В последнее время все чаще звучат разговоры о том, что государство вынуждено сворачивать многие демократические процедуры из-за того, что российским обществом они не востребованы, что демократия в России не приживается потому, что здесь нет гражданского общества. По мнению Татьяны ВОРОЖЕЙКИНОЙ, преподавателя факультета политических наук Московской Высшей школы социальных и экономических наук, процессы последних шести-семи лет ставят под сомнение не только наличие в России общества, но и дееспособного государства. А упование на то, что в условиях вертикали власти постепенно сформируется гражданское общество, и вовсе бессмысленно.

Приватизация государства

- Наблюдая за процессом изменений в России в последние годы, можно заметить, что государство, которое по идее должно быть системой публичных институтов, утрачивает свой публичный характер. Что такое государство? Это некая система установлений, система правил, общепринятых и единых для всех, по которым функционируют государственные институты. Они обезличены, не связаны с тем или иным конкретным носителем государственной должности, могут кому-то нравиться, кому-то очень не нравиться, но всем известны, и все по ним действуют. Процесс приватизации государственных структур, превращения государственных функций, по сути дела, в товар, пользующийся самым серьезным спросом, в России начинался в девяностые годы. Но, несмотря на все надежды, которые возлагались на нынешнюю администрацию, и в частности на президента Путина, сегодня процесс не только не приостановился, но и усилился. Речь идет об изменении таких функционирующих институтов государства, как парламент и Совет Федерации, областные, республиканские парламенты, муниципальные органы, как исполнительные, так и законодательные. Процесс этот серьезный и он заставляет ставить под сомнение саму основу государственной власти.

Как политолог я испытываю постоянно нарастающее ощущение раздвоенности и внутреннего беспокойства: что является полем моего исследования? Вот эти все подковерные интриги и единственный для России судьбоносный вопрос - будет третий срок или не будет? Когда мы сегодня говорим о российском государстве, то что, собственно, мы имеем в виду? Государство - это кто? Это Путин, это Сурков, это Сечин? Кто это такие, и какие у нас основания называть их государством, коль скоро те правила, о которых я говорила в начале, очень трудно найти? Потому что, исходя не только из теории, но и из некоего здравого смысла, политика - это все-таки сфера сопоставления и согласования интересов.

Я хочу остановиться на недавнем примере Украины и способе преодоления политического кризиса. В российских средствах массовой информации в основном показывали совершенно анекдотическую картину несерьезного парламента. Это была картинка постоянной дикой свары, которая происходила на Украине в течение нескольких месяцев. Некоторые прямо, а некоторые косвенно противопоставляли этому совершенный порядок и благолепие в российском парламенте. Но эта свара и есть процесс сопоставления интересов! В ходе этого процесса и возник тот политический компромисс, который сейчас несколько стабилизировал ситуацию на Украине. Да, в обществе существуют разные интересы, нравится нам это или не нравится, зачастую прямо противостоящие интересы. Но там, где выборы реально отражают настроение общества, там формируется такой парламент, который в кулачном бою, во взаимных оскорблениях, в переговорах и разными иными путями этот процесс согласования осуществляет.

Нам Грызлов серьезно объяснил, что парламент - это не место для политических дискуссий. А собственно, зачем он нужен? Он, видимо, нужен для того, чтобы штамповать те законы, которые спускает исполнительная власть. Но ведь помимо законодательных функций у парламента есть, по сути, самая первая, главная функция - быть представителем интересов общества. Такое большое и сложное общество, как наше, не может решать свои проблемы путем прямой демократии. Так вот парламент существует для того, чтобы там эти интересы, обсуждая, согласовывать. Поэтому, если говорить о моих собственных ощущениях, то я, скорее, завидую тем дракам, которые происходили на Украине, чем тому приличию, которое я наблюдаю в собственной стране. Правовое государство, являясь продолжением гражданского общества, должно принимать те законы, которые общество поддержало, проголосовав за те или иные партии и силы лидеров на выборах. Когда выборы становятся процедурой с предсказуемым результатом, тогда монополию на принятие законов получает государство. И такое государство начинает действовать только в своих интересах.

- Что происходит, когда законодательные органы не работают как представительные органы, лишая население страны доступа к процессу принятия решений?

