«В России нет, и никогда не было Гражданского общества», - сколько раз мы это слышали и говорили сами? И действительно, обозревая прошлое, далекое и не очень – первое, что всплывает в памяти – царский абсолютизм да Советский тоталитаризм. Первый был «страшно далек от народа» и не видел в нем «субъекта», а второй руководствовался принципом «демократического централизма» - когда меньшинство подчинялось решению большинства только потому, что оно было большинством. Однако когда-то подавляющее большинство людей считало, что и земля плоская… Тема этой статьи была навеяна сообщением политолога, президента фонда ИНДЕМ (Информатика для демократии) Георгия Сатарова в Клубе Региональной Журналистики (КРЖ) членом которого я имею честь состоять. Интересен взгляд на эту проблему человека, который в советское время был «гражданским обществом», в «Ельцинское» правление стал «государством», а потом вернулся назад в «гражданское общество». Уникальный сплав теории и практики в уникальных условиях Российской действительности. А говорили «не дай Вам Бог жить во времена перемен»…

Гражданское общество было всегда. Например, Новгородское вече, боярская дума, купеческие гильдии, земства, крестьянская община, адвокатура, творческие союзы, самиздат, диссиденты, даже советские кухни с политическими анекдотами – были своеобразными институтами социальной организации. Даже в сталинском СССР и фашистской Германии гражданское общество лишь изменяло формы своего существования. Оно выживало, приспосабливалось. Все это присуще и государству. В тоталитарном режиме функции, обеспечивающие самосохранение сосредоточены в едином центре, который тем хуже справляется с ними, чем более сложна социальная система. Если государство забирает себе все функции общества, то такая модель обречена. В этом и причина недолговечности тоталитарных режимов.

Проекты облагодетельствования людей знакомы нам еще с попытки воплощения проекта «Города Солнца» Томазо Компанелы. Одна из последних работ – книга известного антрополога, профессора Йельского университета Джеймса Скотта «Благими намерениями государства». Её содержание затрагивает отношения между государством, узурпировавшем право решать за подданных как им надлежит обустраивать свою жизнь, и гражданином, наделенным свободой выбора образа жизни. В основе сюжета – история взлета и падения немецкой школы лесоводства, идеология которой восходит к концу XVIII века. Тогда увеличение спроса на древесину породило концепцию «идеального леса», что было обусловлено новой государственной экономической доктриной промышленного производства. Власти Германии решают вырубать дикий лес и засеивать высвободившиеся территории альпийской сосной. Первый цикл (70 лет) принес баснословные прибыли, но уже в следующем цикле выявились следующие проблемы: вырождение почвы; уязвимость от сильного ветра и штормового лесоповала; увеличение угрозы лесных пожаров и распространения вредителей.

Этот жестокий эксперимент показал, что сложный хаотический лес миллионы лет эволюционировал так, что самостоятельно выработал внутренние механизмы борьбы с внешними и внутренними угрозами. То есть хаос, с которым боролись научные лесоводы, оказался тем, что на самом деле лес охраняет, помогает его воспроизводству, мешает пожарам, вредителям, ветру. Кстати закончилось это лесоводство весьма показательно: где-то оно тихо загнулось как нерентабельное, а где-то оно начало уходить в осознание ужаса содеянного.

Еще один пример «благих намерений» государства к обществу присутствует в новейшей истории Бразилии. Стране нужна была столица. Образцово-показательный город – антипод Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро со всеми их фавеллами и трущобами. Город Бразилиа был воздвигнут на пустыре, из конкурсного проекта Лючио Коста, который был выбран знаменитым бразильским архитектором Оскаром Нимейером, построившим в Бразилии, да и по всему миру немало уникальных по красоте зданий.

Архитекторы бросили вызов привычной самоорганизации уличной жизни прежних городов, с их неуправляемой пестрой толпой, лавками, уличными кафе и бродячими музыкантами, с площадями, которые играют роль своего рода «общественных гостиных». Взамен архитекторы запланировали и построили столицу с широкими многополосными хайвэями, огромными площадями, где среднестатистическому бразильцу просто не нашлось места. В результате первое же поколение жителей испытало жестокую депрессию. Однако вскоре все стало на свои места: чернорабочие, возводившие город оседали вместе с семьями на прилегающей земле. В результате к 1980 году в «запланированном» городе проживало меньше половины проектируемого населения – в основном обеспеченные госслужащие, а 75% населения Бразилиа жило в поселениях по законам традиционной самоорганизации уличной жизни, фавелл и трущоб.

Гражданское общество – качественное соотношение порядка и хаоса. Сопряженная с этими двумя примерами мысль: а) главная сила гражданского общества в его плодотворном хаотическом многообразии; б) попытка его выстраивания превращает его в «благие намерения»; в) гибель гражданского общества лишает государство защиты и перспектив развития.

Примеров силы богатства гражданского общества предостаточно. Взять хотя бы нейрон. На нем построена вся наша жизнедеятельность. Он может находиться в трех режимах. Первый – спокойствие. Второй – циклическое возбуждение. И третий – спонтанное хаотическое возбуждение. Еще недавно предполагали, что режимов всего два. Оказывается третий режим генерирует нужный ритм из того самого хаоса.

