ходорковского. Продолжением являются два последних шага – это отмена избрания губернаторов, то есть уже полная ликвидация федеративной системы, второе – наступление, которое федеральная власть развивает против общественных организаций разными способами. От принятия закона, который призван поставить их под контроль, до создания суррогатов типа Общественной палаты, создания некоего «правильного» гражданского общества под контролем государства. С точки зрения здравого смысла - это нонсенс, потому что гражданское общество во всех смыслах (и в широком, и в узком) – это некая система институтов, действующих в публичном пространстве, которая автономна по отношению к власти, система автономных, свободных ассоциаций и индивидов. Государство по определению не может участвовать в создании институтов гражданского общества.

Ну, а завершение – в классической российской традиции. Это шпионы.

СТРАХ «ОРАНЖЕВОЙ РЕВОЛЮЦИИ»

На пути к сильному и процветающему государству можно чем-то и поступиться. Цель оправдывает средства, тем более, такая – как Великая Россия, ну или хотя бы просто - сильная, процветающая страна, в которой нам, ее гражданам, удобно и комфортно жить. Ради такой перспективы временно можно пожертвовать какой-то частью гражданских прав и свобод. Вот только что на самом деле выходит из-под мастерка этих строителей нового государства?

- Было ли создано сильное государство в результате той последовательной политики, которая вроде бы именно на это направлена? На мой взгляд, нет. Не создано не только сильного государства, но не создано и авторитарного государства, которое способно полностью контролировать общество. Создана некая структура частной власти, которая не имеет обратной связи с обществом. Отменив выборы, осуществляя репрессии против независимых средств массовой информации, государство лишилось каналов обратной связи. Оно не понимает, что у него там происходит. Отсюда такие истеричные реакции и страх «оранжевой революции».

Это слабая власть. Потому что в итоге на месте государства образовалась закрытая корпорация, которая присвоила себе вывеску «Государство Российское». А почему это государство? Трудно понять. Те процессы в экономике, начало которым положено делом Ходорковского, не являются национализацией или реприватизацией в каком-либо смысле этого слова. Это произвольный отъем собственности, как в случае Ходорковского, или вынужденная продажа собственности, как в целом ряде других случаев, закрытой корпорацией, которая называется «Российское государство», но которая государством не является.

ГДЕ ВЗЯТЬ ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО?

Что же такого произошло с обществом, почему оно так деградировало, что уже не способно вывести нас из тупиков, в которые мы постоянно тычемся? По мнению Татьяны Ворожейкиной, в последнее время с обществом произошел ряд весьма противоречивых вещей.

- В начале 1990-х годов в результате кризиса государственных структур государство освободило некое пространство. По идее, с общества сняли смирительную рубашку, и оно должно было самоорганизоваться. Но оно не самоорганизовалось. Почему? Думаю, потому что в ситуации кризиса это делать очень сложно. Во-вторых, в России на протяжении ХХ века все навыки самоорганизации были уничтожены. Хотя, советское, а затем и российское общество проявляет большую способность к тому, чтобы выжить в этих условиях. Те же «челноки», люди, которые изменили свою профессию, приспособились на индивидуальном уровне гораздо быстрее, чем это ожидалось, но они не смогли выработать никаких общественных структур.

Впрочем, один тип самоорганизации все-таки возник. В начале 1990-х годов появились перестроечные организации – экологические, правозащитные. В начале чеченской войны - организация «Солдатские матери». Эти организации отвечают предельным жизненным потребностям. И здесь я хочу четко сказать: я крайне отрицательно и с большим возмущением отношусь к кампании, развязанной против правозащитных и экологических организаций. Их обвиняют в том, что они западные агенты, живущие на западные деньги. Но я хочу сказать здесь не об этом. С точки зрения гражданского общества возникает очень важная проблема: откуда, собственно, берется гражданское общество? Где его взять? В сообществе неправительственных организаций существует один доминирующий взгляд: в принципе гражданское общество формируется в результате экономического развития, приводящего к становлению среднего класса. Когда средний класс, люди, которым есть что терять, будут осознавать свои интересы, они начнут объединяться.

