Для справки: Серова Евгения Викторовна закончила МГУ, где училась на одном курсе с Егором Гайдаром. Работала в одном из институтов Минсельхоза, оттуда была направлена в ВАСХНИЛ, где принимала участие в создании Аграрного института. Первые четыре года реформ с 1991-го по 1994-й являлась советником В.Н. Хлыстуна, первого министра сельского хозяйства новой России. В настоящее время руководит аналитическим центром "института Гайдара".

Не так важен темп, как качество

За четыре года после кризиса 98-го года среднегодовой темп роста в сельском хозяйстве составляет более 6% - в России такого не было лет тридцать. Да, сейчас этот рост замедлился, однако если мы удержимся на уровне хотя бы 4% дальше, то через три года восстановим валовой объем производства уровня предреформенного 90-го года. Такого темпа ни промышленность, ни другие сектора не показывают. То есть в сельском хозяйстве - настоящий бум. Впрочем, важен не сам по себе процентный рост - на самом деле это не такая уж большая заслуга. Вспомним 98 год: в стране спад по сельскому хозяйству, по пищевой промышленности, и вдруг обваливается рубль, уходит импорт - временно происходит какое-то конъюнктурное облегчение. Поэтому важен не столько темп роста сам по себе, сколько качество этого роста. Сегодня в земледелии больше потребляется минеральных удобрений. В животноводстве впервые за всю историю советской власти прирост производства молока идет при параллельном сокращении поголовья. Сбылась мечта руководителей социалистической эпохи! Правда, если мы интенсифицируем производство молока, одновременно не занимаясь мясным скотоводством, то начинаем терять в мясе. С 99-го года у нас начался подъем сельхозмашиностроения. В общем, рост достигается не за счет того, что целину распахали или начали использовать заброшенные земли, а именно за счет интенсивных факторов. Одновременно с этим в сектор пошли инвестиции.

Синдром Станиславского

Наконец, изменилась психология менеджмента. Мы столкнулись с тем, что называется самооправдывающимся прогнозом. Например, опрос показывает: респонденты скорых улучшений ситуации не ожидают. Что делает менеджер, когда он знает, что в ближайшие десять лет роста не будет? Правильно, прибыли не реинвестируются, они из бизнеса вынимаются, покупается личная машина, дом, гараж, три квартиры в Ростове, одна в Москве и т.д. Что делает политик, который регулирует сектор и который не верит, что там начнется скорый рост? Его волнуют не инвестиции, его не волнует, как привлечь инвестора (а инвестора заведомо не привлечь, если в ближайшие десять лет он не верит, что будет рост). Его задача сохранить минимум. Чтобы поголовье скота до нуля не вырезали, земли чтобы полностью не деградировали. Политика вся настроена на то, чтобы сохранить какой-то питательный раствор, на котором через 10-15 лет, возможно, что-то начнет расти. Но уже не всегда данным опросов - особенно псевдосоциологических - люди верят! Им говорят, что роста не будет - а они не верят! И 98-й год стал тем переломным моментом, который привел к изменению психологии менеджера. Люди не поверили в пессимистичные прогнозы! Рост - это не только экономика, это еще и социальная психология. И то, что начался рост сельхозмашиностроения означает, что сельхозмашины стали покупать. Раз стали покупать, значит, реинвестировали прибыли. Никаких новых государственных программ в этот момент не появилось. Экономика пошла вверх, и социальная психология стала подталкивать этот процесс. Когда вы настроены на рост, вы себя совсем по-другому ведете. Этот рост был нового качества - не просто расширение, а уверенность, что когда рубль ревальвирует, то, что удалось отвоевать на собственном рынке, импорт не обязательно опять отнимет. Тот, кто понял (если говорить о бизнесе), что "окошечко возможностей", открывшееся в 98-м году, открылось на два-три года, и надо сделать все, чтобы, когда импорт вернется, оказаться вполне конкурентоспособным, тот выиграл. Тот, кто просто воспользовался, "снял пенку" и ничего не сделал для повышения своей, хотя бы внутренней, конкурентоспособности, тот уже в 2002 году начал терять. Потому что сейчас "окошечко" это закрывается.