- Происходит целый ряд вещей, которые для нас всех очевидны. Во-первых, если речь идет о властных структурах, происходит совершенно очевидное перемещение реального столкновения интересов в те сферы, где принимаются реальные решения. Если парламент в силу истории и тех законодательных становлений, которые ограничивают его реальную власть, перестает быть средством сопоставления реальных интересов, значит, они перемещаются в другие сферы. В нынешней ситуации такой сферой, несомненно, является администрация президента. Все мы знаем, где реально решаются судьбы страны, или есть претензия на то, что они реально решаются. Есть много рассуждений о том, каковы группировки, которые противостоят друг другу, в каких взаимоотношениях они находятся, что означает то или иное телодвижение, та или иная отставка. Это не имеет отношения к тем очень серьезным, а иногда и очень тревожным процессам, которые происходят в российском обществе. Это сфера тех процессов приватизации государства, полного слияния власти и собственности, когда мы уже не знаем, где кончается государство и начинается частная собственность. И тогда государственная собственность - это самое эффективное средство осуществления частных интересов.

Что происходит с обществом?

- Есть ли какие-нибудь реальные пути, чтобы в России сформировалось общество в собственном смысле этого слова?

- Как раз проблема того, каковы основания для формирования общества в России, представляется самой туманной и самой тяжелой. Есть две основные версии того, что произошло с нами за последние пятнадцать лет с точки зрения этой проблемы взаимоотношений власти и общества.

Первая версия заключается в следующем. Власть, которая сформировалась в России после 1991 года, не могла, не хотела, была не заинтересована в формировании демократических механизмов взаимодействия с обществом. И воспроизвела, в конечном счете, тот тип государства, который для России всегда был характерен и в царские, и в советские времена. Тип государства как единственной образующей, формирующей, структурирующей общество силы, которая опускает мощные штыри внутрь этой нерасчлененной и аморфной массы. Эта сила, как некий обруч, удерживает эту бочку от развала. Такое государство традиционно для России, и оно не оставляет пространства для формирования социальных механизмов интеграции, так как его механизмы подчиняют общество вертикальному контролю. Но если вас все время опекают, то вы к самостоятельной деятельности не будете приучены. Если все время все решает власть или властные структуры, или структуры, притворяющиеся властью, а на самом деле под вывеской "Государство Российское" свои личные интересы реализующие, то вы и не научитесь ничего самостоятельно делать. Эту версию можно сформулировать как "во всем виновата власть".

Вторая версия: основная проблема не в государстве, не в типе власти, а в самом обществе. В начале девяностых годов можно было абсолютно все. Государство в 1991-1992 году практически не существовало. Оно отступило из всех сфер общественного контроля, в которых оно традиционно доминировало, и никого в советские времена туда не то что не допускало, а даже намека автономии не допускало. И что вышло? Общество оказалось не способным эти пустоты, это пространство освободившееся заполнить и каким-то образом структурироваться в них. Никакого гражданского заказа на институты демократии в начале 1990 годов не было.

- Какая из двух версий верна?

- Разделить их можно только теоретически. В реальности эти проблемы не только взаимосвязаны, но мы никогда не сможем провести четкую границу между властью и обществом. Власть и общество - это некое единое пространство, единая среда. Естественно, проблема в обеих частях, в обеих составляющих этого пространства. Когда мы говорим о том, что нет в России гражданского общества и оно не формируется, что люди не способны к самоорганизации, мы забываем, что гражданское общество само по себе не может существовать. У этого понятия есть продолжение, а именно, правовое государство. Гражданское общество на уровне общества, то есть неполитической сферы, существует реально только тогда, когда оно взаимодействует с правовыми институтами в политической сфере.

Мы живем не в Европе, а в Латинской Америке

- Что делать, если и общество не гражданское, и государство не правовое, не публичное, подчиненное частным интересам?

