О том, как будет развиваться дальше российская экономика, об основных макроэкономических проблемах в России наш сегодняшний разговор с экономистом Сергеем Владимировичем АЛЕКСАШЕНКО.

- На сегодня я вижу две основные проблемы, которые будут оказывать существенное влияние на российскую экономику. Одна из них внутренняя – инфляция, вторая – то, что называется мировым финансовым кризисом. Мне кажется, что вся мировая экономика вступает в совершенно новую фазу. Механизмы сбалансированности, которые существовали в течение тридцати лет после нефтяного шока 1973-1975 годов, похоже, пошли вразнос. Внешне это проявляется в росте цен на нефть, на сырье. Причина связана с последними десятью годами развития американской экономики. Проблемы, которые возникали на американском финансовом рынке, федеральная резервная система - центральный банк Соединенных Штатов - разрешала за счет того, что проводила политику дешевых денег, то есть резко и часто снижала процентные ставки. Стоимость денег в экономике была отрицательной. Это означает, что процент, который банки платили, заимствуя деньги у федеральной резервной системы, был ниже, чем уровень текущей инфляции в Америке. Таким образом, количество денег, которые были выпущены в обращение и попали в американскую экономику, а через нее распространились по всему миру, оказалось больше, чем было нужно для поддержания сбалансированности. Сейчас надувается очередной сырьевой пузырь - это когда цены на какой-то вид активов начинают резко и необоснованно расти. Никто не понимает, почему это происходит. Как правило, это заканчивается тем, что цены резко падают. То, что сейчас происходит с сырьем, как первичным продуктом, основой для всей мировой экономики, и дешевые деньги, которыми американский центральный банк поддерживал свою финансовую систему, все это вылилось в высокую инфляцию по всему миру. Финансовый кризис внешне начал проявляться в середине августа прошлого года. Мы его знаем как кризис нестандартных ипотечных кредитов США. На самом деле, это отголосок. Это не сам финансовый кризис, а, скорее всего, кризис финансовых институтов, банков, которые активно покупали или выпускали нестандартные финансовые продукты. Наверное, надзорные органы в США каким-то образом расслабились и не смогли адекватно оценить финансовые риски, которые на себя берут финансовые институты. В результате, по самым скромным оценкам, совокупный объем потерь финансовых институтов превысил практически пятьсот миллиардов долларов. Россию напрямую это не задело, потому что российские банки не покупали эти облигации, так как они не очень доходные. Российские банки стремятся к более высокой доходности, пытаются разобраться в продуктах. Таким образом, российские финансовые институты не пострадали от этого кризиса.

- А что же может стать угрозой для нас?

- Когда мы говорим о потерях банков, это означает, что они потеряли деньги из своего капитала. Любой банк в любой стране мира может увеличивать объем кредитования, это связано с тем капиталом, который имеется у банка. Россия в последние годы выступает как интенсивный заемщик на мировых рынках капитала. Россия не как государство, а как банки, предприятия, то есть как экономика. Например, в 2007 году объем внешнего долга банков и компаний в России вырос с трехсот миллиардов долларов до 450 миллиардов долларов. В 2008 году золотой дождь с неба закончился, тем не менее в первом и втором квартале банки, по данным платежного баланса, смогли привлечь примерно по пятнадцати миллиардов долларов. Если так продолжится, то будет шестьдесят миллиардов в течение года, что в два с половиной раза меньше, чем в прошлом году. Это означает, что у наших банков ресурсов становится меньше. Соответственно, они будут выдавать или меньше кредитов российским предприятиям, или по более дорогим ставкам. Это кризис финансовых институтов. Угроза, которая мне представляется вероятной и с которой пока непонятно, как бороться, - это потеря сбалансированности и раскрутка инфляционной спирали.

- Сергей Владимирович, давайте поговорим об инфляции поподробнее.