Заметим, что сельское хозяйство росло быстрее промышленности. Это интересный феномен, потому что у нас всегда принято считать, что сельское хозяйство - это черная дыра, нечто отсталое, заведомо плетущееся в хвосте. И тем не менее сельское хозяйство - это единственный из крупных секторов экономики, который постоянно относительно сокращается. Там происходит естественный отбор, там выживают только самые эффективные хозяйства. Поэтому эффективность нарастает в этом секторе быстрее, чем в тех, кто расширяется.

Факторы роста

Итак, в 1998 году после девальвации рубля для отечественных производителей открылось "окошечко" возможностей: резко падающий импорт, растущий экспорт и достаточно резко сокращающееся торговое сальдо. Параллельно с этим достаточно быстро произошло восстановление реальных доходов населения: уже к середине 2001 года мы достигли докризисного уровня. Продовольствие, как говорят экономисты-теоретики, очень низкоэластичный товар, т. е. доходы падают, а потребление продовольствия снижается гораздо в меньшей пропорции. Человек, прежде всего, отказывается от непродовольственных товаров, а продукты потреблять продолжает.

В свою очередь, инвесторы должны были искать, куда вкладывать средства. Это же деньги не в чулках или матрасах, это - капиталы, которые нужно куда-то вкладывать. А куда вкладываться в такой ситуации, как после дефолта 98-го года? Конечно же в маленькие проектики с быстрой оборачиваемостью. Деньги маленькие, у кого тысяча долларов, у кого 20 тысяч. Куда их можно вложить? Акционерные общества - это все долго и рискованно, поэтому деньги моментально, уже в октябре 98-го года, пошли в пищевую промышленность. После мыльных "пузырей" стали актуальны менее крупные, но реальные проекты: колбасный цех, мельничка, хлебопекарное предприятие, консервный заводик. Это все маленькие единичные вложения. И все с очень быстрым сроком окупаемости. Вот откуда после 98-го года резкий всплеск вложений в пищевую промышленность. А они повлекли за собой инвестиции в сельское хозяйство, поскольку ввозить импортное сырье стало невыгодно. Надо было покупать внутри страны, а для того, чтобы купить, надо сначала туда инвестировать. Инвестиции в сельское хозяйство до сих пор растут быстрее, чем инвестиции по экономике в целом, а тогда по темпам роста они опережали даже такой сектор, как телекоммуникации. Естественно, не по объему, а по темпам. Я уже не говорю о нефтяной и газовой промышленности. Пищевая промышленность все эти годы держит первое место по темпам роста инвестиций. Сельское хозяйство тоже занимает по темпу достаточно пристойное место. Инвестиции переключились из других секторов, прежде всего, конечно, с финансовых рынков, в реальный сектор.

