Отец рыночной экономики Егор Гайдар презентовал на днях свой новый фундаментальный труд, в котором попытался проанализировать пути, закоулки и тупики российских преобразований. И сделать из всего проанализированного поучительный вывод. Книжка так и озаглавлена "Гибель империи. Уроки современной России". Премьера состоялась в Москве на форуме Клуба региональной журналистики, в числе участников которого был и корреспондент "ДП". Итак, что же хотел сказать в своей новой книге один из наиболее видных отечественных специалистов по "управлению свершившейся катастрофой" (так он сам определил суть своего короткого премьерства) - Егор Тимурович Гайдар. Слово автору.

Пришли странные люди и все развалили

Почему я взялся за эту работу именно сейчас? Потому что глубоко убежден: в России в последние годы особенно явно сложилась очень своеобразная и опасная трактовка того, что с нами произошло где-то на рубеже 80-90-х годов. Мне кажется, что эта трактовка довольно опасна для перспектив развития России, для устойчивости демократии и свободы в России.

Если изложить шаржировано, но очень недалеко от истины. Как подавляющее большинство российского общества воспринимает то, что с нами произошло где-то между 1985-1991 годами? Ну, был Советский Союз, в котором, разумеется, было много проблем. Но в целом это была устойчивая, может быть, не слишком динамично растущая, но растущая экономика. Была мировая сверхдержава, которая имела самую большую в мире армию. Потом пришли какие-то странные люди и, может быть, даже по доброму желанию или просто по непониманию, а может быть, и по злому умыслу, потому что их наняли мировые империалисты, взяли и развалили эту великую державу, эту вполне устойчивую экономику. И сейчас мы тяжело расхлебываем последствия этих странных решений. Я уверен, что если вы спросите сто россиян, соответствует ли эта картина их видению того, что произошло с нашей страной, то, я думаю, что, по крайней мере, 90 вам ответят, что, конечно, соответствует. А кто же с этим спорит? Тем более что это та картина мира, которая регулярно демонстрируется по телевидению, по основным каналам в новостных передачах, в аналитических передачах, в фильмах, посвященных нашему прошлому и т.д.

У этой картины мира есть объективная основа. Дело в том, что крах советской экономики, Советского Союза подавляющее большинство проницательных наблюдателей и в Советском Союзе, и в мире действительно не предсказывали и не прогнозировали. Я прекрасно знаю содержание совсекретных справок (они теперь в открытом доступе), которые ЦРУ представляло американскому руководству по поводу состояния советской экономики в начале и середине 1980-х годов. И цитирую это в книге. Суть простая: да, экономика неэффективная, темпы роста устойчиво падают, будут продолжать устойчиво падать, но никакой катастрофы в советской экономике вообще не просматривается ни при каком сценарии развития событий.

Если вы посмотрите материалы для служебного пользования, которые готовили для руководства страны советские экономисты, в работе которых принимали участие и я, и Евгений Григорьевич Ясин, - это называлось "Комплексная программа научно-технического прогресса" - там была примерно та же картина мира. Да, было ясно, что темпы роста устойчиво снижаются. Да, ясно, что есть фундаментальные проблемы неэффективности, которые никак решить не удается. Но нигде там никакой катастрофы в перспективе следующих 20 лет никто из нас действительно не просматривал.

Когда происходит нечто, что никто из самых информированных аналитиков не предусматривал, естественно, возникает ощущение, что что-то было такое случайное, неожиданное, что-то связанное не с тем, как устроена советская экономика, а с какими-то действиями властей - наших, американских, каких угодно.

Земля крутилась не вокруг Солнца, а вокруг нефти

Я хочу попытаться доказать вам, сделать это в книге, что вся эта картина мира крайне далека от реальности. От того, что на самом деле происходило в советской экономике. Причем должен признаться вам, что до того, как начал работать над этой книгой, работать с массой архивных материалов, посвященных этому экономическому механизму того, что происходило между 1985-1991 годами, я думал, что я очень информированный человек в этой области. Я был ведущим экономическим аналитиком в эти годы, писал статьи, которые читала вся элита, писал записки Горбачеву и Рыжкову. И мне казалось, что я очень хорошо все понимаю. Потом уж я расхлебывал последствия.

На самом деле, когда начинаешь разбираться в важных деталях и важных документах, понимаешь, что картина мира была немножко иной, чем мне, информированному аналитику, казалось. Главное, что ни я, ни подавляющее большинство моих коллег ни у нас, ни в мире все-таки в полном объеме не понимали и не оценивали роль нефти в советской экономике. Мне-то казалось, что я понимаю роль нефти в советской экономике. Когда я говорю "нефть", я имею в виду нефть, нефтепродукты и газ. Мне казалось, что я понимаю. На самом деле, когда начинаешь разбираться в технических деталях, понимаешь, что мы сильно недооценивали значение этого фактора.