Любая система эффективна если она сочетает в себе два взаимопротиворечащих начала – порядок и хаос. Как только одно из начал побеждает другое – она становится недееспособной, либо умирает. Пока эти две вещи сосуществуют, система может жить. Выстраивание гражданского общества в виде планомерно выращиваемого леса, в котором нет места плодотворному хаосу обречено.

Современная Россия вела свой роман с властью. Условно его можно разделить на три этапа. Первый – дореволюционный происходил в 1987-1991 годы. Гласность, рост клубных организаций, возможность докричаться до верхов со своими проблемами стали его визитной карточкой. Второй этап – революционный (1992-1996гг). Тяжелое время, повлекшее слабость и сокращение государства, уменьшение его социальных функций и как следствие простор для деятельности общественных организаций, их рост, разнообразие. Третий этап – пост-революционный (1996-2006гг). В это время государство расширяется, активно конкурирует с общественными организациями и вытесняет их с позиций занятых на втором этапе, а общественный диалог переходит в политическую плоскость.

Олицетворением этого возврата государства стал новый президент. В 2000 году был воплощен некий стратегический выбор – модернизация руками бюрократии. У тех, кто делал этот выбор были свои исторические рациональные обоснования. Это, прежде всего, так называемый, ельцинский хаос, когда тоже была попытка модернизации. Но тогда мешала оппозиция, свободная пресса, общественные организации, олигархи. Логика достижения положительного результата в устранении этих помех, ностальгии по «сильной руке».

Сегодня практически все институты власти подверглись реставрации. В желании установить наиболее полный контроль над обществом сегодня идет нешуточная битва за НКО. Некоммерческие организации проявляют чудеса выживаемости. Имея независимые источники финансирования, позитивную направленность деятельности, популярность и влиятельность НКО у населения, сетевую структуру организации, прозрачность деятельности и ограниченность в средствах давления – они имеют некую бронь, но её мощь не безгранична. Современное Российское государство вытесняет НКО из общественной жизни. Устами самого Гаранта Конституции власть выступает против поддержки некоммерческих организаций из-за рубежа, параллельно навязывает свои «правильные» НКО и партии.

В результате независимые общественные организации уходят из привычной среды обитания, снижается их активность, падает качество социально-правовой защиты граждан, провоцируется рост социальной напряженности. В принципе, убить гражданское общество невозможно. Убить государство гораздо легче. 70 лет советской власти тому яркий пример. Гражданское общество – это три кита: независимая пресса, свободный бизнес, общественные организации. Из столкновения гражданского общества с государством наиболее вероятной жертвой является государство, само лишившее себя иммунитета.

М.А.- Георгий Александрович у меня к Вам отчасти личный вопрос. Дело в том, что в то «революционное время», которые Вы называете ельцинским, большинство из нас отождествляли Вас с государством, потому что Вы часто выступали от имени государства, трактовали то, о чем нам говорила власть…

Г.С.- Я сам и говорил, как власть, извините за нахальство!

М.А.- …А сейчас, во времена постреволюционные Вас отождествляют с гражданским обществом. Предположим, что у некоторых людей в нашей аудитории есть шанс пройти Ваш путь с точностью до наоборот. То есть сейчас они гражданское общество, а завтра они – власть. Вопрос таков: какие угрозы стоят перед ними, чтобы они не превратились в «матрицу»?

Г.С.- Я понял. Человек в норме полагает, что, чем выше ты забираешься по лестнице власти, тем больше у тебя возможностей. Это миф. Чем выше ты забираешься, тем больше у тебя ограничений. Люди, которые этого не понимают, и, допустим, очень быстро возгоняются наверх, и не успевают осознать эту проблему, сталкиваются с колоссальным разочарованием собственной неэффективности и начинают его компенсировать другими способами. Мне повезло. Я очень быстро попал на самый верх (просто не был на промежуточных стадиях). Это было революционное время, поэтому вдруг оказался в числе самых верхних сановников. Мне повезло, я как профессионал много знал про то, что такое власть, и я понимал, как много у меня будет ограничений. Это первое. Второе – самое страшное: тезис о том что «есть простой способ решения, я знаю, я приду и смогу его реализовать». Это, на мой взгляд, одно из самых опасных заблуждений человека, попадающего во власть. И третье, это эффект, который я называю экспертной самодостаточностью, когда человек, попадая во власть, из-за факта своего прилипания к некоему высокому креслу вдруг начинает думать о себе как о неком суперэксперте: «Таких как я на таком кресле мало. Я не такой…»! А какой? Он же не скажет себе: «Я хуже». «Я лучше! А чем я лучше? Я больше знаю, больше понимаю. А ко мне больше бумаг приходит, я секретные бумаги читаю, а они не читают...». Если бы вы знали, какую лажу пишут в секретных бумагах. Это просто фантастика! Прочитает какой-нибудь резидент в Эфиопии 3 статьи, скомпилирует и пришлет. А я, идиот, должен это читать, и я это читаю! Я прекрасно понимаю, что эту лажу можно было слепить только с бодуна. Это чтобы было понятно по поводу их информированности. Так вот третья опасность – это экспертная самодостаточность. Я, конечно, не говорю там о всяких коррупционных искушениях и прочее, прочее. Это отдельная, очень серьезная тема. Но если говорить вне этих рамок, то берегитесь вот этих трёх вещей.

  

Мурад АБДУЛМУКМИНОВ, г. Махачкала. Еженедельник "Махачкалинские известия", № 40, 13 октября 2006 г.