- Здесь существует также два подхода. Первый подход, доминирующий в сфере российской либеральной интеллигенции, состоит в том, что гражданское общество формируется главным образом в результате экономического, рыночного развития, формирующего интересы и приводящего к становлению среднего класса. Иначе говоря, по этой логике конкурентная экономическая среда, где формируются самостоятельные интересы, заставляет людей их отстаивать. И, соответственно, формирует те слои общества, средний класс, которые только и могут отстоять эти интересы, могут создать действительно гражданские институты и которые будут воздействовать на то, чтобы политическая сфера стала демократической. Отсюда вырастет гражданское общество, как самоорганизация и решение проблем коллективного действия. На мой взгляд, это достаточно сильная позиция. Однако в ее основе - понятие среднего класса, категории людей, которым есть что терять. Здесь возникает проблема - проблема позиции среднего класса. Те, кто по уровню доходов может быть в России отнесен к среднему классу, в большинстве своем, так или иначе, зависят от государства через механизмы единства власти и собственности. И, что гораздо важнее, себя от этого государства не отделяют. Зато они совершенно очевидно отделяют себя от неуспешных, низших слоев народа, если говорить предельно грубо, быдла.

Это отделение в последнее время стало очень заметно в Москве. Процесс огораживания территорий вокруг жилых домов, который я до этого видела в разных вариантах в Латинской Америке, в городах глубоко социально сегрегированных, начинает быть отчетливо заметным в Москве. Причем не только в элитных поселках, но и просто в обыкновенном типовом жилье, которое теперь называется "жильем бизнес-класса" и не строится без охраняемой территории. Обычные панельные дома, но попасть к ним вы можете только по пропуску. Вот это с социологической, географической и пространственной точки зрения абсолютно четкое подтверждение социальной сегрегации: "чужие здесь не ходят". Здесь не ходят те, кто не проходит фейс-контроль, кто здесь не живет, кто не может заплатить безумные деньги, которые сейчас стоят квартиры в Москве. В этом смысле я с горечью должна констатировать, что, с моей точки зрения, становление среднего класса в России воспроизводит не западный вариант, как следует из той логики, которую я представляла, условно говоря, "рынок - средний класс - гражданское общество - демократия", а закономерности вполне латиноамериканские. Причем сорока - пятидесятилетней давности, когда именно такая ситуация в пятидесятые - шестидесятые и семидесятые годы толкнула основную часть, подавляющее большинство среднего класса, к поддержке авторитарных режимов. Именно средний класс, как это ни прискорбно констатировать, составил массовую опору авторитарного государства в Латинской Америке, в таких самых развитых странах, как Чили, Аргентина и Бразилия. Именно потому, что это государство в условиях мора отсталости, нищеты и бедности, которая их окружала, гарантировало им доходы, положение и социальный статус. На мой взгляд, вектор развития, к сожалению, такой. В этом смысле надежда на то, что эта кривая нас автоматически вынесет к нормальному обществу, мягко говоря, сомнительна.

Вторая проблема связана с другой частью общества, с несредним классом, с теми, кого можно назвать низами в социальном смысле. Те, которым не только нечего терять, но и которые утратили то, что им можно было терять 10-15 лет назад. Это люди низкодоходных, низкостатусных категорий. И они все больше и больше становятся категориями с низким уровнем образования, которые не могут дать образование своим детям и так далее. Каким может быть процесс становления гражданского общества, если мы живем вот в такой стране? Не в Европе мы живем. В этом смысле мы живем в Латинской Америке.

- Как обстоит дело с гражданскими структурами в таком обществе?

- Я опять-таки сошлюсь на латиноамериканские примеры. У них очень тяжелая история, но она показывает, что гражданские структуры и связанные с ними демократические институты являются устойчивыми и стабильными только тогда, когда они позволяют людям, статусно не принадлежащим к среднему классу, отстаивать свои интересы через социальные и политические каналы. Этот процесс реально меняет положение в тех странах (например, в Бразилии), где существуют сильные тенденции самоорганизации бедных, тех, кто в общество не входит ни экономически, ни социально, ни политически (в Бразилии это примерно 30-40%). И одновременно существующие государственные институты, в частности, институты представительной демократии, для этих людей являются проницаемыми. Когда они понимают, что они могут отстоять свои интересы, разговаривать с муниципальным советником, с депутатом, что они могут проводить своих депутатов, со своими дикими, идиотскими, на чей-то взгляд, интересами, то эти институты являются стабильными, и они не рушатся.