Тем, кто не знал деталей, казалось, что советская экономика относительно независима от мировой, что она не слишком сильно интегрирована в мировую экономику и именно поэтому устойчива. Ну, мало ли что там происходит на мировых рынках! Ну и что?

На самом деле советская экономика к середине 1980 годов была крайне сильно интегрирована в мировую экономику и крайне в большой степени от нее зависела. Наше участие в мировой торговле не было построено на нормальных принципах рыночной экономики. Рыночные экономики используют то, что Рикар назвал "сравнительные преимущества". Здесь удобнее производить медь, а здесь удобнее производить детские игрушки. Дальше возникает сравнительное преимущество. Международная торговля является реакцией на него.

В Советском Союзе отношение к внешней торговле, в первую очередь к внешней торговле на конвертируемую валюту, то есть настоящей торговле, где деньгами надо платить и деньги зарабатывать, было совершенно другим. Вообще-то, мы покупать что бы то ни было у империалистов не любили. Нам, нашему советскому руководству, казалось, что это делает нашу страну зависимой. В стенограмме одного из совещаний премьера Николая Рыжкова есть такие слова. Он говорит: "Да, мы много покупаем продовольствия и промышленных товаров. Покупаем, потому что мы жить без этого не можем". Мы покупаем не то, что считаем выгодным купить, а покупаем то, без чего (по убеждению советского руководства) страна не может жить.

Хорошо. Что это было в первую очередь? Довольно много комплектующих, естественно. Многие виды сырья. Но в первую голову это было продовольствие. Россия к началу Первой мировой войны была крупнейшим в мире экспортером зерна. Мы продавали зерна на мировом рынке заметно больше, чем Канада и Соединенные Штаты вместе взятые, следующие за нами экспортеры. В 1963 году, когда Советский Союз впервые в своей истории купил зерно, потратив на это 1/3 своего золотого запаса, Никита Хрущев на заседании Президиума ЦК КПСС назвал это национальным позором, который мы больше терпеть не можем.

Крепостное право на экспорт?

На самом деле, этот национальный позор не был случайностью. Он был отражением того, как развивалось советское сельское хозяйство на протяжении предшествующих 40 лет. Таких странных траекторий развития промышленности и сельского хозяйства, которые были характерны для Советского Союза 1928-1965 годов, в мировой истории до этого не было никогда. Обычно индустриализация всегда шла на фоне аграрного роста и отнюдь не за счет того, что деревню грабили и на этой основе проводили индустриализацию. У нас был уникальный случай, когда деревню ограбили так, что там просто умерли от голода миллионы и миллионы людей. Точной статистики нет, но жертвы голода колеблются где-то между 6 и 12 млн. человек, я уж не говорю о раскулаченных. Реальная заработная плата в деревне, годовая, была заметно меньше, чем месячная в промышленности. То есть, очевидно, что мы создали закрепощенный класс людей, у которых не было пенсии, не было никаких социальных гарантий, которым толком ничего не платили, которым только давали возможность на приусадебных участках как-то кормиться, а потом еще обложили их налогами.

И когда вы имеете такую, крайне своеобразно устроенную жизнь в условиях современного мира, вы должны понимать, что последствия этого будет расхлебывать следующие поколения. Потому что, скажем, когда начался процесс бурного перемещения населения из деревни в город, занятости из сельского хозяйства в промышленность в странах, которые были наиболее развиты (оно началось где-то на рубеже XVII-XIX веков), то там отбор был предельно простой: старший сын наследовал крестьянское хозяйство, а младший сын, потому что ему не хватало земли, шел работать в город. И у них была примерно одинаковая трудовая этика - просто один старший, а другой младший. Все.

А у нас мы создали ситуацию крепостного права - отсутствие паспортов, стимулов к работе, стремление любой ценой выбраться в город или хотя бы чтобы твои дети родились в городе - которая дала системный отбор применительно к тем, кто оставался в деревне и к тем, кто, мигрировал. Потом выяснилось, что когда резервы села полностью исчерпаны, проблема снабжения города стала важнейшей. И ты начинаешь вкладывать деньги туда в огромном количестве, поставлять материальные ресурсы, увеличивать оплату - а это не помогает совсем. Это не помогает.

Собственно, к началу 1950-х острейший кризис советского сельского хозяйства был общепризнан всем партийным руководством. Если посмотрите материалы Президиума ЦК того времени, то там никто не спорит о том, что сельское хозяйство Советского Союза находится в состоянии страшного кризиса, что это главная проблема для нашей экономики, ее устойчивости и т. д.

