И почему акционеры "Новой газеты" заплатят 25 миллионов за информацию об убийцах Анны Политковской.

Когда убили Владислава Листьева, я находилась в Москве. Схватила диктофон, фотоаппарат и помчалась к его дому. Спустя 11 лет, в субботу, 7 октября, увидев по телевизору обшарпанную дверь подъезда жилого дома, где жила Анна Политковская, я с ужасом поняла, насколько эти предательские двери, хранившие молчание о грозившей Владу и Анне смертельной опасности, похожи друг на друга.

За смерть журналиста не последует наказания

Убийцу Владислава Листьева не нашли до сих пор. Хотя уже на следующее утро важный прокурорский начальник «наговаривал» мне на диктофон, что дело Листьева «взято под личный контроль президента». Тогда был 1995 год. Прошло столько лет - в стране уже давно другой президент. Да и страна вроде бы другая. Но людей как убивали, так и убивают.

Из подъезда хрущевки, где жил Влад, рукой подать до КПП районного отделения милиции. Нужно быть очень уверенным в себе убийцей, чтобы рискнуть под носом у милиционеров стрелять в человека. Но, скорее всего, не в убийце дело, а в тех, кто уверен: за смерть журналиста не последует наказания.

О чем писала «неугодная» Анна?

Меня поражала в ней гражданская и профессиональная смелость. Ну как можно на всю страну написать: «Это государственная месть за попытку доказать, что мы не бараны в собственной стране». И это о том, что под стражу взяты подозреваемые в терроризме чеченцы, выигравшие дело в европейском суде по правам человека! Разве этично сомневаться в действиях власти? Разве можно сомневаться в том, что они действительно - террористы? Чечня и коррупция были главными темами публикаций обозревателя Политковской. Политика и расследования, два слова, написанные через математическую «дробь», словно не антагонизмы, а синонимы, - раздел «Новой газеты», где чаще всего печаталась «неугодная» Анна.

Когда-то это называли гласностью

Наевшись до отвала свободы слова в прежние годы, сегодня многие журналисты предпочитают делать вид, что у каждого из них имеется «о чем молчать». Называть вещи своими именами в наше время не модно. Или неразумно: зачем заставлять нацию переживать по любому поводу, тогда как и без того новостные телепрограммы напоминают хронику катастроф. Но Анна Политковская, как и все журналисты «Новой газеты», не придерживалась моды. Она просто писала о том, что думала, за что, собственно, и пострадала. Писала о жизни простых людей – о том, как они борются с чиновниками, как отстаивают то, что должно существовать в демократическом государстве так же естественно, как воздух для всего живого.

Отягчающие обстоятельства

Четыре года в моем шкафу лежала кассета со дня нашего с Анной личного знакомства. А познакомились мы также в Москве, на встрече лауреатов конкурса «Вместе!», проводимого среди журналистов, пишущих о беженцах в нашей стране. Анна вошла в небольшой зал Центрального дома журналистов, окинула взглядом круглый стол и села на свободное место – оно было рядом со мной.

После двухчасового разговора я была приятно удивлена, насколько она - простой в общении и духовно близкий мне человек. Даже история с отказом в российском гражданстве ее старшей сестре оказалась мне очень понятной, потому что схожую ситуацию переживала и моя сестра. «Отягчающие обстоятельства», а именно факт рождения в сопредельном государстве – бывшей советской республике – служил вежливым и унизительным отказом в выдаче нашим близким людям «красной» книжицы россиянина.

- Ситуация тупиковая, - откровенно говорила Анна, - и кроме как большими деньгами, в представлении начальника паспортного стола, она не решается. Это за пределами добра и зла.

Почему Россия, декларировавшая с телеэкранов о том, что ее двери для соотечественников распахнуты настежь, реально захлопывала их перед носом русских, но бедных людей и открывала границы людям иным (вероятно, все-таки за большие деньги)? Тогда мне было это не понятно. Анна же, прошедшая в профессии через огонь, воду и медные трубы, утверждала: «Этот лишь один из примеров того, что каждый из нас абсолютно не защищен от чиновничества, разбушевавшегося в нашем государстве».

За пределами добра и зла

Она честно рассказала о том, почему именно ее, простую журналистку Анну Политковскую, террористы потребовали для переговоров в заминированный театральный центр на Дубровке.

- Я совершенно не оправдываю ни одного разбойника с большой дороги, который решил, что люди, никакого отношения не имеющие к политической линии государства, оказались вынужденными отвечать за все то, что мы натворили. Но как журналист я не могу не понимать, что именно происходило на Дубровке. Журналист должен уметь говорить на языке каждого, от последнего бродяги до президента, и обязан делать это на уровне человека. Другой возможности высказаться у боевиков не было. И эти исповеди я выслушала. И они надеялись, что когда-то, а это «когда-то», я думаю, произойдет, я встречу их матерей и расскажу, что думали их сыновья и дочери в последние часы своей жизни. К этому отношусь очень серьезно.

Политковская медленно, словно, по минутам воссоздавая события той трагической ночи, говорила, что все это было не фарс, и что разговоры о том, что эти люди не собирались умирать, и захват заложников на Дубровке был представлением, придуманном в Главном разведывательном управлении, - все это «полная чушь, потому что я видела все своими глазами - что хотели эти люди, и как они думали».