Посредник - это звучит гордо

Да, пошли инвестиции, импорт ушел, экспорт немножко увеличился, реальные доходы восстановились - но примерно все то же самое было в 92-м году. Мало того: в 98-м году у нас девальвация рубля четырехкратная, в 92-м - сорокакратная! Но в 98-м году все вдруг начинает фонтанировать, а в 92-м у нас спад производства, приток импорта. В чем же причина, что в 92-м году "окно возможностей" не смогли использовать, а в 98-м - пусть не на 100% - но использовали. Скорее всего, это произошло потому, что в 92-м году не было инфраструктуры, способной этим воспользоваться. В сельском хозяйстве в 92-м году была классическая ситуация перепроизводства. При том, что в городах было еще не полное насыщение рынка: все-таки не 25 сортов сыра, молоко не весь день на прилавке и только одного сорта и т.д. Между селом и городом не было связующей инфраструктуры, потому что на смену советской системе распределения - пищеторгов, маслосырбаз и т.п. - ничего не появилось. Это в Китае большинство жителей страны живет в деревне: где произвел, там и съел, а у нас должна была появиться новая рыночная структура, связующее звено. И к 98-му году вся эта кровеносная система экономики, способная обслуживать поток от производителя к потребителю, была уже создана. И сколько бы ни говорили, что реформы провалились и ничего у нас не сделано, прямое сопоставление 92-го и 98-го годов показывает, что это не так. Может быть, не все сделано, может быть, не все правильно, но результат есть. И 92-й год привел к одному результату при всех тех же входящих факторах, а 98-й - к диаметрально противоположному. Другой вопрос, что второго 98-го года не будет. Страна второй такой "подарок судьбы" уже просто не переживет. Поэтому, кто успел, тот успел, а кто не успел, тот опоздал навсегда.

А фермер кто?

Основным производителем у нас остается крупное хозяйство. И концентрация - не обязательно горизонтальная, когда каждая производственная единица становится крупнее, но и вертикальная - продолжается. Вертикальная интеграция идет по продовольственной цепи: следующий по цепочке элемент начинает интегрировать нижестоящие, т. е. перерабатывающий завод приобретает или начинает жестко координировать сельскохозяйственного производителя, розничная торговля начинает координировать поставщиков продовольствия и даже сырья.

Официальная статистика у нас вычленяет три типа сельхозпроизводителей. Это - сельхозпредприятия, наследники колхозов и совхозов, личные подсобные хозяйства (ЛПХ) и фермеры. Но все эти понятия определены относительно. Фермер - это тот, кто зарегистрирован, как фермер. Если у него 6 тыс. га и 100 человек в найме, чем он отличается от соседнего кооператива?.. Но есть у нас есть и 2% фермеров, у которых земли вообще нет. А еще есть огромное число фермеров, у которых 1-2 гектара. С другой стороны, у нас есть личные подсобные хозяйства, которые не регистрируются как производственные единицы, и соответственно не платят никаких налогов - а у них бывает до пятидесяти гектаров. ЛПХ, фермеры, сельхозпредприятия - это все факты юридические, но не экономические. Страна готовится к сельскохозяйственной переписи. Для экономистов это огромное событие, и к этой переписи нам нужно определение сельхозпроизводителя. Каждая страна мира имеет юридическое понятие фермера, бауэра. В Америке это - больше 1000 долларов продаж в год. У нас же если я выращиваю на своем участке корзинку яблок, то меня относят к сельхозпроизводителям. Но если я из них закрутила банку компота, никто не включает это в пищевую промышленность. А если мужчина сам починил домашнюю бытовую технику, этот его результат не включают в сферу услуг. Если вы дали соседке тысячу рублей до получки, вы не включаетесь в финансовый сектор страны. Почему же моя корзинка яблок учитывается как сельхозпродукция? Это сложившаяся традиция, ставшая абсурдом. Понятно, что я могу снимать не одну корзинку яблок, а грузовичок, и продавать. Вот тогда это производство, которое нужно учитывать. Поэтому нам юридически надо сказать: "Вот от этого уровня - это сельхозпроизводитель, а вот до этого уровня - это домашнее хозяйство, и мало ли что в этом домашнем хозяйстве делают".