А есть другая страна, которая у всех на слуху, потому что ее лидер часто к нам приезжает - это Уго Чавес, нынешний президент Венесуэлы. Он пришел к власти в стране, которая в течение 40 лет, с 1958 до 1998 года, была витриной латиноамериканской демократии, она не рухнула ни под каким напором военно-авторитарного режима. Это страна, где у власти чередовались две партии по очереди. Был полный плюрализм. Это страна нефтяная, с очень высокими доходами от нефти. Более того, в начале семидесятых годов нефть в Венесуэле была национализирована, государство перераспределяло эти доходы. В этом обществе, в этой представительной системе, в этой экономике жило примерно 40% населения, которые составляли, условно говоря, венесуэльский средний класс. Все остальные жили за пределами всего этого дела. И вот в 1998 году они проголосовали за полковника венесуэльской армии Чавеса, который сказал, что он будет голосом этих людей. И это позволило ему, опираясь на поддержку большинства народа, так изменить политическую власть в Венесуэле, что всякое институциональное опосредование между народом и лидером исключено. Теперь, условно говоря, в венесуэльском обществе есть народ, который поддерживает Чавеса, есть Чавес и есть нечто между ними, а именно, коррумпированное чиновничество, которое Чавес никак не может победить по понятным причинам, потому что коррупцию можно победить только там, где власть подотчетна населению.

- Хотелось бы вернуться к России. Как здесь выглядит эта проблема?

- Мы с вами пережили один ее всплеск - это монетизация льгот. С либеральной точки зрения, выступление против монетизации льгот - это выступление реакционное: выступление за то, чтобы государство продолжало людей содержать, чтобы оно им нерыночным путем давало какие-то льготы, к которым они привыкли. Но на мой взгляд, то обстоятельство, что люди вышли защитить свои интересы и восприняли это как нарушение их собственного достоинства, перевешивает эти моменты. Люди впервые в России сказали, что нет, мы не быдло, с нами так нельзя, и это имело успех. Разный успех в разных областях, но именно это позволило людям объединяться уже сейчас, когда разворачивается и начинается жилищно-коммунальная реформа.

Замкнутый круг

- Можно ли действительно создать гражданское общество в условиях вот такого авторитарного государства?

- Если строго рассуждать, наше государство авторитарным не является. Авторитарное государство с нынешним российским роднит то, что оно тоже не имеет обратной связи с обществом, оно не знает, что в обществе происходит. Но авторитарное государство достаточно жестко контролирует общество сверху. Наше государство, или псевдогосударство, настолько уже замкнулось на своих частных интересах, что оно контролировать и понимать, что у него происходит, в принципе не способно. Оно может только манипулировать этими процессами. Проблема взаимоотношений с такой властью, наверно, самая тяжелая проблема для всех российских гражданских организаций, для оппозиционных политических организаций, потому что власть все меньше и меньше понимает, в каком обществе она живет.

Наша история показывает, что такой тип власти не подлежит самореформированию. Даже внутри структур, основанных на борьбе кланов, не происходит формирования правил игры, которые были бы ну хоть сколько-нибудь долгосрочными и сколько-нибудь обезличенными. Создана огромная частная собственность под вывеской государственной, которую можно сохранить, только сохраняясь у власти. Иначе говоря, оставаясь на третий, четвертый, пятый срок. Но именно это нахождение у власти мешает им извлекать реальную рыночную прибыль, потому что это как бы государственная собственность. Вот ловушка, в которую они себя загнали.

С другой стороны, будучи не реформируемым, оно все больше и больше забирает на себя. А это какое-то проклятье, потому что такое государство, как в советском, так и в российском его варианте, все больше и больше хочет контролировать. Оно в принципе не допускает, чтобы возникала какая-то неподконтрольная ему активность. Последний пример - это огосударствление Академии наук. Такого не было даже при советской власти. Конечно, фактически президент Академии назначался, но чтобы она называлась государственной и чтобы ее президент формально назначался президентом, и она лишалась функции фактически распределения собственности… Зачем это нужно, трудно понять. Вот такого типа государство, которое претендует на все больший и больший контроль, но ни физически, ни практически контролировать не может, оно рано или поздно рушится. В двадцатом веке мы были свидетелями такого обрушения дважды - в начале и в конце его. Оно рушится как структура, но, вот так обрушиваясь, оно снова регенерирует в тех же формах. Иначе говоря, мы обречены все время на повторение пройденного. Обрушение системы, саморазрушение или разрушение извне, оно по исторической перспективе ни к чему не ведет. Необходимо разомкнуть этот круг и направить развитие по иному пути.

