Изменения, происшедшие в последние годы в Китае, уже получили устойчивое определение "экономического чуда". То, что делается в КНР достойно примера и России было бы неплохо ему последовать, — так считают не только российские обыватели, но и ряд руководителей самого высокого ранга. Однако многие ученые-китаеведы этой точки зрения не разделяют. Мало того, считают, что о Китае создается слишком много мифов.

"Почему России бессмысленно следовать опыту КНР?" — ответить на этот вопрос на семинаре Клуба региональной журналистики "Из первых уст" постарались ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН — Виля Гдаливич Гельбрас, посвятивший изучению Китая почти полвека, и его дочь, доцент кафедры управления банковской деятельностью Государственного университета управления Валентина Вильевна Кузнецова.

МИФ ПЕРВЫЙ

Суть его в следующем: Китай — это экономический гигант, способный в ближайшие годы выйти на первое место в мире по экономическому потенциалу. "Такая задача китайским руководством действительно поставлена, — соглашается Виля Гдаливич. — Она сформулирована в стратегии, получившей девиз "Идти вовне". Ее цель в 2020-2050 годах обойти США по объему ВВП и стать самой крупной экономической державой мира."

На первый взгляд, это вполне реально. Ведь на долю Китая приходится треть работающего населения мира. И если в стране будет достигнут уровень общественной производительности труда, характерный для объединенной Европы, то КНР гарантровано выйдет на первое место в мире. "Вот только способен ли Китай обеспечить за указанный период столь мощный подъем общественной производительности труда? — задается вопросом Гельбрас. — В принципе, история повторяется. Лет 20-25 тому назад чуть ли не весь мир, загипнотизированный экономическими темпами роста Японии, с каким-то упоением занимался подсчетами, через сколько лет она догонит и перегонит США. А что в итоге? Вот уже 10 лет Япония топчется на месте".

К сожалению, узнать как на самом деле развивается Китай, весьма затруднительно. По словам Гельбраса, во многом это связано с тем, что в КНР делалось и продолжает делаться все возможное, чтобы помешать точному познанию этой страны. "Китай всегда следовал правилу: есть витрина, и есть то, что за ней. И, как правило, витрина принципиально отличается от внутренней картины", — подтверждает его высказывание Валентина Кузнецова. Вот эту внутреннюю сторону в КНР либо страются особо не показывать, либо приукрашивают. Затрудняет восприятие происходящего в Китае и... официальная китайская статистика. В последнее время даже китайские лидеры признают, что она не всегда достоврена. В 2001 году премьер Госсовета КНР Чжу Жунцзи связал отсутствие объективной информации с фальсификацией статистических данных. "Однако большие и маленькие начальники по-прежнему с упоением рапортуют об успехах своих ведомств, прекрасно понимая, что партия нуждается в победных реляциях", — говорит Виля Гдаливич.

"Нужно прямо сказть, что Китай — страна со многими неизвестными, имеющая целый сгусток проблем, — подчеркиевает он. — Я согласен с точкой зрения нескольких китайских ученых. Ее суть: "У нас, как и на всей планете, есть три мира. Есть первый, наиболее развитый. В него входят наиболее промышленно развитые провинции. Есть второй мир — слаборазвитые провинции, и есть третий — абсолютно неразвитые провинции". И это действительно так. Достаточно сказать, что население ряда районов еще совсем недавно жило в условиях матриархата. Представьте, насколько сложный комплекс проблем предстоит решить этой стране. В его состав входят проблемы перехода от плановой к рыночной экономике, преодоление различий в социально-экономическом развитии регионов и, что самое трудное, создание совершенно нового, постиндустриального общества". Все это, по мнению Гельбраса, служит подтверждением того, что выйти на первую позицию в мировой экономике Китаю будет предельно трудно.

МИФ ВТОРОЙ

Он заключается в утверждениях, что экономические реформы в Китае концептуально выдержаны, предельно последовательны и целенаправленны. "На самом деле ничего похожего не было и нет", — заявляет Виля Гдаливич.

Начало реформ в Китае связывают с третьим пленумом ЦК КПК 11 созыва (декабрь 1978). Но в документах пленума сказано только одно — Китаю нужны преобразования "подобные революции". Первый вариант реформ был в общих чертах создан лишь в 1984 году. Концепция товарного производства в соответствии с государственным планом и рыночными потребностями определяла китайский вариант рыночной экономики. "В итоге рынок, подчиненный плану, на протяжении 10 с лишним лет развивался самым уродливым образом, — говорит Гельбрас. — Только в начале 90-х годов пришло осознание теоретической и практической несостоятельности этой концепции. В 1992 году от нее отказались и была избрана новая цель — создание "социалистической рыночной экономики". Никакой плавности, последовательности реформ в Китае не было, преобразования осуществлялись рывками. Были и периоды попятных движений. Особенно крупное отступление произошло после трагических событий на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года".

