Весну в город приносят не грачи, а аграрные лоббисты. Январь пуржит, а пора готовиться к севу и - главное! - к сбору урожая. И делят бюджетные денежки, которые пойдут в АПК. Сразу три важных события произошли у АПК Волгоградской области. Депутаты облдумы провели слушания, посвященные рынку мяса ("Мясо пахнет керосином", "ДП" № 5). Там прозвучало, что обладминистрация приготовила дотации производителям мяса - по 3 рубля на кило. Второе: коллегия областного комитета по сельскому хозяйству и продовольствию подвела итоги года. В финансовом отношении, несмотря на рекордный урожай, год был совершенно провальным: прибыль упала в 2,5 раза! Наконец, третье: подписано соглашение областной администрации с Минсельхозпродом, который обещает деньги нашему АПК. Непрерывный поиск способов помощи селу за последние 10-12 лет приводит к одним и тем же выводам: выдавливать посредника-перекупщика, а производителям давать деньги. Сейчас основной доход в цепочке "поле-прилавок" приходится действительно на посредника. Но причина только в одном: посредников катастрофически не хватает. Производителей мяса полно, мясопереработчиков тоже, а связать их некому. Не выживать с рынка надо перекупщиков, а холить и лелеять. В этом нас убеждает руководитель Аналитического центра агропромышленной экономики Института экономики переходного периода Евгения СЕРОВА:

ТРИ ВРЕДНЫХ МИФА О СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ

- Чем меньше посредников, тем хуже сельскому хозяйству. Чем их меньше, тем дороже их услуги и тем труднее продать зерно, ведь село находится далеко от рынка. В Китае посредник не нужен, потому что у них все, что производится, съедается на месте. А откуда нашей деревне знать, сколько там, на мировом рынке, стоит зерно? Ну, пришел к нему один человек, говорит, продай по 800 рублей тонну. Ну, продал. А на мировом рынке сегодня цена 210 долларов. Когда много посредников, они донесут до бедного крестьянина эту цену.

Еще один миф, что сельское хозяйство - дыра. Сегодня нет ни одной нефтяной компании в стране, не имеющей агропродовольственного подразделения. У них такая диверсификация: выбрать сектор, где доходность колеблется в противофазе с доходностью нефтяного рынка. Нефть подешевеет - возьмем свое на зерне, ведь в его цене до 40% - это ГСМ, в птице и свинине - 60-80%. Ничего более прибыльного, чем нормально ведущееся сельское хозяйство, в нашей стране нет. В 2002 году немного похуже была ситуация, но прошлые два года 400% годовых на зерне нормальные менеджеры делали легко. У нас нефть в лучшие годы больше 80% годовых не поднималась. Но это, понятно, не навсегда.

И последний миф: будто председатели колхозов - красные бароны, которых надо "давить". Очень много людей, которые могли быть эффективными менеджерами, из-за этого вынуждены были покинуть аграрный сектор. В Волгоградской области есть фермер Виктор Штепо. Яркий представитель золотого председательского корпуса советских времен. Возможно, он в свое время и высказывал какие-то прокоммунистические идеи, но, на мой взгляд, не важно, что человек говорит, важно, что он делает. А Штепо был "акулой империализма", то есть прекрасным аграрным менеджером и заткнуть за пояс мог любого западного фермера. Но на волне перестройки был вынужден уйти именно из-за того, что он говорил не то. И таких мы потеряли очень много.

Исходя из этих постулатов, давайте попытаемся понять, что происходит в нашем агропродовольственном секторе. Сравним ситуации в АПК 1992 и 1998 годов. С 1998 года АПК показывает чудеса роста. Пищевая промышленность еще быстрее растет. Она росла и до кризиса, но это было в основном пиво, кондитерская промышленность, то есть сферы, куда пришел иностранный капитал. А сейчас в рост пошла первичная переработка, то есть то, что, собственно, связано с отечественным сельским хозяйством (мясо, молоко). Почему?

ПОСЛЕИНФАРКТНЫЕ ДЕНЬГИ НАКОРМИЛИ СТРАНУ

Безусловно, спусковым крючком была девальвация рубля. Ушел импорт, освободилась ниша на рынке, плюс мы немного увеличили свой экспорт. И это увеличило продовольственную безопасность страны. У нас под продовольственной безопасностью обычно имеют в виду ограничение импорта. Но на мировом рынке продовольствие есть всегда. Главное, чтобы у вас были деньги! Не большой импорт плох, а общее превышение импорта над экспортом. Наши расчеты показывают, что, даже если мы совсем перестанем экспортировать нефть, на то продовольствие, которое мы сейчас закупаем, нам все равно хватит денег.