- Какими опасностями сегодня грозит такое бесконтрольно контролирующее государство?

- Главная проблема, которая все больше выходит на первый план, - проблема нарастания ксенофобии. Речь идет о вещах, связанных с нарастающим национализмом, прежде всего, видимо, это касается русских, титульной нации. Обвинение чужих в своих проблемах - это прямое следствие ликвидации политической сферы, сферы публичной политики. Если людям говорят, что у них полная стабильность, что у них экономический рост, что у них растут доходы, а они сталкиваются с совершенно иным на уровне своего ежедневного бытия, то они, естественно, ищут врага. А враг известно кто - это другой, человек с другим цветом лица, с другой формой носа, и особенно, если он сплочен на религиозной или этнической основе. Еще хуже, если он торговец. Этот комплекс воспроизводится регулярно. Именно этот комплекс лежал в основе еврейских погромов в начале прошлого века. Условно говоря, местечковые евреи начала века - это тот же сегодняшний азербайджанец, это иноязычный, иноконфессиональный торговец, который монополизирует определенную сферу и удерживает ее. Он, собственно, и враг.

По последними событиям не только в Кондопоге, но и в ряде других мест, мы видим, что это вышло за некие пределы. Опросы "Левада-Центра" последние 4-5 лет показывают, что устойчиво от 52 до 56% опрошенных по всей стране отвечают, что они или согласны, или в основном согласны с лозунгом "Россия для русских". Это - реальность, устойчивые опросные данные. Можно себе представить, что в собственно русских регионах эта цифра должна быть выше, потому что вряд ли люди не русские утвердительно отвечают на подобный вопрос. Только четверть опрошенных, от 23 до 27% процентов, считают, что это фашистский лозунг. С моей точки зрения, эта реальность на глазах становится все четче и четче, потому что в обществе нарушаются некие табу, этнические, конфессиональные табу, которые и удерживали это многонациональное общество или население вместе. Есть довольно распространенное мнение о том, что национальные проблемы всегда возникают в нужное время и в нужном месте, что это используется определенными властными группировками для того, чтобы мобилизовать общественное мнение ради тех или иных решений. Сегодня мы наблюдаем именно такой процесс.

- Каковы функции бизнеса в становлении гражданского общества, что он реально может сделать?

- Я думаю, что бизнес является очень важной составляющей в том треугольнике, который можно изобразить, как власть, экономика и общество. С моей точки зрения, в интересах бизнеса поддерживать те структуры гражданского общества, которые позволяют сохранять в обществе разные интересы. В 2003 году, после ареста Ходорковского, у частного бизнеса были достаточно большие рычаги, чтобы выразить свою позицию в отношении этого дела. Но был целый ряд факторов - надежда на то, что хорошее поведение даст тебе шанс не разделить эту судьбу, принесет какие-то дивиденды, какую-то долю в конфискованных богатствах; отсутствие единства в бизнес-сообществе - которые привели к потрясающему результату: никто не сопротивлялся никаким образом. А ведь это мощные интересы, это группы, державшие под контролем целые регионы. И абсолютно ничего не произошло. Поэтому мне кажется, что действительная стратегия бизнеса должна быть направлена на поддержку тех инициатив, которые ведут к формированию независимых от государства институтов гражданского общества. Это могут быть самые разные инициативы. Здесь обязывать никого не нужно, но не должно быть и государственного контроля, потому что гражданское общество по определению не политическая публичная сфера, где действуют независимые по отношению к государству ассоциации и индивиды. Государство гражданского общества не создает. Оно занимается условиями для его возникновения.

СПРАВКА: Татьяна Евгеньевна Ворожейкина

Преподаватель факультета политических наук Московской высшей школы социальных и экономических наук. Visiting Professor Института экономической и социальной истории университета Буэнос-Айреса, Института международных отношений Католического Университета Рио-де-Жанейро, Школы международных исследований Университета штата Вашингтон, США.

Автор более 30 научных публикаций. Область научных интересов: государство и общество в современной России и странах Латинской Америки, сравнительный анализ воздействия экономических реформ на социальную ситуацию и политические процессы в России и Латинской Америке.

Интервью организовано Клубом региональной журналистики "Из первых уст".

  

Елена СУРИКОВА, г. Кемерово. Газета «Наша газета», № 42, 20 октября 2006 г.