- Инфляция в российской экономике - самая большая проблема в последние семь лет. Недостаточное внимание со стороны наших властей к этой проблеме привело к тому, что инфляция вышла из-под контроля. Можно ссылаться на то, что выросли мировые цены на продовольствие. Можно говорить о том, что выросли мировые цены на нефть, и у нас подорожал бензин. Можно говорить, что в прошлом году правительство объявило о долгосрочной стратегии повышения цен на газ и электроэнергию. Но помимо этого есть еще один психологический феномен, который называется «инфляционное ожидание населения». Экономика - это продукт отношений между людьми. В инфляции самое важное то, чего люди ожидают. В этой ситуации в начале 2007 года в России произошел перелом в инфляционных ожиданиях населения. Со второго квартала прошлого года население перестало верить, что правительство способно или хочет подавить инфляцию. Наше население на житейском уровне экономически удивительно грамотное. Не надо строить никаких иллюзий, что население чего-то не знает. Да, оно не знает учебников экономической теории, но ведет себя при этом очень рационально. Когда люди видят, что инфляция растет, а процентные ставки по депозитам в банке ниже уровня инфляции, они не несут деньги в банк, а тратят. Это самый первый звонок, когда люди говорят: «Мы не верим банковской системе. Мы туда деньги не отдадим, а лучше их потратим». Как только население говорит, что оно готово потратить деньги на товары, значит, ничего странного в том, что товар, который покупают, вчера стоил 1500, а сегодня - 1600 рублей. Покупатель готов заплатить, потому что через какое-то время он будет стоить еще дороже. В апреле прошлого года уровень инфляции по сравнению с апрелем 2006 года был 7,5 процента. В мае-июне 2008 года по сравнению с маем-июнем прошлого года инфляция составила 15 процентов. Фактически она выросла в два раза. Причем, это произошло очень быстро. Каждый месяц цены растут все быстрей и быстрей. По уровню цен мы вернулись в 2001-2002 годы.

- Есть ли у нашего правительства какие-нибудь проекты, направленные на борьбу с инфляцией?

- У российской власти нет единства мнений. Мне кажется, что большинство наших экономических чиновников, министров, включая руководителей страны, почему-то считают, что при высокой инфляции можно жить нормально. Что достаточно снизить инфляцию с 15 до 12 процентов, а в следующем году с 12 до 10 процентов, и все будет хорошо. Мировая экономическая практика показывает, что этого недостаточно. Мы на собственном опыте убедились, что снизив два года назад инфляцию до девяти процентов, мгновенно получили ее рост до 15 процентов. Эта ситуация практически не управляема. Во всем мире инфляция более трех процентов в год считается высокой. У нас же высокой считается инфляция более 10 процентов в год. Сегодня у нас никто не ставит цель борьбы с инфляцией, все надеются на русское авось. Мы все надеемся, что летом традиционно овощи подешевеют. А вдруг у нас будет дефляция, а вдруг тогда темпы роста цен упадут, а вдруг произойдет еще что-то? Экономическая теория на этот счет говорит, что с инфляцией можно бороться повышением процентных ставок. Если долго повышать процентные ставки, то в какой-то момент, безусловно, инфляция будет подавлена. Но платой за это будет снижение темпов роста производства или его сокращение. Еще один факт, говорящий о том, что наши власти не хотят бороться с инфляцией, это то, что они включают те механизмы, которые в России, наверное, не работали с середины 1990-х годов. Это периодическая индексация зарплаты бюджетников. В мировой экономической теории считается, что механизм индексации зарплат по инициативе государства - один из самых сильных маховиков ускорения инфляции. В 2008 году правительство уже дважды принимало решение о повышении зарплаты. Каждый раз была инфляция, каждый раз говорили, что повысим зарплаты выше, чем было заложено в бюджете. У нас сейчас действует механизм раскручивания инфляции, а не борьбы с ней.

- Сергей Владимирович, а насколько адекватны цифры, которые нам дают по инфляции? Каковы ваши прогнозы по инфляции в следующем году?