- Для меня после посещения этого места стало очевидным, что, если мы, и журналисты, в первую очередь, не изменим свою линию поведения, мы не убережем людей нашего государства от следующих адских атак. И у меня есть дурное ощущение, что в следующий раз уже никто ни с кем не будет переговариваться, - ни с журналистами, ни с певцом Иосифом Кобзоном, ни уж тем более с представителями государства. Просто придут и взорвут детский садик, и мы будем ходить на похороны, и это все, что нам останется.

«Да, мы – эмоциональные люди»

Эту запись разговора с Анной Политковской я сделала в 2002 году – честно говоря, не зная для чего. Просто включила диктофон. Сегодня я очень сожалею, что не использовала кассету – думала, как и многие, ну зачем пугать народ очередным сообщением в «хронике катастроф»? Но спустя два года был Беслан. А еще - вокзал в Испании, а еще - Лондонская подземка…Бессмысленных жертв все больше и больше, и мы никак не можем понять, что в нашей жизни присутствует война, в которой мы отнюдь не чужие.

Так что же все-таки послужило причиной убийства журналиста Политковской? След безнаказанной коррупции, которую государство, несмотря на телерепортажи, по-настоящему и не трогает, и которая была постоянной темой обсуждения в публикациях правозащитницы Политковской? Или ее убийство - чеченский след? Или…

В любом случае смерть обозревателя «Новой газеты», безусловно, связана с профессиональной деятельностью.

Последует ли наказание за убийство Анны? Это пока риторический вопрос. Она не принадлежала к числу «придворных» журналистов, - по своему отношению к власти Анна Политковская стояла еще дальше чем в свое время стоял к ней генеральный директор телекомпании "Общественное российское телевидение" Владислав Листьев. А раз дальше, то слезы по Анне искренне будут лить только близкие и родные. И – надо признать, об уходе Анны не станут сожалеть многие чиновники, и даже не все коллеги, называющие себя журналистами, пустят слезу.

«Пишу заметки ужасно пессиместичные, - сказала Анна, когда мы виделись в последний раз. - У меня такое ощущение, что если мы не предпримем какие-то «героические» усилия, то все ухнем на дно и вряд ли выберемся из-под него еще много и много лет». Не думаю, что блестящий публицист Анна Политковская сгущала краски. «Да, мы очень эмоциональные люди – соглашалась она, - но только наличием этих эмоций и можем подействовать на нашего читателя, среди которого есть и чиновничество, которое, может быть, хоть таким образом что-то поймет».

Цитата из разговора с Анной в ноябре 2002 года.

- Российская журналистика со времен 19 века – это журналистика шага, журналистика действия. По крайней мере, я, несмотря на наступление компьютерной, холодной, журналистики, остаюсь приверженцем именно этой, действенной, линии российской журналистики. И поэтому для меня абсолютно естественным было, что, если есть возможность помочь людям, ты обязана это делать, забыв о том, что ты журналист, и должна скорей смотреть по сторонам и собирать материал.

Из публикаций Политковской

«Женщины и президент», 1 сентября 2005 г.

«…Хватит смотреть по телевизору драму «Матери Беслана». Вот они плачут в суде Владикавказа. Вот запираются в нем. Вот митингуют. Вот требуют прокурора Шепеля, который от принудительного вранья худеет на глазах. А мы отходим ко сну под этот сериал, убеждая себя, что «они просто сошли с ума от горя»…

…Если бы мы были Испанией, где дети погибли в теракте на мадридском вокзале Аточа, - мы бы выстроились 2-го сентября в живую цепь вдоль Киевского шоссе до Кремля, по пути следования женщин к Путину. И так бы молча стояли, только чтобы женщины видели, что мы с ними…Но мы не Испания. И у нас вряд ли все это получится. Мы скушаем вечернюю программу «Время» и спокойно отойдем ко сну. Забыв до следующей серии про «Матерей Беслана» - о том, что есть такие женщины в черных платках».

Из книги А.С.Политковской «Вторая чеченская».

«Кто я такая? И почему я пишу о второй чеченской войне? Я журналистка. Работаю спецкором столичной "Новой газеты", и это единственная причина, почему я увидела войну, - меня послали ее освещать. Поэтому я езжу в Чечню каждый месяц, и, естественно, исходила всю Чечню вдоль и поперек...

Люди часто спрашивают одно и то же: "А зачем вы все это пишете? Зачем нас пугаете? Зачем это нам?" Уверена, так надо. По одной простой причине; мы современники этой войны, и все равно нам отвечать за нее. И тогда не отговоришься классическим советским: мол, не был, не состоял, не участвовал... Так знайте же. И вы будете свободны от цинизма. И от расизма, в вязкий омут которого все более скатывается наше общество. И от скоропалительных и страшных личных решений о том, кто есть кто на Кавказе, и есть ли там сегодня вообще герои...»

  

Людмила ЛЕХНИЦКАЯ, г. Глазов. Газета «Красное знамя», 10 октября 2006 г.