Но есть и другая проблема, характерная для всех расколотых обществ, где существуют огромные разрывы в доходах между, условно говоря, верхними двадцатью процентами и нижними шестьюдесятью. Как быть с теми, кто не попадают в средний класс и, исходя из типа экономического развития, уже никогда в него не попадут? Что с ними делать? Кстати, эти люди в свое время вышли на улицы с протестом против монетизации льгот. С точки зрения либеральной экономики это абсолютно контрпродуктивная вещь. Чего они хотят? Чтобы государство продолжало их поддерживать. Исходя из этой логики, это абсолютно нелиберальная и недемократическая вещь. Но есть один важный момент, который перевешивает первую аргументацию: люди вышли защитить свое коллективное достоинство и сказать: «Мы не быдло. С нами так нельзя обращаться». Для формирования гражданского общества это несравненно более важно, чем первый пункт.

То, что мы сейчас имеем, это печальная вещь. У нас слабое государство и слабое общество. Усилить общество – сложная задача, на его усиление работают такие вещи, как выигрыш дела Щербинского на Алтае, – это первая победа. Ведь ничто так не развращает гражданское движение, как поражение. Здесь есть сдвиги, которые, правда, пока слишком мизерны. И это печально, потому что пока у нас существует слабое общество, мы будем иметь слабое государство, которое только надувает щеки и претендует на то, что оно сильное.

РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА ФАШИЗМА – ВНУТРИ САМОЙ ВЛАСТИ?

Впереди у нас - 2008 год, выборы президента, и очередная развилка. Многие предсказывают, что в связи с этим обществу не миновать системного кризиса. Власть боится «оранжевой революции», а кое-кто вообще поговаривает, так сказать, об Октябрьской революции. Госпожа Ворожейкина системный кризис не исключает, но боится, что закончится он великодержавной фашистской реакцией.

- Я бы не исключала системный кризис. С точки зрения социолога, он связан с системой власти и управления обществом, которая абсолютно лишена способности воспринимать происходящие в этом обществе процессы. Я не верю в то, что резко упадут цены на нефть. Ждать надо не отсюда. Ждать надо от полного «закукливания» властной группировки и начала внутренней борьбы. Сейчас в их руках сосредоточен контроль над огромной собственностью. Все больше и больше нефтяных и газовых компаний находятся под контролем властной группировки и фактически готовы к переходу в собственность. Для того чтобы капитализировать эту собственность, нужно уйти от власти и превратить ее в нормальный капитал. Но сохранить собственность, уйдя от власти, невозможно. Это жуткая ситуация, в которую они сами себя загнали и все больше загоняют, она действительно чревата системным кризисом. Она чревата такими потрясениями, которые очень опасны для общества. Все механизмы, которые в 1990-х годах начали было создаваться как амортизаторы опасной власти, разрушаются. Власть последовательно уничтожает самостоятельные центры активности.

И большой вопрос: как среагирует наше общество в «час икс»? Я бы хотела, чтобы это была, условно говоря, «оранжевая реакция». Чтобы это было мирное стремление людей заставить власть соблюсти их права. Это может касаться ключевого вопроса – результатов выборов, это может касаться более частных вопросов – на уровне регионов.

Но, мне кажется, есть другая опасность – опасность, условно говоря, великодержавной фашистской реакции. Это тенденция раскручивания ксенофобии по отношению к отдельным этническим группам внутри страны, по отношению к религиозным группам внутри страны или по отношению к внешним силам. Послушайте радио, посмотрите телевизор – это же тоска смертная: у нас кругом враги. Нам не выдают Березовского – заговор против России. Колонну грузовиков с гуманитарной помощью останавливают на Украине – опять заговор. И так далее. Все время раскручивают идею, что мы в кольце врагов и нам нужно сплотиться. Я бы это назвала постимперским синдромом, имперской фантомной болью.

Есть очень большая опасность того, что реакция будет шовинистической, постимперской и фашистской, в узком смысле этого слова. Часть общества поддержит на выборах или в результате какого-то решения те силы, которые предложат вариант лозунга «Россия – для русских» и «Россия в кольце врагов –восстановим Великую Державу». К сожалению, это реальная альтернатива.

Что надо делать для того, чтобы этого не было? Вокруг этого идет очень много спекуляций. Где реально угроза фашизма? Она в тех маргинальных силах, которые появляются регулярно и провели в Москве марш 4 ноября? Или она внутри самой власти, тех ее структур, которые периодически обращаются именно к такому комплексу? А он совершенно естественен в стране, которая была великой державой и распалась, стала гораздо слабее. Мне кажется, что вернее второе.