Спорили тогда о том, что делать с этим. И было две альтернативные концепции. Первая концепция, которая, в конце концов, и победила, - это идея освоения целины. Вторая концепция - концепция подъема нечерноземной зоны. На самом деле, в том, что победила концепция освоения целины, было немало здравого смысла с точки зрения логики функционирования советской экономической системы. Идея о том, что освоение земледелия в крупных, промышленных, масштабах в настоящее время не используемых районах России - это хороший индустриальный способ решить зерновую проблему.

"Жигули" в обмен на комплектующие для "Жигулей"

Ограбив деревню, создали ли мощный промышленный комплекс? Давайте теперь, как многие промышленные страны, будем продавать свои промышленные товары - машины, оборудование, транспортные средства. Как это делают многие страны мира, например, Германия. И на эти деньги закупать зерно, раз уж у нас в сельском хозяйстве такие большие проблемы. Все это мило, но эта тема никогда даже не рассматривалась всерьез, никогда не обсуждалась, потому что мы знали, руководство это знало прекрасно, что то, что мы делаем, продать на рынке (если это не сырье) невозможно.

Статистика советского машиностроительного экспорта, которая была представлена в официальных справочниках, полностью фальсифицирована. Если вы сравните ее со статистикой тех справочников, которые на самом деле ложились на стол руководства страны, вы узнаете, что эта доля, на самом деле, в экспорте на конвертируемую валюту никогда не была 10-11% - она была в пределах 1,9% - 3,1%. Причем в значительной части это были бартерные сделки либо с Финляндией, по которым никакой конвертируемой валюты мы не получали, либо бартерные сделки типа "Жигули" в обмен на комплектующие для "Жигулей", по которым тоже не было никакой конвертируемой валюты. В этой связи идея, что мы, как Германия, будем импортировать зерно (что тут страшного?) и экспортировать наши машины, она была, абсолютно очевидно, нереальна.

Да, у нас были кое-какие сырьевые ресурсы. Мы их просто экспортировали, получали комплектующие. Но нарастить в больших масштабах, которые нужны были для того, чтобы закупать на 30 млрд. долларов продовольствие, чтобы быть крупнейшим в мире импортером зерна, - все это совершенно не имело никаких шансов.

Сырьевая экономика - это не порок, но легкая к нему дорога

И тогда нам, конечно, безумно повезло. Как мы теперь понимаем, это везение было очень спорным. Но тогда казалось, что безумно повезло. Это, соответственно, открытие месторождения в Западной Сибири. Небольшие глубины, поразительные, уникальные дебиты, крупнейшие, уникальные в мире месторождения. Сравнительно недорого. И плюс к этому на это накладывается беспрецедентный рост цен на нефть на мировом рынке.

Нефть - товар очень необычный. Необычность его связана с тем, что он играет огромную роль в мировой экономике. Просто приведу вам пример. Скажем, еще 150 лет назад весь мир прекрасно жил без электрической энергии и создал массу великих цивилизаций. А вот теперь нам на 5 часов отключают электричество где-нибудь в крупном городе, и мы видим, как вся наша цивилизация просто начинает разваливаться. Вот то же самое с ценами на нефть. Тебе очень легко привыкнуть к тому, что они высокие. Взять обязательства, нанять врачей, учителей, повысить им зарплаты, создать армию, закупить кучу вооружения. А потом говорят: извините, они в несколько раз упали. Вы будете закрывать школы, закрывать госпитали, снижать пенсии, увольнять армию, демобилизовывать ее? Да?

В не сырьевых экономиках... То, что мы сырьевая экономика, в этом нет никакого позора. Есть много очень развитых стран мира, которые зависят от сырьевых рынков. Скажем, Австралия зависит от сырьевых рынков. Новая Зеландия зависит от сырьевых рынков. Канада зависит от сырьевых рынков. Норвегия - самая развитая страна в мире по индексу человеческого развития - зависит очень сильно от сырьевых рынков.

То, что мы зависим от сырьевых рынков, не является каким-то безумным пороком. Просто надо понимать, что это своеобразная экономика, которая сталкивается с неожиданными и необычными вызовами. Такими, которые вы не найдете в экономике Соединенных Штатов, Японии, Китая и Еврозоны. Есть такой показатель, как "условия внешней торговли". Это изменение соотношения экспортных и импортных цен. Есть такое понятие в экономической теории, как "внешние шоки", когда страна сталкивается с ситуацией, при которой цены на импортные товары возросли, а цены на экспортные товары не возросли. Есть долгая-долгая экономическая традиция изучения влияния внешних шоков на национальные экономики.