Конечно, девальвация привела к резкому падению реальных доходов населения, но спрос на хлеб не зависит от дохода семьи. К тому же реальные доходы восстановились гораздо быстрее, чем ожидалось. Сначала увеличился спрос на продукцию отечественной пищевой промышленности, а потом этот спрос транслировался в сельское хозяйство. А оно уже "протянуло" этот спрос в сельхозмашиностроение.

И это еще не все. Капитал в стране был - тот, который не мог и не хотел уйти. Финансовых рынков не стало, новых каналов вывоза капитала не образовалось. Капиталу нужно было найти себе применение. Эти деньги и потекли в пищевую промышленность уже в октябре 98-го. Деньги маленькие, послекризисные, напуганные, скажем так, послеинфарктные. Они могли пойти в проекты с маленькими начальными вложениями и с быстрой оборачиваемостью. А это торговля и пищепром. Улучшилось и финансовое положение в сельском хозяйстве: спрос растет, цены увеличиваются, а цены на сельскохозяйственные ресурсы растут медленнее. То есть пресловутый диспаритет цен начинает для сельского хозяйства закрываться.

Наконец, очень важный момент - улучшение менталитета менеджмента в секторе. Наша аграрная элита до лета 1998 г. была убеждена, что в ближайшие 10 лет роста в АПК не будет. Как ведет себя менеджер, который уверен, что роста не будет? Выводит ресурсы из бизнеса. Но психология начала меняться: в 1999 году сельхозпредприятия покупали уже технику, а не квартиры в Москве. Это гораздо важнее, чем рост сам по себе.

До этого крупные перерабатывающие компании работали на импорте. Вся рыночная инфраструктура была ориентирована на импорт. В 1998 году она развернулась на внутренний рынок. В 1994 г. Черкизовский мясокомбинат импортировал мясо по цене в 100 раз выше, чем оно стоило в России. Это было выгоднее, чем собирать по туше в колхозах и подсобных хозяйствах. К тому же, вы помните, какие тогда были ограничения по наличным расчетам. Разве крестьянин продаст полсвиньи только потому, что нельзя заплатить сразу за целую?..

ОГОРОДЫ ГОРОДЯТ ОТ СТРАХА

Вот все это, вместе взятое, и стало переломным моментом. Но почему в 1992 году, когда девальвация была в 10 раз больше, чем в 1998-м, она не привела к такому росту в АПК? Именно из-за отсутствия рыночной инфраструктуры: не было связи между АПК и потребителем. В 1998 г. ситуация была уже кардинально другая. Вырос посреднический сектор, который помог тому Черкизовскому мясокомбинату осознать, что мясо надо не ввозить из-за границы, а покупать здесь. Вся инфраструктура, которая работала для завода, переориентируется на внутренние закупки.

Но транзакционные издержки оказались колоссальными. Хоть закрывай бизнес. Импортное мясо дорого, внутреннее тоже дорого, но по другим причинам: поставляют не то, не тогда и не того качества. То есть собственно закупочная цена ниже, чем импортная, но к этой цене еще столько всего цепляется... И тогда они начинают покупать сельхозпроизводство. Начинается вертикальная интеграция, когда переработчик или трейдер покупают сельхозпроизводителей. Зерновые трейдеры арендуют огромные массивы земли по 200-300 тыс. гектаров, начинают производить зерно сами, покупают мясные и молочные фермы. Переработчик, трейдер начинают цивилизовать сельское хозяйство. (Это очень сильно отличает нас от Запада. Там никакой интегратор непосредственно "в землю" не идет, т. е., чтобы на 200 тысячах гектаров кто-то производил зерно, такого в мире нет. Это российский феномен.)

И другой бизнес, у которого были деньги, вдруг увидел, что вторичная приватизация всех секторов уже проведена, все уже поделили и переделили, а тут целина. И стоит копейки. В сельском хозяйстве после 1998 года прошла волна вторичной приватизации.

У нас любят говорить, что личное подсобное хозяйство (ЛПХ) дает 50% валовой продукции, давайте его поддерживать. Давайте взглянем на эту вещь трезво. Это была форма выживания. Но является ли это производительным сектором? Каждый из нас готовит себе еду, но мы не называем это пищевой промышленностью. Если вы сшили себе платье, мы же не называем это легкой промышленностью. Никто не говорит, что у нас 30% легкой промышленности в домашних хозяйствах. Но если вы выращиваете для себя помидоры, это мы называем сельским хозяйством.