- Боюсь, что цифры неадекватны. Я точно знаю, что в 2004-2005 годах госкомстат отменял методологию расчета инфляции для того, чтобы занизить цифры по инфляции. Но проверить госкомстат нельзя, потому что у него такой огромный объем информации, которого ни у кого другого нет. Если получить доступ к первичной информации госкомстата, к его методике, пересмотреть методику счета, то, возможно, цифры будут другие. Есть хорошее правило: если методика измерения статистического показателя ошибочна, то конкретному показателю верить нельзя. Но если вы эту методику используете последовательно, то тенденции верить можно. Поэтому, если госкомстат говорит, что цены растут быстрее, чем росли год назад, то я этому верю. По цифрам, которые дает госкомстат, мне кажется, инфляция в этом году будет 14-15 процентов.

- Не так давно впервые за долгое время центробанк поднял ставку рефинансирования. Поднимут ли российские банки ставки по кредитам, в частности, потребительским и ипотечным?

- Они уже поднялись и будут повышаться дальше. Банки в том не виноваты. Цель любого бизнеса – зарабатывать деньги. Банки очень хорошо понимают, что при высокой инфляции их вложения и кредиты, которые еще два года назад считались доходными и хорошими, например, под девять процентов годовых, существенно ниже инфляции. Нынешние депозиты, которые они платят населению, уже составляют одиннадцать процентов. Поэтому, повышая ставки по депозитам, банки повышают ставки по кредитам.

- Сергей Владимирович, существует ли механизм, способный остановить рост цен на жилье, как, например, в Америке? Будут ли снижаться цены на жилье?

- Пока мне непонятно, почему они должны снижаться. Российская экономика очень хорошо устроена. У нас есть сырьевой экспорт, который составляет 92,5 процента от всего экспорта. Это нефть, газ, металлы, лес, древесина, первичная химия типа удобрений. Цены в мире растут, соответственно, денег в России становится больше. И населению эти деньги достаются. Вся экономика устроена таким образом, что в конечном итоге эти деньги как-то перераспределяются. А строить больше жилья не получается, потому что, похоже, российская экономика уперлась в ресурсные ограничения. Дело в том, что Россия цемент импортирует. У нас импортный цемент дешевле, чем тот, который производится в стране. Поэтому, похоже, что ресурсов для увеличения предложения не существует. Кроме того власти облагают строительный бизнес разного рода оброками, нормативами деления и отбирают все больше и больше. Я думаю, что рассчитывать на то, что у нас будут снижаться цены на жилье, не стоит. Правда, последние три-четыре года спрос на жилье активно поддерживается за счет ипотечных кредитов. Многие банки строили свою модель бизнеса на том, что выдавали ипотечный кредит, выпускали облигации и продавали их иностранным инвесторам. Таким образом они финансировали новые выдачи кредитов. Сейчас привлекать деньги на Западе в разных формах все тяжелее. За первый квартал текущего года рост ипотечных кредитов составил 23 процента, в то время, как за прошлый год он составлял 70 процентов. Это означает, что у населения стало еще больше денег на покупку жилья. А объем строительства остался примерно на том же уровне. Но если вдруг наши банки не смогут привлекать новые кредиты и по каким-то причинам будут давать меньше ипотечных кредитов, если у населения прекратится доступ к кредитным ресурсам, вот тогда может произойти какая-то переоценка жилья.

- Сергей Владимирович, давайте теперь поговорим о вступлении России во всемирную торговую организацию. Насколько нам это необходимо?

