Джек Ньюшлосс, эксперт-консультант международной консалтинговой компании «Cameron McKenna»

- Господин Ньюшлосс, как получилось, что вы стали консультантом реформы РАО «ЕЭС России»?

- Профессионально я занимаюсь реструктуризацией того, что совершенно неправильно называется естественными монополиями. По профессии я инженер-энергетик. На стезю реструктуризации электроэнергетики меня привлекло то, что я знаю ее изнутри: откуда у нее ноги растут, где у нее болит. У меня есть желание ее потрогать и исправить. Реструктуризацией я занимаюсь последние 12 лет. Я работал в разных странах: в Африке, в Сингапуре, в Польше, в Канаде, в Калифорнии.

В Россию попал случайно. В начале 2000-го года в прессе появились сведения, что обсуждается вопрос реструктуризации РАО. Я прилетел в Москву и напросился поучаствовать в этом деле. РАО – открытая компания, поэтому такую возможность мне дали.

Первые несколько дней после приезда в Москву я жил в «Национале» и был свидетелем очень интересного явления. Вечером я пошел в оздоровительный центр. Там есть баня, я пошел в парную. Тихо сижу в парной и не подаю вида, что понимаю по-русски. Там были два серьезных деятеля, которые обсуждали интересный вопрос. Один продает электричество, а второй продает костную муку. Разговор шел об обмене электричества, кВт/часов, на тонны костной муки. Я понял, что это очень интересная юрисдикция и что профессионально здесь можно поработать.

Потом я попал на одну из деловых игр РАО «ЕЭС». Там планировалось и обсуждалось то, что происходит сегодня. Речь шла о реструктуризации АО «Энерго», о создании генерирующих компаний и т. д. Я очень внимательно слушал, с интересом, потому что идеи были хорошие. Под конец «деловой игры» меня попросили высказаться как постороннего наблюдателя по поводу того, что я считаю правильным или неправильным. Пришлось выступить. Я сказал, что в общем затея хорошая, она опробована во многих странах, но они проектируют автомобиль без мотора. То есть автомобиль будет, корпус будет, но ехать он не будет.

- Почему?

- Все это делалось для того, чтобы там, где это возможно, зародилась конкуренция. Для того чтобы конкуренция зародилась, нужно спроектировать рынок – систему, где это будет работать. И только после этого можно получить какие-то бенефиты от тех замечательных реструктуризаций, перетасовок активов, игр с акциями и так далее, о которых шла речь на «деловой игре». Анатолий Борисович Чубайс спросил тогда у меня, могу ли я спроектировать такой рынок. Я сказал, что могу, что делал это в других местах, хотел бы попробовать и здесь. В хорошем случае это занимает полтора года, в более сложной ситуации – два года. Анатолий Борисович спросил: «А можете за месяц?» Я консультант, я не могу сказать «нет». Говорю: «Могу. В общих чертах. Детали будем прорабатывать потом». Это было в первых числах мая 2000-го года.

Американская система не прижилась

- И какое впечатление произвела на вас энергетика России?

- Я понял очень простую вещь. По всей видимости, где-то в 1992-м году, когда создавалось РАО, здесь работало много американских консультантов, если я не ошибаюсь. И они пересадили на Россию американскую систему. Это система, в которой есть региональные вертикально интегрированные компании, одна федеральная тарифная служба, региональные регулирующие органы и некая маржинальная торговля между этими вертикально интегрированными компаниями. Точно такая же ситуация в Соединенных Штатах была в 1992-м году. В некоторых местах там это продолжает работать до сих пор. Но разница в том, что у России свой путь, и здесь все выглядит немножко по-другому. Поэтому из страха, что все это не сработает, и было создано РАО «ЕЭС», как надзорный пес, который сидит и смотрит, чтобы оно не развалилось.

Тогда, в 1992-м году, речь шла о том, что РАО «ЕЭС» будет существовать 2-3 года, а потом оно исчезнет, и система будет работать без РАО. Но, как видите, этого не произошло.

-: Почему, по-вашему, американская система электроэнергетики не прижилась на российской земле?

-: Разница в том, что в системе регулирования Соединенных Штатов работает ориентировочно 50-60 тысяч человек. Они занимаются регулированием более 50 лет. За это время накоплено много научных трудов, судебных прецедентов и так далее. Чего в России нет. В Федеральной службе по тарифам работает всего 200 человек. Это первая разница.