Рассмотрим структуру производства валовой продукции в сельском хозяйстве. В 1997 году у нас доля ЛПХ вдруг падает, потом опять начинает расти, а после кризиса 1998 года она неуклонно падает. То есть рост достигается не за счет ЛПХ, а за счет крупных производителей. И доля продаж с ЛПХ с 1991 года резко упала. Большинство горожан имеют какой-нибудь участок в деревне или дачку в 6 соток. В динамично развивающихся регионах картофельные грядки потихоньку вытесняются газонами, бассейнами, цветниками. Что говорит об этом экономическая теория?

Есть такое понятие - альтернативная стоимость труда. Если вы, журналист, можете написать статью и на полученные за нее деньги купить картошку, вы не будете огород возделывать. Если ваша возможность заработка стабильна, вы не будете картошку копать. С 1997 года, года некоторой стабилизации, заметно уменьшился сектор ЛПХ. С 1998 года экономическая стабилизация в стране укрепилась. Это даже связано не с доходами, просто вы уверены, что вас не уволят. Если у вас хорошая зарплата, но вы каждый момент дрожите, что вы ее завтра потеряете, то вы на всякий случай картошку посадите. Или поможете родителям в деревне откормить поросенка. Вот что такое ЛПХ. Поэтому, говоря о последствиях 1998 года для сельского хозяйства, мы должны помнить не только о приходе крупного капитала и организации крупных холдингов, но и о снижении доли ЛПХ.

ЗУБАСТЫЕ ЗЕРНОВИКИ

Какими были последствия кризиса для аграрной политики? Как только начался рост, ушли в тень вопросы реформации хозяйств, вопросы земельной реформы. Кроме одного: когда в агробизнес пришли эти крупные холдинги, стало ясно, что теперь решение земельного кодекса - это дело техники. До того это был вопрос политический, не экономический. Рикардо когда-то писал, что стоимость земли определяется стоимостью пшеницы, а не наоборот. Цена пшеницы пошла вверх - будет расти стоимость земли. Представляете, агропродовольственный сектор падает 6 лет подряд, и каждый рубль, вложенный в землю, приносит 2 рубля убытка. В этих условиях земля - неликвид. Будь у нас даже "золотой" земельный закон, земельного рынка все равно не могло быть. Не может быть спроса на ресурс для неэффективного в целом производства. С 1998 года сельское хозяйство становится эффективным, игроками рынка становятся главные лоббисты страны. То, что вопрос с земельным кодексом будет решен в считанные месяцы, стало просто очевидным. Как и произошло. И это стало никому не интересно.

На первый план вышли вопросы регулирования рынков. В аграрный блок правительства стали приходить бизнесмены. К нашему с вами несчастью, они умудряются регулировать рынки эффективно. В стране начинает зарождаться настоящий протекционизм. Не тот, который был в послесоветское время. Например, в Орловской области, в начале 1990х гг. принимались постановления, по которым коммерческим банкам предписывалось выделить сельскому хозяйству на посевную кредит под такой-то процент. Нам сейчас кажется смешным: сколько ни принимай таких законов, банк найдет, как вывернуться. Сейчас в правительстве понимают, как подействует на производство импортный тариф, понимают, как влияет на внутренний рынок мировая цена и т. д.

В условиях роста стало ясно, какие сегменты отечественного агропродовольственного сектора смогли выйти на конкурентный уровень хотя бы на внутреннем рынке, какие безнадежно опоздали. С моей точки зрения, эти несколько лет роста доказали, что Россия имеет несомненное преимущество в производстве зерна. Если бы не г-н Кулик с его гуманитарной помощью, которая обрубила нам вывоз зерна, мы бы уже с 1997 года были нетто-экспортерами. Наши компании очень агрессивны на мировых рынках, зубасты. Я много встречаюсь с зерновиками. Только рот откроешь "вот в Зимбабве скоро голод начнется", а там, оказывается, уже наши компании сидят. Так работают мировые рынки. Казахстан оказывает гуманитарную помощь Афганистану. Это не подарок, а форма завоевания рынка. Это надо понять раз и навсегда.

Мы вполне конкурентны по подсолнечнику, можем обеспечить себя молоком, мясом птицы и свининой. А вот с говядиной мы опоздали навсегда. За исключением нескольких регионов (Калмыкия, Тува) в России никогда не было мясного скотоводства. Оно появлялось там, где появлялось право огородить территорию для пастьбы. В России этого никогда не было. Нет навыков, нет пород скота, нет технологии. Воссоздать - это требует времени. Окошечко, которое открылось нам в 1998 году, уже захлопнулось. И теперь нам гораздо выгоднее вложиться в зерновое производство, вытолкнуть его на мировой рынок, чем восстановить производство говядины.

О том, что нужно сделать, чтобы "вытолкнуть" наше зерно, - читайте в следующей статье.  

Анна Степнова, Волгоград. "Деловое Поволжье", 19.02.2003 г.