Картошка - индикатор стабильности

Личные подсобные хозяйства (ЛРХ) дают сегодня около 50% валовой продукции сельского хозяйства. Но как эти 50% получились? Крупные хозяйства, которые производили продукцию на рынок, после начавшегося падения спроса в 92-м году объемы снизили. А у тех, кто производил в ЛПХ, появился стимул производить больше для себя, а не на продажу. Там практически ничего не изменилось, а чисто арифметически доля начинает увеличиваться. Что производит ЛПХ и что производит сельхозпредприятие? ЛПХ - это фрукты, овощи, мясо, молоко. Это все дорогие продукты, на которые цены росли гораздо быстрее, чем цены на зерно, подсолнечник, сахарную свеклу - то, что производят сельхозпредприятия. Т. к. у нас доля секторов считается в текущих ценах, это тоже отразилось на росте доли ЛПХ. За эти годы в физическом отношении выросло производство только картофеля и овощей. Все остальное фактически осталось на одном уровне, и даже были периоды, когда оно падало. Т. е. сколько производили для себя, столько и производят. Доля же крупных хозяйств после 98-го года начала расти. Второй факт в пользу того, что ЛПХ это все-таки действительно подсобное хозяйство, а не основной производитель - это, что как только у нас достигается какая-то экономическая стабилизация, то и доля и производство в ЛПХ начинают падать. Помните, у нас в 97-м году был небольшой стабилизационный момент, когда немножечко все улучшилось, как говорят классики, "перед бурей". Это сразу отразилось на производстве картофеля: экономисты это связывают с альтернативными издержками труда. Если у вас есть гарантия, что вы получите деньги за то, что умеете профессионально делать, вы не будете сажать картошку. Если у вас такой уверенности нет, то вы на всякий случай картошку посадите. Спад производства картофеля в личных подсобных хозяйствах может служить индикатором стабилизации в экономике.

Сегодня в крупных хозяйствах идет дифференциация, перетекание ресурсов в более эффективные хозяйства, и их укрупнение. В ЛПХ же идет стабилизация с постепенной, видимо, тенденцией к затуханию. Там в производстве доля растет, а в реализации с дореформенного времени даже падает: произвел и сам съел. Это официальные данные. ЛПХ - это способ выживания населения, это не производящая единица, так что в среднем по стране ожидать, что эти ЛПХ переродятся в фермерские хозяйства, не приходится. Но здесь нужно смотреть по регионам. Есть индустриальные регионы России, где доля ЛПХ значительна, но она отрицательно коррелирована с денежными доходами населения. Это значит, что если завтра в этом регионе начнется бурный экономический рост, люди станут хорошо зарабатывать, то они начнут отказываться от ЛПХ. Здесь, скорее всего, не произойдет перерастания ЛПХ в фермерские хозяйства, люди просто прекратят сажать картошку и овощи. В таких же аграрных регионах это не так, потому что там много населения в сельском хозяйстве, и оно по инерции может продолжать вести сельское хозяйство, даже имея высокие денежные доходы. И оно, скорее всего, свои денежные доходы будет транслировать в свое личное подсобное хозяйство, улучшать это хозяйство. Переродиться оно в фермерское или нет, трудно сейчас сказать. Но есть аграрные регионы, где и доля ЛПХ значительна, но и доходы и подсобное производство не взаимоувязаны - там, скорее всего, личные подсобные хозяйства со временем будут перерождаться в фермерские.

Нашу птицу обижает европейское мясо

Если говорить о возможных вариантах развития ситуации по отдельным видам продукци, то я считаю: российские зерно и подсолнечник явно доказали, что они вполне конкурентные продукты на мировом рынке. Мы можем занять там свою значительную нишу: сегодня у нас вывоз более 10 млн. тонн. По овощам и молочным продуктам однозначно что мы вполне конкурентны на внутреннем рынке и можем полностью себя обеспечивать (имеются в виду овощи массового производства открытого грунта, а не авокадо и артишоки.) Молочные продукты, что отрадно, мы даже можем немного экспортировать. Картофелем мы давно самообеспечены и меня не оставляет мечта, что мы станем нетто-экспортерами. У нас с вами в подбрюшье Иран, Афганистан, Азербайджан, где не растет картофель, или растет, но очень плохой. В то время как все наши картофельные территории - это волжский бассейн. Перевозка по Волге не стоит практически ничего, обратно можно гнать пустую баржу. Просто пока не нашлось бизнесмена, который мог бы этим заниматься. Иран, ввозящий картофель из Европы, - это национальный позор России.

