Наверное, мало кто будет спорить с простым тезисом о том, что реформа образования – это базис, на который опирается будущее страны. Как нареформируем, таким окажется и будущее. И при этом интересно узнать самые разные точки зрения – и тех, кто учат; и тех, кто учатся; и те, кто весь этот процесс может представить в сухих цифрах экономики. Сегодня, например, мы с помощью Клуба региональной журналистики РОО «Открытая Россия» поговорим с директором Центра экономики непрерывного образования Татьяной КЛЯЧКО.

- Татьяна Львовна, вам не кажется, что с принятием национальных проектов реформа образования вышла на какой-то совершенно новый уровень?

- По профессии я экономист. То, что я говорю, обычно определяется моей профессиональной позицией экономиста, и на это всегда надо делать поправку. Итак, что сейчас происходит с нашей системой образования? Фактически мы сейчас переходим к модели всеобщего, общего высшего образования. Слова «всеобщее» и «общее» имеют разный смысл. «Всеобщее» – это то, что охватываются практически все, кто могут учиться в высшей школе. «Общее» состоит в том, что это образование уже теряет черты профессионального образования. - Это плохо?

- Судите сами. Численность студентов у нас за годы реформ возросла в 2,5 раза. Сейчас у нас почти 7 млн. студентов. В 2003-2004 году мы вышли на то, что число студентов очного и заочного отделений у нас сравнялось. Это самое дешевое образование – заочное. И поэтому население, которое не может платить за одно, платит за другое. И поскольку это самое дешевое образование, оно точно так же выгодно вузам. Они как бы ставят их на поток. И в конечном итоге сейчас началось, я бы сказала, в этой связи профанирование высшего образования. Я недавно фотографируюсь на какой-то документ. Смотрю – на столике лежит учебник анатомия. Спрашиваю фотографа: «Вы что, учитесь?» - «Да, я учусь по субботам. На психолога. Я работаю фотографом именно потому, что здесь в субботу мне дают выходной». Можно представить, какой это будет психолог…

- Но что же делать, если образование платное, а за качество не у всех есть возможности заплатить?

- Здесь должна быть определенная государственная политика. Например, в США все образование платное. Но 50% от реальной стоимости образовательных услуг часто берет на себя государство. Оно платит за научные исследования, за доступ к образованию детей из социально незащищенных слоев населения; за гендерный баланс, то есть, чтобы женщины поступали в университеты; чтобы этнические группы имели доступ к образованию. То есть, государство у них платит за определенные вещи в сфере высшего образования.

- Но, согласитесь, Америка – это страна, которая может себе позволить такую политику.

- Я вам вот что скажу. В прошлом году в китайском университете Суджоу было три вуз. Посчитали, что это эффективнее объединить их – уменьшаются расходы. Вот и сделан один колоссальный 30-тысячный университет. У нас в среднем университеты насчитывают по 2 тыс. студентов всего. Мы бы долго обсуждали при этом: а надо, не надо? Там решаются совершенно другие задачи: как сделать, чтобы всем было удобно? Закупаются автобусы, чтобы они курсировали между кампусами; закупаются новые компьютеры, учится персонал, повышается заработная плата преподавателям. Повышается статус этого университета в общекитайском раскладе. Не решается вопрос: делать или не делать? Решается вопрос: как делать?

- То есть мы проигрываем в этом вопросе?

- Сейчас конкуренция на мировом образовательном рынке резко усилилась. 30% этого рынка держат Соединенные Штаты; 30% - объединенная Европа; 10% -- Австралия и Новая Зеландия, и быстро наращивают этот потенциал. И несколько лет назад на этот образовательный рынок вышли Китая и Япония. Все дети в Китае со второго класса учат английский язык. Китай строит очень хорошие кампусы для приема иностранных студентов. А мы еще даже не понимаем, что такое нормальный кампус, и как студенты должны нормально жить. Мы держим сейчас 0,5% мирового образовательного рынка. Еще немножко подискутируем – будем держать 0,1%.