Скажем, крупнейший пример влияния внешнего шока на крупнейшую в мире экономику, это 1970-е годы. Он хорошо изучен. Это влияние повышения цен на энергоносители, начиная с 1973-1974 годов. И тогда за этим последовал очень тяжелый период для мировой экономики в целом, в том числе американской, европейской, японской. Как вы думаете, насколько изменились максимальные масштабы изменений условий внешней торговли в год для соединенных Штатов Америки? Ну, просто догадка? Скажу. На 14%. Это был тяжелейший внешний шок для Соединенных Штатов. 1974 год. 15% - это не раз.

А как вам приспосабливаться к ведению дел в условиях, когда у вас не на проценты меняются условия внешней торговли, а в разы? И многие разы? Вот это то, что принципиально важно для зависимых от сырья экономик. И то, что делает экономическую политику в них особенно своеобразной и сложной.

Если вы сегодня включите телевизор, включите радио или прочитаете любую газету, то вы увидите, что самая широко обсуждаемая тема - тема как нам распределить деньги Стабилизационного фонда. Там рассказывают, что какие-то безумные деньги сконцентрированы в Фонде, зачем же мы, вместо того, чтобы решать острейшие проблемы нашей экономики, политики и т. д., вкладываем деньги в экономику других стран?

Норвегия - еще раз подчеркну, самая развитая страна мира по оценке Организации Объединенных Наций. Экономика Норвегии существенно более диверсифицирована, чем наша. Экспорт существенно более диверсифицирован, чем наш. Как вы думаете: во сколько раз, в долях ВВП, стабилизационный фонд Норвегии больше российского? В 12 раз больше. Что, норвежцы - идиоты, они самые глупые люди в мире, они совсем не понимают, как надо вести экономическую политику? Нет, они все понимают. Они не хотят распускать свою страну, когда и если вдруг цены на нефть опять упадут в 8 раз. Они знают, что жизнь устроена хорошо, нормально функционирует система образования, система здравоохранения, безопасности, экологии и т. д. Так она и будет функционировать, по крайней мере, некоторое время в случае если произойдет то, чего никто не может предсказать.

Гигант на ниточках

Советский Союз в это время, вся эта мощная сверхдержава, висел на трех маленьких-маленьких крючочках.

Первый. Урожайность на целине. Никто никогда не может управлять, не может знать, каким будет урожай на целинных землях.

Второй. Мы, пытаясь освоить нефтяные месторождения как можно быстрей и как можно дешевле. И постоянно шло соответствующее давление: так, Алексей Иванович Косыгин имел обыкновение звонить Муравленко, начальнику Главнефтегаза, и говорить: "Подкинь 3 млн. тонн нефти сверх плана, а то с хлебушком очень плохо". То есть там действительно была огромная концентрация. Это значило, что мы используем в добыче методы действительно дающие быстрые результаты, но крайне опасные, потому что они чреваты очень быстрым и непредсказуемым выходом из строя месторождения, началом убывания добычи.

Третий фактор, который тоже никто никогда не может прогнозировать, это цена на нефть.

Мы становимся крупнейшим импортером зерна, и вообще сельхозпродукции. У нас отрицательное сальдо торговли. Все это висит на этих нескольких крупнейших месторождениях. Все это зависит от колеблющихся урожаев. Когда урожаи плохие, то даже нефти нам не хватает, мы начинаем покупать зерно за золото. У нас продажа золота коррелируется с продажей зерна. И все это висит на том, что цены на нефть в 4 раза выше среднего уровня за последние 150 лет. И нам почему-то кажется, что так будет всегда.

Вот когда сегодня говорят: ну, куда же денутся Индия и Китай? Мы тогда же то же говорили нашему руководству, наше руководство говорило: "Ну, куда же денется мировая экономика? Люди разве перестанут ездить на машинах или машины будут использовать двигатель на воде?"

У нас сейчас новый период безумно высоких цен на нефть. Но они ниже в реальном исчислении, чем цены брежневского периода. Они тогда в реальных сегодняшних долларах, доходили до 90 с лишним долларов. А потом цены взяли и упали. И упали круто. Если брать месяц к месяцу в реальных ценах - в 6,1 раз. И сконцентрировано это было в очень коротком периоде времени. Все это произошло за несколько месяцев 1985-1986 годов. И мир, и нефтедобывающие страны, и Советский Союз оказались совершенно в другом мире, чем тот, к которому они привыкли за предшествующие 12 лет высоких цен на нефть.

Не оставим террористов без поддержки. А себя - без врагов

Там, конечно, есть еще чисто детективная история, которую я позволю себе вам рассказать.

Вообще-то, советское руководство могло бы и знать, что рынок нефти - немножко необычный рынок. И он не совсем так устроен, как, скажем, рынок детских игрушек. Потому что оно само довольно активно участвовало в политических манипуляциях нефтяных рынков.