Еще я понял, что, по грубым подсчетам, в России пережигается где-то на миллиард долларов топлива в год. Происходит это по ряду причин. Первая – региональные компании, которые имеют собственные электростанции, независимо от того, экономичные это электростанции или нет, дешевые или дорогие, они в первую очередь загружают свои. И только если не хватает, тогда покупают что-то на рынке. Это делается потому, что тогда деньги остаются в регионе. Во-вторых, в регионе есть занятость. В-третьих, губернатор доволен.

Вторая причина, по которой происходит гигантский пережег топлива, заключается в том, что «железо» устаревшей технологии. 80% всех электростанций в России работает в так называемом «вынужденном режиме». То есть остановить их нельзя. Атомные станции нельзя остановить из-за технологии. ГЭС нельзя остановить, потому что они работают по водотоку. ТЭЦ нельзя остановить, потому что тогда замерзнут города. Эти мощности вынуждены использовать невзирая на то, экономично их использовать или нет, потому что такова технология. Газовые электростанции, все ГРЭС работают «по принципу чайника»: жжем газ, кипятим воду, пропускаем ее через турбину, турбина крутится, вращает генератор – вырабатывается электроэнергия. Такая технология имеет коэффициент полезного действия, в лучшем случае, 36-37%. В худшем случае – и того меньше. А современная технология экономит треть сжигаемого газа в ТЭЦ. При современном оборудовании, если работать в режиме парогазовой установки двойного цикла, КПД можно увеличить с 37 до 59%. Понимаете? Газа не хватает, но в то же время его жгут в мощностях, которые устарели. Денег на то, чтобы их заменить, нет. Такое оборудование в России пока не производится, и я не вижу предпосылок, чтобы в ближайшее время оно стало производиться. Если оборудование потребуется в серьезных количествах, его придется покупать за рубежом.

Система управления отраслью – и инженерная, и бухгалтерская, и управленческая – тоже была в ужасающем состоянии. Вы когда-нибудь видели шкафы с автоматикой, произведенные в ГДР, которые занимают пол комнаты, а «мозгов» имеют меньше, чем ваш мобильный телефон? Это то, чем управляется единая энергосистема России сегодня. Частично она уже заменена. Вы видели, наверное, по телевизору, как выглядит знаменитая, злосчастная подстанция Чагино. Вы видели этого дядю Ваню, который крутит ручкой, чтобы разъединитель открыть. Мне это напоминает индустриальную Англию XVIII века. А сколько таких подстанций Чагино по России?! Тысячи.

- Каков же выход?

- Было два диаметрально противоположных подхода к решению проблемы. Один – усилить вертикаль власти, сделать министерство, как во времена Советского Союза, рулить всем этим жестко, и все будет в порядке. Второй подход, который выиграл, был такой: реструктуризировать и ввести цивилизованные рыночные отношения. Я, конечно же, не знаю о РАО «ЕЭС» столько, сколько знает о нем Анатолий Борисович Чубайс, но кое-что знаю. Из тех вещей, которые они делают, со многими я согласен, с некоторыми вещами я не согласен.

Например, я не разделяю оптимизма Анатолия Борисовича Чубайса по поводу притока инвесторов в эту отрасль в таких масштабах, о которых он говорил. Если бы у меня спросили, вложил бы я свои деньги сегодня в РАО, то, пожалуй, нет. Объясню почему.

Я провел полдня на «круглом столе» по поводу системы регулирования естественных монополий. Это затасканное выражение «естественные монополии» меня очень смущает, потому что никто не может сказать, что, собственно, такое – естественная монополия. Естественная монополия возникает там, где экономия масштаба такова, что не имеет смысла заводить несколько поставщиков одного и того же товара или услуги. Такие монополии есть практически во всем, что связано с инфраструктурой доставки – трубы, провода, аэропорты. Все остальное – не естественные монополии. В «Газпроме» труба монопольная, а добыча – нет, продажа – нет, строительство трубы – нет.