- То есть вы, Татьяна Львовна, хотите сказать, что у нашей образовательной реформы не совсем верный вектор?

- Я хочу обратить ваше внимание, что на самом деле в России прошла одна реформа на всю социальную сферу. Она состояла в том, что произошло разгосударствление социальной сферы. «Разгосударствление» не идентично «приватизации». Это означает допущение иных, кроме государства, игроков на данное поле. Это произошло как в образовании, так в здравоохранении, культуре и так далее. Другое дело, как все это реализуется на практике и какие цели преследует.

- Но давайте сделаем как бы шаг назад и обратимся от проблем высшей школы просто к школе. Ведь здесь царит скудость не только материальная, но и человеческая.

- Когда вам говорят, что у нас в стране мало учителей, – не верьте. В 1991-м году обучалось 825 тыс. человек на учителей. Сейчас – 1 млн. 860 тыс. У нас всего в Российской Федерации в школах работает 1 млн. 600 тыс. учителей. То есть если бы все те, кто учатся на педагогов, пошли работать по назначению, то мы сменили бы весь наш педагогический корпус, что, вообще говоря, не грех было бы сделать.

- Почему ж так резко?

- У нас сейчас 47% работающих в школе – это люди предпенсионного и пенсионного возраста. Вопрос о том, как их вывести из школы. Потому что средняя заработная плата в школе порядка 3-3,5 тыс. руб. Сейчас ее будут стремительно наращивать, поскольку на это работает нацпроект. Как только зарплата будет повышена, этот почти 50-процентный учительский корпус двумя руками вцепится в те должности, которые он занимает в школе. Потому что если он уходит на пенсию, то получает свои жалкие полторы-две тысячи. Скажите, пожалуйста, кто же с тех 5-7 тыс. рублей, которые сейчас учителя начнут получать, на эти полторы тысячи на пенсию пойдут? Только что в белых тапочках будут выносить.

- Но это, видимо, проблема всей бюджетной сферы?

- Да, то же самое происходит в здравоохранении. Мы сейчас считали, сколько нужно подготовить врачей, чтобы заместить уходящих на пенсию. Обнаружили, что там огромное число людей в возрасте от 64 до 84 лет. Люмпенами никому не хочется становиться, значит, человек держится на свое рабочее место. Поэтому у нас страшнейшим образом отстало здравоохранение. У нас страшнейшим образом отстала школа от тех требований, которые предъявляются в современном мире. И учитель молодой не идет в школу не потому, что он такой гад. Просто вот представьте себе, каково прийти в коллектив, где все сплошь пенсионного возраста, озлобленные жизнью и т.д., и т.п. И прийти туда радостно работать, жизнь строить. Никто из нормальных людей этого делать не желает. Это и есть основной кризис нашей системы общего образования.

- Может быть, вы слишком строги к российским педагогам?

- Вы знаете, что среднедушевой доход в семьях учителей ниже среднедушевого дохода в семьях учащихся? Повышение этого дохода могло бы изменить ситуацию, но до этого мы должны решить проблему выведения очень немолодых учителей на пенсию. А это уже проблема пенсионной реформы. Соответственно, мы получаем ситуацию, когда неуспешный человек – учитель школы; человек, проигравший от реформы, - должен обучить наше будущее и сделать его успешным.

- А как вы относитесь к модному ныне профильному образованию?

- Введение профильного образования в школе – бред сивой кобылы. Если есть хороший математик, будет математический или естественнонаучный профиль. Если есть хороший учитель литературы, то будет гуманитарный профиль. Если же мы вводим профильное обучение, потому что этот ребенок не хочет заниматься математикой, а этот - русским языком, то еще нужно разбираться: почему он не хочет заниматься математикой? Может, его не научили считать нормально. То есть это проблема не детей, это проблема учителей и школы. Российская школа сегодня вообще не понимает, что такое профессиональные кадры. У нас учитель почему-то думает о душе, а не о том, чтобы научить читать, считать, писать и так далее.