Я вам зачитаю один отрывочек из письма председателя КГБ Юрия Андропова Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Брежневу. От 21 апреля 1974 года. Послушайте. Я думаю, что вам будет интересно.

"Комитет Госбезопасности с 1960 года поддерживает деловой конспиративный контакт с членом Политбюро Народного фронта освобождения Палестины Вадия Хаддадом. Главными направлениями диверсионно-террористической деятельности организации является продолжение особыми средствами нефтяной войны арабских стран против политических сил. В настоящее время организация ведет подготовку ряда специальных операций, в том числе нанесение ударов по крупным нефтехранилищам в различных районах мира. Хаддад обратился к нам с просьбой оказать помощь его организации в получении некоторых видов специальных технических средств, необходимых для проведения отдельных диверсионных операций.

Полагал бы целесообразным на очередной встрече положительно отнестись к просьбе Хаддада об оказании Народному фронту освобождения Палестины помощи специальными средствами".

То есть, в общем, можно было бы понять, когда ты играешь в такие игрушки, что на этом рынке может быть кто-то другой, кто тоже решит поиграть в эти же игрушки.

Продолжу эту малоизвестную, но интересную детективную историю.

Мы использовали этот безумный поток нефтедолларов для того, чтобы в том числе наделать какое-то бесконечное количество глупостей: ввязаться в военные операции в Африке, в Анголе, в Эфиопии, в Мозамбике, потратить несколько сот миллиардов долларов на помощь вассальным режимам. Мы плюс к этому решили влезть в Афганистан. Вообще, роль афганской войны в истории краха Советского Союза очень сильно, на мой взгляд, не понята и недооценена. Да, конечно, там были человеческие жертвы, были жертвы среди афганского населения, были наши потери. Естественно, она нам кое-что стоила по деньгам. Но с точки зрения всего, что развивалось в Союзе в это время, главным было совершенно не это.

Дело в том, что Саудовская Аравия, наш главный конкурент на рынке нефти и нефтепродуктов, восприняла наше вторжение в Афганистан как признак того, что мы готовимся к внешнеполитической экспансии в районе Персидского залива. И она восприняла это как прямую угрозу своим нефтяным месторождениям. И та же Саудовская Аравия, которая в 1973 году объявляла нефтяное эмбарго Соединенным Штатам, и говорила, что если американцы применят силу, то они взорвут свои нефтепромыслы, та же самая Саудовская Аравия после Афганистана радикально меняет тон и говорит США: "Знаете, друзья, мы хотим с вами дружить. Потому что нам совершенно не нужны советские, которые придут и возьмут наши нефтяные месторождения. А защитить нас реально от Советского Союза можете только вы". Американцы говорят саудитам: "Хорошо, конечно, мы сами заинтересованы в ваших запасах. Но вы же понимаете, что мы заинтересованы в разумных ценах на нефть".

Уильям Кейси, самый влиятельный шеф ЦРУ, который в это время ее возглавлял, один из ближайших людей к Рейгану, он уже в 1981 году прилетает к саудитам, и начинается череда консультаций. Разумеется, это не было тем, что предопределило падение цен на нефть. Просто все, что там происходило, на этом рынке, уже с 1981 года ясно показывало, что этот аномально высокий уровень цен неудержим. Но то, что цены рухнули именно так, как они рухнули, то есть за несколько месяцев и в 6 раз, конечно, трудно понять вне контекста американо-саудовского диалога того времени.

Соответственно, взяли и упали в 6 раз. Если брать среднее многолетнее, то они с этого максимума - 80 долларов, ушли, если мы берем следующие лет 15, где-то в район средних - 18-20. За исключением 1998 года, когда они упали в 2 раза, менее 10 долларов.

Что делать?

Перед Советским Союзом, советским руководством встает набор альтернативных реакций. Собственно, с этим не мы одни столкнулись с этим. С этим кризисом столкнулась Мексика, Венесуэла. Но все как-то пытаются к нему адаптироваться. Тяжело всегда. Что Советский Союз в принципе может сделать? Еще раз подчеркну. Нарастить экспорт машиностроительной продукции он, естественно, не может. Что делать? Экономика полностью зависит от нефти. Снабжение, политическая стабильность зависит от этого.

Первое, что можно сделать - отказаться от аграрного импорта. Вот если мы полностью прекращаем закупки зерна, закупки продовольствия, это позволяет более или менее закрыть дыру, которая образовалась. Не совсем, но основную часть.