Со свининой и птицей ситуация сложнее. Это сектор, на котором на нашем рынке достаточно сильно демпингуют импортеры. Если бы не это, мы были бы вполне конкурентны на внутреннем рынке. По птице в нашем центре тоже сделали маленькое исследование. Русско-американская война по птице была бессмысленная, потому что с нашей птицей конкурируют не американские окорочка, а европейские свинина и говядина. Американские окорочка - это продукт потребления бедных. А отечественную парную курицу потребляют условно богатые. Если бабушка с полтинником в кармане идет на рынок и не находит там ножку, она не переключает свой спрос на нашу птицу, а купит картошку, хлеб, макароны. С другой стороны, вторая часть населения, не бедная, видит, что по цене парной курицы можно купить говядину, они переключаются на говядину. Потому что нас приучили, что говядина - это более качественное мясо, чем курица. А Европа очень сильно субсидирует говядину и свинину на нашем рынке, особенно говядину. Поэтому ближайший конкурент нашей птице - это не окорочок, а говядина. По говядине же, на мой взгляд, тот самый случай, когда мы опоздали навсегда. Для того, чтобы стать конкурентным по говядине (хотя бы на внутреннем рынке) нужно гораздо больше времени, чем то, что было нам отпущено 98-м годом. Потому что технологический цикл длиннее, но даже не в этом дело. В России (за исключением, может, Калмыкии и Тувы) исторически не было мясного скотоводства. У нас нет хороших пород, у нас нет технологий, у нас нет кадров, умеющих этим заниматься. Можно, конечно, инвестировать, но инвестировать можно даже в банановое производство в России, и при определенных усилиях мы добьемся конкурентности с Коста-Рикой. Однако, цена этого будет столь велика, что, на мой взгляд, лучше вложиться в зерно и подсолнечник. Заработать на зерне и подсолнечнике и закупить говядину в Китае или Аргентине.

Сельхозпрогноз

Будущее наше будет определяться двумя противоположными тенденциями. С одной стороны, положительная тенденция - инвестиции, интенсификация и реструктуризация производства произошла, обучение менеджмента, смена менталитета. Это все будет подталкивать вверх. С другой стороны - "окошечко возможностей" закрывается, рубль ревальвирует, импорт наступает, экспорт снижается. Это все будет придавливать вниз. Конкретное соотношение этих двух тенденций будет зависеть от огромного количества факторов, которые я не берусь предсказывать. Это и погода, и политические расклады, это политика в других странах, конъюнктура мировых рынков, которые пока предвидеть очень сложно, поэтому ближайшие 5-6 лет эти две тенденции будут бороться. Но ясно уже сегодня, что 6-7% роста не будет. Если мы будем удерживать свои 4%, это очень хорошо.

Для нас будет очень существенна новая мировая ситуация. Глобализация - это не только либерализация торговых связей, это также глобализация технологий, знаний, коммуникативная глобализация.

Внутри же страны идет ослабление регионализации. Пик ее зафиксирован все в том же 1998 году: в консолидированном бюджете 80% тратили регионы и 20% федеральная власть, то есть вся политика делалась в регионах. Но регион не имеет права регулировать рынок. Задача региональной власти - это региональное сельское развитие: то, чего федеральная власть делать не может, поскольку из Москвы не видно, что для региона нужнее. У нас же местные власти занимаются регулированием рынка, вплоть до интервенции, вводя минимальные гарантированные цены. Это разрыв рынков, что для страны опаснее, чем пограничные столбы. Пограничные столбы все уже знают, как обходить, а вот это не обойдешь. С 2001 года у нас по бюджетам пошла обратная динамика, в 2002 году соотношение было уже 60% на 40%. Но наступление на бюджеты регионов имеет и позитивный аграрный эффект, т.е. политика все более и более вытягивается на федеральный уровень. Практически сошли на нет торговые барьеры, ослабевают торговые войны (просто в регионах денег на них нет). Таким образом, регионализация ослабевает, и это на пользу единому аграрному рынку страны.