Соединив все эти факторы, пришли к выводу, что систему надо ломать, потому что так она плохо работает. К такому же выводу пришли и во многих других странах. Никто не реструктурирует какую-либо отрасль просто потому, что это занятно или хорошее дело для юристов, консультантов, и дает неплохой доход. Но люди делают это по другим причинам. Причем в разных странах по разным. Там, где цены выше, чем должны быть, эту отрасль разумно реструктурировать. Там, где цены ниже, чем должны быть, тоже разумно реструктурировать. Потому что иначе при тех популистских потугах правительства, которые неизбежны в любой стране, они никогда не дойдут до того уровня, когда разумно в эту индустрию деньги вкладывать.

Начав, главное - закончить

- Вы работали во многих странах. Приходилось ли вам сталкиваться с проблемами в электроэнергетике, подобными тем, что существуют в России?

- Я приведу пример Аргентины. В 1980-х годах в Аргентине был жестокий кризис нехватки мощностей того типа, к которому Россия приближается. Дело доходило до того, что состоятельные дамы в Буэнос-Айресе нанимали молодых людей поднимать их на верхний этаж здания, потому что не работали лифты. Когда эту отрасль реструктуризировали и приватизировали, дефицит за пару лет исчез. Пришли люди, вложили деньги, построили электростанции, линии электропередач, привели все в порядок – все прекрасно работало, пока не случился кризис. Все опять нарушилось.

Я работал в Мексике. Там очень любопытная ситуация. На всю Мексику есть две компании. Одна обеспечивает электричеством всю страну, а вторая обеспечивает электричеством только Мехико-Сити. Это огромный город с населением 18 миллионов человек. Если первая компания более или менее разумно управляется, то та вторая компания, которая снабжает электричеством город, находится в чудовищном состоянии. Чтобы она не обанкротилась, ее дотируют из бюджета приблизительно на 4 млрд. долларов в год.

Представляете, для того, чтобы ситуацию как-то изменить, нужно было изменить Конституцию! Потому что по Конституции электроснабжение и торговля нефтью в Мексике должны быть в руках государства. Для того, чтобы изменить этот пункт в Конституции, нужны были две трети в парламенте, а у правительства этих двух третей не было. Поэтому все так и осталось.

Еще один пример того, как когда начинается что-то путное, то начинается со скандала, потом происходит какое-то движение, потом все останавливается. Очень напоминает Россию, кстати. Все начинается, а потом это останавливается в законодательном процессе.

- Неужели нет положительных примеров реструктуризации энергетической отрасли?

- Почему же, есть. Это то, что произошло в моей родной Англии. Я вам расскажу об Англии, потому что эту энергетику я лучше всего знаю. Она весьма характерна как своими успехами, так и ошибками. А еще более тем, что в 1990-м году был введен первый в мире полностью конкурентный рынок электроэнергии. После этого этот эксперимент был повторен во многих странах. Я смотрел на правила рынка других стран, они повторяли британские правила вплоть до орфографических ошибок. В Англии это делалось достаточно быстро, поэтому при печатании были ошибки.

В 1970-1980-х годах в моей стране был жестокий кризис. Англию называли «больным человеком Европы». Там были забастовки шахтеров, проблемы с тем, что страна работала три дня в неделю. Электричество было самым дорогим в Европе. Плюс к этому к власти пришла госпожа Тэтчер. Она произнесла одну из самых любимых мною фраз: «Правительство не должно заниматься деловой деятельностью, у него есть другие роли».

Тогда в Англии началась приватизация. Первой была приватизирована газовая компания «Бритиш Гэз». Она была приватизирована, то есть акционирована и продана на бирже как вертикально интегрированная компания. Ну, а-ля «Газпром». Пара лет ее деятельности показали, что частная вертикально интегрированная монополия еще хуже, чем государственная вертикально интегрированная монополия. После этого был сделан ряд поправок, которые изменили структуру газовой монополии.

За этим последовала реформа электроэнергетики. Мадам Тэтчер сказала: «Мы пойдем не тем путем», – и был создан конкурентный рынок. Вся генерация была поделена на две крупные компании, которые были акционированы и проданы на бирже. Атомная генерация осталась в руках государства, но не потому, что государство хотело держать атомную генерацию в своих руках, а потому что в то время совершенно справедливо считалось, что ее никто не купит. А если кто-нибудь и купит, то по бросовой цене. Поэтому она осталась в руках государства.