Но что это значит? Это значит сокращение объема потребления продовольствия в стране, в городах крупных в 2 раза. На ровном месте. Мы все время рассказывали, наше руководство, какие они все замечательные, как коммунизм строим, все хорошо. А потом говорят: "Ребята, вот хлеба будете есть, мяса, молока в 2 раза меньше. Мы вам введем карточное снабжение с нормами Второй мировой войны. И дальше к этому как-то приспосабливайтесь. Или цены повысим в 5 раз, и не компенсируем". Это полное нарушение контракта власти с народом, который сформировался где-то в конце 1950 - начале 1960 годов. Суть этого контракта была предельно проста. Мы вас не трогаем, в смысле власть общество. Мы сохраняем вам социальные гарантии. Мы не заставляем вас слишком напряженно работать. Мы сохраняем стабильность розничных цен. А вы, народ, тогда терпите то, что мы вами управляем. Да, нас никто не выбирал, естественно. Мы сами решили, что вами будем править. Но так как мы вас не трогаем, то и вы нас не трогайте.

"Товарищ Засядько вышел из запоя. Назначить товарища Засядько министром на Украину"

Конечно, интеллектуальный уровень советского руководства был ужасающим. Это по документам очень хорошо видно. Короткая история всего, что произошло в Советском Союзе, неплохо описывается одной выпиской из материалов Политбюро ЦК КПСС. Она звучит так. "О товарище Засядько. Товарищ Засядько вышел из запоя. Резолюция: Назначить товарища Засядько министром на Украину". Так что, там уровень был интеллектуальный своеобразный.

Итак, первый вариант - конфликт с народом - невозможен.

Второй вариант. Конфликт с элитами. Можно было резко сократить военное производство. Соответственно, резко сократить все капитальное строительство. Остановить заводы, которые работают на импортных комплектующих. Остановив военное производство, использовать часть высвобождающихся ресурсов - никель, титан, сталь - для увеличения поставок на мировой рынок. Попытаться на этой основе как-то компенсировать выпавшие нефтяные доходы.

Но это полный конфликт, во-первых, со всей элитой. С тем же Пленумом ЦК КПСС. Здесь сидят первые секретари обкомов, министры. Ты им скажешь, что им капитальных вложений больше не дашь? Что тот завод, который они предполагали, что будет построен, построен не будет? Это значит остановку заводов в моногородах. Ничего себе!

Выбрав этот путь, Горбачев не имел шансов пройти следующий пленум ЦК КПСС, это совершенно очевидно. Надо понять, что и народ, и элита, они ведь не понимают, что происходит. Но все это можно делать, когда либо у народа, либо у элиты, либо у элиты и народа есть понимание чрезвычайности происходящего. Что вообще произошла такая катастрофа, что жизнь как обычно не получается. Вот если мы сейчас всего этого не понимаем, представьте себе, как это понять советской элите и советскому народу образца 1985-1986 года? Это задача, не имеющая решения.

Еще одно направление, по которому можно было бы попытаться двинуться. Это, конечно, резкое сокращение поддержки вассальных режимов. И, в первую очередь, конечно, это прекращение поставок нефти, нефтепродуктов и газа по субсидируемым ценам на бартерных контрактах в страны восточноевропейской советской империи и Кубу.

Эта тема обсуждалась. Она обсуждалась. Не так, чтобы совсем остановить, а просто в каких масштабах сократить. Эта тема обсуждалась, и советское руководство пойти по этому пути толком не решилось. А не решилось оно, в том числе, и из-за факторов, связанных с афганской войной.

Сильное решение: закрыть глаза и ничего не делать

И тогда советское руководство принимает решение очень, я бы сказал, ответственное, сильное. Закрыть глаза и ничего не делать.

Но ничего не делать можно только в одном случае. Тебе же никто даром не будет поставлять ни зерно, ни мясо, ни масло, ни комплектующие. Закрыть глаза, это значит начать бурно брать кредиты для того, чтобы, в общем, сохранять существующие объемы закупок. Это, собственно, то, что Советский Союз и начинает делать, начиная с 1985 года.

Причем, надо сказать, что, учитывая наши проблемы в сельском хозяйстве, у нас был даже поразительный случай, когда у нас возникали проблемы с платежным балансом в годы максимальных в истории мира цен на нефть - 1980-1981 годы. Это самые высокие в истории мира цены на нефть. Мы активно занимаем в это время на финансовых рынках, потому что нам надо финансировать беспрецедентные закупки зерна.

Так вот. Мы начинаем бурно наращивать заимствования. Что здесь удобно? Удобно то, что у Советского Союза в это время прекрасная кредитная репутация. После того, как мы отказались платить по царским долгам, мы всегда очень аккуратно рассчитывались по любым своим обязательствам. Поэтому по состоянию на 1985-1986 год у Советского Союза возможности коммерческих заимствований в рамках разумного просто не ограничены. Сколько надо. Приходите, гости дорогие!