Сельская бедность - третий мир

Очевидно, что в ближайшей перспективе в российском сельском хозяйстве будут преобладать крупное производство. Хотя вертикальная интеграция, аграрные холдинги - это все-таки не надолго.

Крупные холдинги, которые сегодня создаются, сталкиваются с двумя основными проблемам. Первая - это управляемость: верхушка не может отслеживать состояние дел на периферии. И второе - холдинги вскрыли проблему российской аграрной политики и аграрной ситуации в целом. У нас в сельском хозяйстве избыточная рабочая сила - ни в одной развитой стране мира в сельском хозяйстве не работает 13% занятых. Это слишком много. Учитывая, что у нас (в сельском хозяйстве) производство сокращалось в самой нижней точке до 35%, а занятость к этому моменту только увеличивалась, у нас начала падать производительность труда. Для того, чтобы нам повысить производительность труда, по моим расчетам, необходимо вывести 5/6 работников, занятых сегодня в сельском хозяйстве. А у нас тяжкое наследие советской экономики, до 90% занятости в сельской местности - это сельскохозяйственная занятость. Что такое холдинг? Арендуется 200 тысяч гектаров, нанимают 10% местного населения, приносят свои фонды, внешнего менеджера. Внешний менеджер там не живет, социальными нитями с местным населением не связан, ничем никому не обязан и никого не боится, поэтому может спокойно увольнять невостребованных производством работников. Остальные 90% населения остались без источника доходов. У нас идет маргинализация сельского населения, и мы скатываемся к проблеме "сельская бедность". И если мы что-то не начнем предпринимать, то получим проблему третьего мира, из которой никто еще выхода не нашел. Холдинги сами создают себе могильщика, потому что отчаявшееся население начинает громить производство. Мы провели опрос нескольких холдингов на юге России. Из 16-ти опрошенных только один холдинг занимается социальными программами для местного населения. Это не потому, что он хороший, а потому, что ему жить хочется. Поэтому я думаю, что холдинги - частное явление этого периода, они, как явление, будут постепенно исчезать. Но крупный производитель (наемные работники, собственная земля, наемный менеджер, т. е. предприятие такого корпоративного типа) все-таки будет преобладать.

Неаграрных источников доходов в сельской местности у нас, увы, нет. И государство этим почти не занимается. Сейчас только начали говорить об этом, но как всегда опаздываем. А вариантов может быть масса. Где-то это сбор дикорастущих плодов и ягод. Взять грибы лисички, за которые всегда готовы платить валютой? Где-то это лесопилка. А знаете ли вы, как ценятся в мире вешалки-плечики из натурального дерева? Где-то это может быть козоводство, где-то - разведение форели, где-то - сельский туризм. На селе не нужно всем становиться предпринимателями - одного достаточно, чтобы организовать дело и обеспечить работой себя и других. Основные сдерживающие моменты - это обучение и мелкий кредит. В стране до сих пор нет закона о кредитной кооперации. Кредитная кооперация есть в Перми, Вологде, Волгограде. Это должны быть налоговые льготы для тех, кто создает рабочие места в сельской местности. Механизмов много, но это все невозможно увидеть из Москвы, это должно решаться на месте. Сейчас многие губернаторы начинают осознавать необходимость социальных программ - для региональной власти я бы поставила это, как вопрос номер один. Но не в банальном советском понимании: строительство жилья, дорог, хотя все это тоже нужно, но в первую очередь - это неаграрная занятость для сельского населения. Если мы сейчас этого не сделаем, у нас и сельское хозяйство погибнет, и население опустится ниже черты бедности.   

Евгения Калуженкова, Волгоград. "Деловые вести", март, 2003.