- Вступление России в ВТО дает увеличение конкуренции на российском рынке, более свободный доступ на российский рынок иностранным производителям товаров и услуг, и, соответственно, снижение цен или замедление их роста. И нам, как потребителям, это выгодно. ВТО – организация, которая устанавливает некие правила взаимодействия стран в мировой экономике. Сегодня Россия осталась единственной из крупных стран, которая не является членом ВТО. А к странам, которые не являются членами ВТО, можно применять дискриминационные меры. Получается, что российская экономика, российские компании оказались в заведомо невыгодном положении, потому что правила международной торговли устанавливаются без нас, но к нам эти правила применяются. А если к нам применяются наказания в виде штрафов, то эти штрафы значительно выше, чем для других стран, которые являются членами ВТО. Поэтому я считаю, что вступление в ВТО выгодно и российским компаниям. Есть и еще один аспект. Когда страна, которая сильно отличается экономической политикой от той, которая существует в мире, вступает в ВТО, то прописывается некий переходный период, в течение которого в стране что-то меняется, чтобы через 5, 7, 10 лет страна полностью соответствовала бы тем требованиям, которые предъявляются ко всем странам - членам ВТО. Китайцы, вступившие в ВТО восемь лет назад, воспользовались вступлением в ВТО и прописали перспективы изменения своей экономической политики: что, как и когда будет меняться в ближайшие 12 лет. Все предприятия, банки, страховые компании, транспорт, население знают, что и когда будет происходить. И если бы Россия по умному вступала в ВТО, то она должна была бы сделать то же самое. Если говорить об интересах российской экономики, то вступление в ВТО можно было бы использовать как механизм информирования общества о том, что будет происходить. Изучив все наши концепции, планы до 2020 года, вы не поймете, что и когда собирается делать наше правительство. Там, кроме заклинаний повысить, углубить и так далее, мало что содержится. Если бы мы вступали в ВТО таким же образом, как Китай, то это было бы благом для всей российской экономики.

Но есть большое количество наших предпринимателей и министров, которые говорят, что не надо нам ВТО. Живем без ВТО, и дальше можем жить. В принципе, можем. Они говорят, что мы откроем наш рынок, и туда рванут все производители. К сожалению, пока наши политические власти считают, что вступление в ВТО – это уступка Западу. А доктрина президента Путина сводилась к тому, что на уступки Западу мы не пойдем. Такой искаженный подход к членству во всемирной торговой организации привел к тому, что мы по собственной инициативе не хотим туда вступать. Никаких непреодолимых разногласий там нет, и нет там ничего радикального, о чем нельзя было бы договориться.

- Сергей Владимирович, оцените, пожалуйста, степень влияния нацпроектов на экономику. До окончания первой трехлетки осталось полгода.

- Я думаю, что три года для оценки эффективности нацпроектов мало. Какие у нас нацпроекты - рождаемость, жилье, здравоохранение и развитие сельского хозяйства? Сколько я живу, столько помню, что мы решаем проблемы агропромышленного комплекса. Еще в советском союзе решали и время от времени принимали постановления ЦК КПСС и совета министров. А людей, которых в политбюро отправляли на сельское хозяйство, рано или поздно снимали за то, что не справились со своей работой. Поэтому агропромышленный комплекс превращать в нацпроект - это пустое. Все что нужно агропромышленному комплексу, это конкуренция и снижение бюрократических барьеров. Проекты типа «здравоохранение», а тем более «образование» тоже нельзя оценивать на трехлетнем этапе. Есть интегральный показатель уровня здравоохранения в стране - это детская смертность. Насколько я понимаю, никаких существенных подвижек у нас не произошло. Легче всего сказать, что там ничего не достигнуто. Но надо и понимать, что те врачи, которые у нас были три года назад, они и остались. Ожидать, что они вдруг будут лечить лучше, не стоит. Предположим, что во все больницы и поликлиники нашей страны поставили самое современное медицинское оборудование, но им же еще и пользоваться нужно уметь. Людей этому надо научить. Если вы не сделали 100, 200, 500 операций по удалению аппендицита, то вы не можете считаться специалистом. И пока вы на новом оборудовании что-то многократно не проделали, вы не станете квалифицированнее. С образованием еще сложнее. Нужно научить учителей, разработать новые методики, выпустить новые учебники. Сначала дети пойдут в первый класс. Пройдет десять лет, они отучатся в средней школе, потом закончат высшую школу. И только через пятнадцать лет вы поймете, кого вы вырастили. Цикл очень длинный. Мы только сейчас начали вкладывать. А если мы вкладываем в образование сейчас, то ожидать, что качество высшего образования немедленно улучшится, невозможно, потому что сначала нужно меняться средней школе. Поэтому три года - не тот период, за который можно оценить нацпроекты. Конечно, было бы неплохо, если бы президент выступил и сказал: «Вот, прошло три года. Мы реализовывали и достигли вот столько-то». Чтобы мы поняли, что хоть что-то, хоть немного, да сделано. А проще всего сказать: «Давайте продлим их еще на три года. И еще денег дадим. И назначим нового куратора. Глядишь, он тоже станет президентом».