Что мы, собственно, начинаем быстро делать. То есть мы не сокращаем импорт ничего. Мы не увеличиваем экспорт практически ничего. Нам нечего увеличивать. Мы чуть-чуть сокращаем долю в Восточную Европу уже после того, как цены рухнули, потому что Польшу не решаемся тронуть. И начинаем бурно заимствовать. В это время и возникает основное тело того долга, которое потом составило 110 млрд. долларов по состоянию на момент краха Советского Союза.

А еще надо учесть, что долг у нас довольно короткий. Мы же никогда на 30 лет не занимали. Мы занимаем, максимум, на 5 лет. Очень большая часть долга - это годовые долги. Некоторые - еще более короткие. То есть, когда и если тебе говорят, что тебе перестают давать в долг, это значит не просто, что тебе перестали давать в долг, чтобы ты обслуживал свои 40 млн. тонн импорта зерна. Тебе говорят: "Теперь ты возвращай все, что ты у нас занимал последние 3 года. А если не хочешь, тогда иди к государствам, а к нам, банкирам, больше не приходи".

В какой-то момент коммерческие банки Соединенных Штатов отказываются предоставлять Советскому Союзу кредиты под закупки зерна, которые гарантированы американским правительством на 98%. Риск в 2% для них неприемлем. Либо вы договариваетесь с американскими властями, что риск не 98, а 100%. Либо мы, к сожалению, никак не можем поучаствовать в кредитовании вашего зерна на импорт.

К концу 1988 - началу 1989 года советским властям становится ясно, что либо произойдет полная, окончательная катастрофа - экономическая и политическая, связанная с прекращением импорта, - либо им надо договариваться с ведущими государствами Запада. Собственно, в 1985 году идея, что мы сможем обменять беспрецедентные внешнеполитические уступки на государственные, политически мотивированные кредиты, не могла привидеться советскому руководству и в кошмарном сне. А к 1989 году это становится важнейшей темой в ведомственной переписке, обсуждении на высшем уровне, обсуждением между советскими лидерами и лидерами Запада. Там просто ясно, что иначе кранты.

Политика в обмен на продовольствие

Но политически мотивированные кредиты, они и потому политически мотивированы, что они предполагают торг. И торг не чисто экономический. Торг политический. Если тебе нужны позарез политически мотивированные кредиты, так ты тогда играй по понятным и принятым среди тех, у кого ты хочешь попросить эти кредиты, правилам. Скажем, одно из этих понятных правил, потому что мы имеем дело с демократическими режимами, это то, что ты должен учитывать реакцию общественного мнения.

Попросту говоря, к концу 1988 - началу 1989 года советскому руководству становится ясно, что даже при желании мы не можем себе позволить никакие интервенции в Восточной Европе для поддержки вассальных режимов, если мы хотим надеяться на политические кредиты и, соответственно, надеяться на то, что мы каким-то образом удержим ситуацию, удержим власть.

Те, кто не знает детали, думают, что это колеблющаяся политика Горбачева конца 1980 - начала 1900 годов, связана просто с тем, что он слабый, такой неуверенный: он то с одними, то с другими, то с Ельциным, с демократами, потом с Крючковым, потом опять с Ельциным. А у него, в общем, область допустимого значения нулевая. Сохранить империю, не применяя силу, нельзя. Применяя силу, получить политически мотивированные кредиты нельзя. Не получив политически мотивированных кредитов, сохранить режим нельзя. Точка. И чего?

Собственно, с этого времени судьба режима решена. Да, начинаются массовые задержки платежей, начинается прекращение поставок. Поставок медикаментов. А у нас 50% медикаментов - импортные. Начинают прекращаться поставки хлеба. Мы реально не можем оплачивать фрахт. Министерство внешних экономических связей вводит отчетность по поводу того, сколько мы имеем неплатежей по внешним контрактам. Вся переписка идет о том, что нам такие-то поставки, такие-то поставки. После этого у нас усиливается кризис в той же нефтяной отрасли, за счет которой хуже или лучше экономика как-то функционирует.

Один документ я вам все-таки процитирую. Он характерен. Это стенограмма совещания у Рыжкова, председателя Совета министров, от 17 сентября 1990 года. До краха Советского Союза примерно год.

Маслюков, председатель Госплана: "Мы понимаем, что единственный источник валюты, это, конечно, нефтяной источник. У меня такое предчувствие, что если мы сейчас не примем все необходимые решения, то мы следующий год можем провести так, как нам и не снилось. Это все нас подведет к самому настоящему краху. Не только нас, но и всю нашу систему".