Мы такие же люди, как все. Да, страх в нас сидит очень глубоко. Он поколениями в нас заложен, от него трудно освобождаться. Но мне кажется, что за последние 20 лет общество показало, что оно может освободиться от страха. Поэтому, наверное, дело не столько в страхе, сколько в отсутствии стыда. Извините меня за такие слова. Но вы бы лучше об этом говорили.

Дикий, вопиющий случай дедовщины с Сычевым - и те комментарии, которые давали врачи после его госпитализации уже в Москве. Человек, облеченный званиями, престижем, хирург Воробьев говорит, отводя глаза, что это тромбофлебит и наследственное заболевание, то есть врет. Для чего? Что его могло заставить это сделать?

Я большой любитель оперы и поклонник дирижера Гергиева. В начале 2000-х годов я слышала от него дифирамбы Путину и думала: «Кто он, и кто ты? Ты великий музыкант. Что тебя заставляет это делать?» Ремонт Мариинки. А ведь это гениальный музыкант. В мире таких всего два-три. Что заставляет людей терять достоинство? Чего им бояться? Что с ними можно сделать? У них мировое имя!

Мне кажется, что наше общество нуждается просто в возвращении элементарного стыда, возвращении тех людей, которые каждый на своем уровне говорят: «Я так не делаю. Со мной так невозможно». Тогда, наверное, что-то сдвинется.

Нам нужен институт репутации. Перестаньте подавать руку подлецам. Юрий Маркович Шмидт, замечательный адвокат, на одном из семинаров встретился с судьей Конституционного суда после того, как тот принял решение, что отмена выборов губернаторов – конституционна. Юрий Маркович не подал ему руки. Тот шел к нему с протянутой рукой, а адвокат отступил и спрятал руки за спину. Это совершенно несовременный жест. Судья спросил: «Юра, ты что?». Юрий Маркович ответил: «Если ты сделал подлость, будь готов к тому, что тебе завтра не подадут руки». И у нас тоже нет другого выхода. Мы уже дошли до точки.

ВРЕЗКИ

Поскольку во власти все больше и больше выходцев из спецслужб, процесс управления они мыслят как спецоперацию.

Пока будут отсрочки для студентов, то есть для самой активной части общества, пока в армию будут идти те, чей голос не слышен, – дети одиноких матерей, дети из неполных семей, когда мать и приехать не может, чтобы ее услышали, пока это будет так, у нас будет такая армия, какую мы имеем сегодня.

Я всегда вспоминаю свою жизнь в Советском Союзе. Все вокруг меня было хорошо. Не важно, что продуктов не было, все было кое-как, но в целом-то хорошо - по телевизору. Вот откуда возникает ощущение нормальности и сегодня.

Наше общество очень сильно развращено. Прежде всего, развращено ходом чеченской войны, равнодушием к чужим страданиям, будь это страдания мирного населения или страдания солдат, которые там погибают. Это все чужие дети, чужие люди. Мы привыкли, закоснели в том, что это постоянно происходит.

Обрушилась крыша Бауманского рынка в Москве, погибло 66 человек. Что говорит мэр Москвы? «Там всего двое москвичей». А остальные не люди? Они не имеют права на жизнь и на гарантию жизни?

Два года подряд ко мне приходят люди, получившие высшее образование при Путине. Я чувствую, как меняются люди: они стали осторожнее, пессимистичнее. Общий глас: «Что мы можем сделать?»

Послушайте радио, посмотрите телевизор – это же тоска смертная: у нас кругом враги.

Если вы не упражняете мышцы, все время лежите на диване, то, когда вы встанете, ничего не сможете сделать.

Те, кто тогда назвал себя демократами, воспринимали демократию как власть демократов, а не как процесс участия для людей, пусть с идиотскими, с нашей точки зрения, взглядами. Но это их взгляды, и раз они представлены, то они должны иметь возможность их отстаивать в этих институтах.

За всю тысячелетнюю историю России у нас ни разу не было одной простой вещи – мирного перехода власти от одной политической силы к другой демократическим путем, через институты, через выборы. У нас всегда это был результат или катастрофы, или сговора элит, как это произошло в 1999-2000 годах.

Это слабая власть. Она слабая потому, что в итоге на месте государства образовалась закрытая корпорация, которая присвоила себе вывеску «Государство Российское». А почему это государство? Трудно понять.

  

Алексей КИРИЧЕНКО, г. Абакан. Еженедельник "ШАНС", 11 мая 2006 г.