- Сейчас много говорится о борьбе с коррупцией. Действительно ли коррупция - наш способ экономической деятельности?

- За последние восемь лет коррупция у нас выросла многократно. Я разговаривал со многими предпринимателями, и все говорят, что во многих регионах отказываются выполнять заказы для бюджета, потому что там уровень откатов настолько велик, что поставка товаров или работ для бюджетных организаций становится невыгодной. Одним из самых действенных инструментов борьбы с коррупцией – свобода средств массовой информации в широком смысле этого слова. И обязательно ответственность чиновников за то, что они делают. Будет ли это? Посмотрим. Пока, кроме не очень внятных слов, дела нет. Есть правильные слова, что коррупция - это плохо. Есть правильные слова, что в России коррупция процветает. Но этого недостаточно, чтобы победить коррупцию. Пока она нас не проест до конца, видимо, мы с этим будем мириться.

- Сергей Владимирович, оцените, пожалуйста, перспективы вложений в паевые инвестиционные фонды и венчурные фонды.

- Вложения в ПИФы - это промежуток между депозитами и облигациями. Теоретически вы можете там получить доход больше, чем по депозиту, но он не гарантирован. Вы можете доход и не получить. По депозиту банк обещает заплатить проценты. ПИФ ничего не обещает. Он говорит: в прошлом году доходность была такая-то. Мы считаем, что в этом году доходность будет хорошая. Но если рынок недвижимости упадет, то доходность может быть и плохая.

- А чем хороши ПИФы?

- У вас становится много денег, и все класть на банковский депозит совсем не интересно. Вам хочется азарта, поиграть, присоединиться к доходам. В этом отношении ПИФ - хороший инструмент, потому что вы отдаете свои деньги в управление людям, которые этим профессионально занимаются. За то, что вы с ними делитесь частью дохода, который они для вас заработают, вы потенциально можете заработать чуть-чуть больше. Иногда сильно больше, чем по банковскому депозиту. Иногда меньше, чем по банковскому депозиту. Но зато у вас появляется адреналин, азарт. Но надо правильно выбрать управляющую компанию.

- Вы считаете, что в ближайшее время ПИФы будут развиваться?

- Да, конечно. Это закономерность. Это коллективные инвестиции. В мире это называется «совместные фонды». Но, вкладывая деньги в ПИФы, вы должны понимать следующее: с банковского депозита вы можете забрать деньги в любое время, потеряв при этом проценты. Банк обязан отдать вам деньги. А ПИФы так не работают. Там есть определенные правила, когда, кому и на каких условиях вы можете продать облигации. Любые инвестиции, за исключением банковского депозита, связаны с ограничением на покупку и продажу. Вот вы купили облигации и сегодня хотите их продать. А сегодня у вас их никто не хочет покупать. Или хотят купить по цене на 20 процентов дешевле, чем вы их приобрели. И все.

- Сергей Владимирович, тот факт, что Россия рассчиталась по внешним долгам, мы долго подавали как победу. А если посмотреть на Соединенные Штаты, так они не торопятся рассчитываться, а даже наращивают свой внешний долг. И дефицит бюджета у них есть. Насколько эта победа является победой в настоящее время? Правильно ли, что мы погасили внешний долг?