Рыжков: "Нужны гарантии "Внешэкономбанка", а он не может их дать. Я вижу: не будет нефти, не будет экономики страны".

Вот примерная тональность. Самые употребляемые слова в полном тексте стенограммы: "катастрофа", "неизбежная катастрофа".

Нет валюты, нет поставки комплектующих для нефтедобычи, падает нефтедобыча. Она падает в 1991 году больше чем на 50 млн. тонн. И цифры, которые на этом совещании казались абсолютно катастрофическими, по поводу чего Рыжков говорит, что если будет так, то экономика страны рухнет, на самом деле они были на 30 млн. меньше по итогам 1991 года. Там экономика входит в режим совершенно спокойного, свободного падения.

Начинается, естественно, падение общего объема импорта со второго полугодия 1990 года. А к 1991 году ситуация уже была абсолютно и очевидно катастрофичная.

Обычно говорят, что история не знает сослагательного наклонения. И обычно это так. Но вообще-то не всегда. Если вы помните историю ГКЧП, Валентин Сергеевич Павлов, который в экономическом положении, сложившемся в Советском Союзе, понимал больше, чем другие участники ГКЧП, напился до такой степени, что впал в глубокий гипертонический криз. Честно говоря, я не спрашивал, почему он это сделал. Но смотря на документы, с которыми работал, я думаю, что он просто очень хорошо понимал политэкономию краха этой попытки переворота. Допустим, вы удержали положение. Допустим, вы передавили танками столько людей, сколько нужно для этого нужно было делать. А что, после этого валюта появилась? Появилось зерно? У нас появились запасы зерна, которые с колес поставляем на элеваторы на 2-3 дня? После этого нам кто-нибудь даст 100 млрд. политически мотивированных кредитов? Или, может, для нас откроются кредитные рынки?

Собственно, с этого времени история Советского Союза была закончена. Дальше началась история очень тяжелой адаптации к новым реалиям. Потому что цен в 80 долларов больше не будет. Потому что таких объемов зернового импорта не будет. Соответственно и дальше все, что происходило, было по большому счету задано этим. Дальше были разные экономические политики, они менялись. Где-то они были лучше, где-то хуже. Но в общем просто мы получили в 1991 году ситуацию, которую мы имели в 1985 году. Но в 1985 году мы ничего не сделали, чтобы на нее реагировать. Потом мы накопили безумный долг неуправляемый. И потом все это все равно рухнуло. А потом дальше начался период очень тяжелой адаптации.

Лучший вариант - застрелиться. Все остальное хуже

К тому времени, когда я пришел работать в российское правительство, катастрофа уже произошла. И мы должны были каким-то образом управлять уже свершившейся катастрофой. Мне это было прекрасно понятно. Я не все понимал в технических деталях, но что это именно так, это было совершенно очевидно.

О тех задачах которые тогда возникли. Я не очень хочу входить в технические детали. Объясню на пальцах. Задача, которая перед нами стояла с точки зрения экономической теории, все, что кто бы то не знал экономику, она не имела решений. Вообще не имела - ни хорошего решения, ни плохого решения. Она вообще не имела никакого решения. По всем законам, по всему, что вы можете в любом самом лучшем учебнике или в любых 50 лучших монографиях, написанных на эту тему, вы прочтете, что эта проблема неуправляемая. Не буду входить в детали.

Меня как-то попросили выступить по этому поводу. Как одному из самых важных экономических событий ХХ века. На маленьком, узком семинаре в университете в Южной Калифорнии. Семинар проводил один из самых глубоких экономистов ХХ века профессор Харборкер. Там была масса его учеников, которые были либо нынешними, либо действующими председателями центральных банков или министрами финансов. Я рассказал, что у нас происходило, а потом сказал: здесь собралось такое количество очень опытных и знающих людей, которых я глубоко уважаю, знаю их репутацию, их историю, скажите мне, что бы вы сделали на моем месте?

Такая длинная, длинная пауза, после чего действующий министр финансов одной большой страны сказал: "Лучше всего в этой ситуации застрелиться. Все остальные решения намного хуже".

Разумеется, это не значит, что мне кажется, что сегодня, имея совершенно несопоставимый объем опыта постсоциалистического развития нашей страны, 27 других стран, я бы массы вещей не сделал бы иначе. Потому что после этого опыта тогда ни у кого не было. Не то, что у нас, - ни у кого не было.

Конечно, мне было бы приятнее бесконечно, если бы массу вещей можно было бы поменять. Просто с точки зрения профессионального самосознания. Если бы у меня спросили: жили бы мы после этого в другой стране с принципиально другой траекторией развития?..

  

Алексей МЕЛЬНИКОВ, г. Калуга. Газета "Деловая провинция", 15 июня 2006 г.