Рынок начал работать. После десяти лет работы этого рынка англичане решили поменять его структуру. Это произошло по ряду причин. Группа аналитиков убедила правительство, что если изменить структуру этого рынка, то вместо газовых электростанций начнут строить угольные. Почему это так? Это сложная штука, я не хочу в нее вдаваться. Факт в том, что на основании этого правительство приняло решение изменить структуру рыночных отношений. Почему правительство заинтересовано в угольных электростанциях? Очень просто. Углекопы традиционно голосуют за лейбористов. Если дать им работу, они тем более будут голосовать за лейбористов.

Структура рынка изменилась. В принципе, за эти 11 лет работы рынка, он невероятно хорошо привлекал инвестиции. В Англии вывели из эксплуатации практически все старые электростанции, а те, которые имело смысл продолжать эксплуатировать, существенно модернизировали. На вновь построенных электростанциях были новейшие технологии. У нас появился избыток генерирующих мощностей приблизительно на 30%. Ввиду этого правительство решило изменить структуру рынка для того, чтобы упали цены, и начать строить угольные электростанции. Ничего этого, конечно, не произошло. Во-первых, сегодня в Англии никто не строит электростанции. Во-вторых, никакие розничные цены на электричество не упали, а поднялись.

Приведу еще один интересный пример. В 1980-х годах мы сделали небольшой эксперимент. Рыночных цен не было, но мы точно знали, какая электростанция работает на системе и сколько электричество в этот момент стоит. В трех тысячах квартир мы поставили датчик с указанием цены на электроэнергию. И стали наблюдать за тем, как домохозяйство пользуется электричеством. Мы пришли к выводу, что хозяйки в часы, когда цена была высокая, не гладили. Они откладывали глажку белья на то время, когда электричество дешевое.

Чиновники – главные враги реформы

- Господин Ньюшлосс, как вы считаете, что является главным сдерживающим фактором для успешной реформы РАО «ЕЭС»: власти, население?

- Если бы мы были в другой стране, я бы ответил однозначно: профсоюзы. Но в России они не функционируют.

Расскажу одну крамолу. Я ходил по РАО и спрашивал у управленцев, которые не сидят в головной конторе, а управляют производственными единицами: сколько народу можно уволить без того, чтобы это заметили? Мне сказали, что 30% можно уволить запросто. Ничего не случится. 40% – опасно, но можно. На самом деле это социологическая катастрофа, потому что в РАО работает более 600 тыс. человек. Некоторые из предприятий РАО являются градообразующими. Представьте себе, что там вдруг треть занятых потеряет работу. Это проблема, с которой надо будет серьезно работать. Не знаю, думает ли об этом РАО или нет. Но работать над ней придется. А госпожи Тэтчер у вас нет.

Но на самом деле, я часто задаюсь вопросом: кто представляет серьезную опасность в России? Больше всего мешают чиновники. Тут двух мнений быть не может. Чиновники – исполнительная власть.

- Что касается чиновников – это такая каста, которая никогда не смогла бы реформироваться сама, изнутри.

- В связи с этим я искренне хочу сделать РАО «ЕЭС» комплимент. Это уникальная компания, потому что это единственная энергокомпания в мире, которая сама хочет реструктурироваться. Во всех остальных случаях государство нажимало на компанию, чтобы ее раскурочить.

- Как вы относитесь к тому, что «Газпром» покупает выставляемые РАО на аукционы энергетические активы?

- Возьмем такую ситуацию. «Газпром» купил серьезный пакет акций в «Мосэнерго». То, что там происходит, напоминает мне ситуацию с собакой, которая гоняется за автомобилем и лает. А потом догоняет его и не знает, что с ним делать. Вот купил «Газпром» акции в «Мосэнерго». Ну, купил. Будет ли он еще покупать акции? Думаю, будет. Что он с ними будет делать? Не знаю. Потому что в «Газпроме» на сегодняшний день нет структуры, которая занималась бы электроэнергетическими делами. Я пока не вижу, чтобы она создавалась. Какие-то подспудные разговоры об этом идут, но никакого решения пока нет.

У «Газпрома» есть много электростанций. Для собственных нужд они построили ряд малых газотурбинных электростанций, которые обеспечивают их скважины и т.д. Люди, которые занимаются этим дело, вроде бы претендуют на то, чтобы управлять активами большой энергетики. Чем это закончится? Я не знаю. |

  

Светлана ТУРЬЯЛАЙ, г. Краснодар, журнал «Энергия Юга», № 2, 2008