- В свое время, когда гасили внешний долг, я считал, что это неправильно. Это были 2002-2003 годы. Нефть тогда стоила 30 долларов за баррель. Я считал, что у российского государства внутри страны есть более важные задачи, на которые эти деньги можно было бы потратить. Сейчас цена нефти 140 долларов за баррель, валютные резервы не пятьдесят миллиардов долларов, как в то время, а пятьсот, стабилизационный фонд почти 200 миллиардов долларов. Кто помнит эти 20 миллиардов долларов, погашенные в 2003 году? С точки зрения эффективности бюджета мне кажется, что построение вертикали власти у нас привело к тому, что гражданский общественный контроль за бюджетом полностью утерян. Ситуация мне все больше и больше напоминает советскую. Вы открываете газету «Правда» и читаете: «Сегодня в Кремле открылась сессия Верховного Совета СССР. Выступил министр финансов Гарбузов с докладом о бюджете на очередной год». На следующий день открываешь газету «Правда»: «Сегодня закрылась сессия Верховного Совета. Бюджет утвержден». Все. Сегодня выступил с проектом бюджета, а завтра его утвердили. И в думе всем, по большом счету, все равно. Там же специалистов, которые разбирается в том, как устроен бюджет, практически не осталось. Нет никакой дискуссии. Депутаты не могут там высказать свою точку зрения по бюджету, да никому это и не нужно. Поэтому стоит вопрос об эффективности бюджета. Если рассматривать погашение долга в более широком масштабе, то надо смотреть, насколько эффективно у нас используются бюджетные средства. А сами по себе эти 20 миллиардов долларов, потраченные четыре года назад, в сегодняшнем раскладе даже никто не заметит.

- Сергей Владимирович, а в какой степени наше государство занимается бизнесом? Одно время говорили, что у нас более частная экономика, чем государственная.

- К сожалению, государственное участие в российской экономике растет. Если оглянуться на ситуацию десятилетней давности, то все понимали, что есть естественные монополии - РАО «ЕЭС России», железные дороги, «Транснефть». Сейчас РАО «ЕЭС России» поделили на конкурентную и неконкурентную. Но есть сектора, где конкуренции быть не может. Есть одна система нефтепроводов в Российской Федерации, она унаследована нами от советского союза. Понятно, что она должна управляться из одного центра, чтобы работать максимально эффективно. Там конкуренция недопустима. Лучше всего, чтобы был нейтральный игрок – государство. Печаль нашей ситуации состоит в том, что государство начинает увеличивать свое присутствие в конкурентных секторах, то есть там, где работал и работает частный бизнес. Государство влезает в эти сектора все более интенсивно. Негатив в том, что это ограничивает конкуренцию. Я искренне верю в то, что конкуренция – это двигатель эффективности в экономике, механизм ограничения цен, повышения качества товаров и услуг. Сейчас много информации о том, что правительство приняло решение о выделении каких-то газовых лицензий «Газпрому» без конкурса, нефтяных лицензий «Роснефти». Я понимаю, что и в газовом, и в нефтяном секторах есть частные компании, которые работают более эффективно. Компании, которые контролируются государством, работают менее эффективно. Можно сравнивать по любому показателю «Газпром», «Роснефть» с частными нефтяными компаниями в России или за границей. По всем показателям «Газпром» будет хуже. Это менее прозрачная компания. Никто не понимает, почему у нее растут издержки. Активы, которые два года назад были на балансе «Газпрома», сегодня находятся на балансе другой организации, к которой «Газпром» не имеет никакого отношения. Куда эти активы делись? Что с ними произошло? Меня пугает, что государство, пользуясь своими возможностями арбитра, определения правил игры в нашей экономике, очень явно играет в пользу компании с государственным участием. Это приведет к тому, что наиболее предприимчивые люди в России будут начинать свой бизнес за пределами Российской Федерации. А наша молодежь, по опросу общественного мнения, на вопрос «Где вы хотите работать по окончании института?» отвечала: «в государственном органе», «в российских железных дорогах», «в «Газпроме». Все уже понимают, что это халява, где точно работать будешь меньше, а получать будешь почти столько же, как и в частной компании. А в частном бизнесе люди работают много и тяжело. Понять, насколько эффективно работают государственные компании, невозможно. К примеру, вы читаете закон о хорошей компании «Российская корпорация нанотехнологий». Но в законе написано, что она неподконтрольна и не подотчетна, и никому, кроме президента, не отчитывается. Я понимаю, что здесь что-то не то. Я верю в нанотехнологии. Я считаю, что это действительно прорывное направление, верю, что у российских ученых есть какие-то заделы. Но, когда нет никаких механизмов контроля за тем, что там происходит, я не верю, что там может произойти что-то дельное.

  

Ирина ЧЕРНЕЦКАЯ, г. Ломоносов. Газета «Балтийский луч», , № 37 от 12 сентября 2008 года