- Татьяна Львовна, согласитесь, что нагрузка на этих специалистов с каждым годом возрастает. Может быть, им просто не до этого?

- Я на днях открыла учебник по экономике и финансам для директоров школ. Я не знаю мата, но думаю, что я его изобрету, чтобы выразить свое отношение к этому творению. Три доктора экономических наук написали учебник, который лучше директорам школы не давать. Мне сказали, что на него было 16 рецензий – все положительные. Но там нет понимания того, что такое профессиональная деятельность. У нас учитель занимается «творческим трудом»! А в этом творчестве он отвечает за конечный результат? Оказалось, что не отвечает. 90% детей не очень-то выучены, по крайней мере, русскому языку. Выразить свою мысль на бумаге и правильно расставить запятые они не в состоянии.

- Если бы вы проводили реформу образования, какие направления вы бы выделили главные в этой реформе?

- Первое: я бы решила проблему нашего учительства. То есть закрыла бы все педагогические вузы. Учила бы людей в нормальных университетах. Потому что у нас возникает, как я уже говорила, каста людей неуспешных. И это учителя. Но они, неуспешные по жизни, себя воспроизводят. Затем надо разобраться вообще, что такое «технология преподавания». Чтобы у нас учителей-новаторов в принципе не было. Потому что большинство учителей-новаторов не понимают, что такое литература, математика и так далее. Они что-то там «творят». Вы можете себе представить, что человек, который производит «Мерседес», начал на конвейере что-то творить? Я боюсь, что завод очень быстро бы разорился. Но почему-то мы не понимаем, что учитель не имеет права «творить», экспериментируя с маленькими человеком.

- А в организационном плане что следует предпринять?

- Мы должны ввести предшколу. Если мы сейчас говорим, что самое главное – это интеллектуальный потенциал нации, то предшкола – это некоторый специальный социальный институт, который очень быстро выводит детей из-под влияния некомпетентной семьи. Там должны компенсировать нехватку культурного потенциала детей. Представление о том, что мать – лучший воспитатель, особенно если она пьет три раза в неделю, должно быть кончено. То есть предшкола – это выравнивание детей из малообеспеченных семей. У нас это сейчас не проходит, потому что все регионы боятся признать уровень малообеспеченности. Но в противном случае ребенок приходит в школу и сталкивается с детьми, которые умеют уже читать, еще чего-то делать; которым родители уже чего-то дали. И тут же становится социальным аутсайдером.

- Естественно, не могу не спросить и об экономике образовательного процесса.

- Нужно выучить профессиональных управленцев в сфере образования. Другое дело, что у нас с управленцами вообще плохо в государстве… Когда у нас директор школы топает ногами и кричит, что «я не обязан знать, сколько у нас стоят коммунальные услуги; я должен думать про душу ученика», - это говорит о том, что он просто некомпетентен. Он не знает, сколько стоит образовательный процесс. Он не знает, сколько стоит учитель. Директора мне как-то заявили: «Учитель у нас бесценен». Я сказала в ответ: «Тогда почему он получает у вас грошовую зарплату?».

Директор школы должен думать не о душе ученика, а о теле. О здоровье учеников, о здоровье учителя. Вообще говоря, слова «любовь», «душа» я бы на некоторое время в нашей стране запретила. Потому что очень легко любить все человечество. Очень трудно любить конкретного человека. У него грязные носки, сопливый нос и так далее. Если директор школы обеспечит, чтобы дети хорошо знали программу и не простывали на сквозняках от дырявых стен, то пусть потом говорить и о душе. А до тех пор, пока этого не обеспечено, другие инструменты должны работать.

  

Галина СТАВРИЕЦКАЯ, г. Тамбов. Областная общественно-политическая газета "Наедине", № 23, 07 июня 2006 г.