МИФ ТРЕТИЙ

Говорят, что успех реформ в Китае был связан с тем, что в КНР не было "шоковой" терапии. "Это неправда, — утверждает Гельбрас. — Примеров тому много. Вот один из них. На протяжении двух десятилетий считалось, что "народные коммуны" — единственно правильный, единственно возможный путь к коммунизму, что они являют собой оптимальную ячейку будущего общества. Они рухнули как карточный домик в начале 80-х годов под напором массового крестьянского движения. В идеологизированном обществе, прошедшем через ожесточенные классовые схватки и массовые репрессии, исключение из программных документов партии упоминания о "народных коммунах" явилось колоссальным потрясением. Это ли не было шоком?"

"Шоком" стал и пересмотр идейно-политической платформы государства в 1992 году. Избрав ориентацию на строительство рыночного социализма, партия отказалась от одного из важнейших своих постулатов. Согласно ему социализм есть плановое хозяйство, рынок же является основой капитализма, эксплуатации и обнищания народных масс. Для китайцев установка на построение рыночной экономики означала принципиальный поворот в идеологии и политике.

Еще пример. В августе 2001 года Цзян Цзэминь в речи, посвященной 80-летию компартии Китая, объявил, что в члены КПК следует принимать предпринимателей. Заявление вызвало бурю. "Приверженцы крайне левых взглядов говорят, что согласие с этим предложением означает полный отход от марксизма. Партия отныне не будет иметь права называться партией рабочего класса. Строронники социал-демократического течения утверждают, что тем самым КПК превращается в партию "государственного капитализма". Однако есть довольно влиятельные силы, одобряющие призыв Цзян Цзэминя, — характеризует ситуацию Виля Гдаливич. — Происходящее заслуживает внимания по многим причинам. Спрашивается, почему возникла идея вовлечь предпринимателей в КПК вместо того, чтобы просто разрешить им создать свою самостоятельную партию? Почему она озвучена в канун созыва очередного съезда? На мой взгляд, ситуация во многом объясняется тем, что члены КПК, а львиную их массу составляют чиновники, руководители самого разного уровня, их родные и близкие, стали обладателями гигантских богатств. По подсчетам китайских специалистов, им удалось присвоить средства, равные шести ВВП страны! Накопление капиталов в руках партийно-государственных чиновников создало напряженную обстановку в обществе, ибо борьба с коррупцией и мздоимством больших успехов не приносит. Мафия, или по-китайски "черные общества", обрели такую силу, что приступили к борьбе за власть на местах. В этих условиях идея Цзян Цзэминя в случае ее реализации позволяет решить одновременно несколько проблем. Партийно-государственный бомонд сможет вздохнуть свободно и приступить к публичной предпринимательской деятельности. Накопленный капитал будет объявлен честно заработанным в упорной конкурентной борьбе. Предпринимателям в большинстве своем нет никакой необходимости создавать свою партию. Такая партия уже есть. Это компартия Китая".

МИФ ЧЕТВЕРТЫЙ

Утверждают, что успех реформ в Китае обеспечен тем, что они начались с сельского хозяйства, а не с политической сферы, как в России. "И это тоже неправда, — уверен Гельбрас. — В этом случае игнорируется переходный период от "культурной революции" к реформам. В 1976 году было реабилитировано около 10 миллионов членов партии, представителей интеллигенции, чиновников. Всех, сохранивших трудоспособность вернули на руководящие посты. Прошли судебные процессы над особо активными участниками "культурной революции". Часть из них заплатила жизнью за деятельность в предшествующие годы. Произошла гигантская по масштабам кадровая смена в руководстве партии-государства сверху донизу. К власти пришли люди, которые провели годы, а то и десятилетия в местах достаточно отдаленных, познавшие почем фунт лиха, понявшие, что дальше так жить нельзя. Иными словами, в Китае политические преобразования опережали экономические, точно так же, как и у нас. Другое дело, что в России до начала реформ не произошло такого же размежевания политических сил".

"Что касается сельского хозяйства, то и здесь наблюдался специфический процесс, — говорит Виля Гдаливич. — В 1978 году крестьянство было доведено до последней степени обнищания — более 250 миллионов человек голодало. На волне ослабления политической власти в деревне начался стихийный подъем крестьянского движения. Крестьянство, не дожидаясь партийно-государственных решений стало делить по числу едоков и работников земли коллективных хозяйств. В деревне родилась система "производственной ответственности" (подворный подряд). Партия после пятилетних колебаний согласилось с крестьянством, признав подворный подряд формой социалистического хозяйства. Быстрый рост сельскохозяйственного производства создал прочную основу для реформ первой половины 80-х годов. В 1984 году был достигнут пик в сборах урожая всех основных культур. Затем развитие сельскохозяйственного производства застопорилось. Власти, продолжая политику изъятия из деревни средств для подъема промышленности и развития городов, на протяжении нескольких лет не предпринимали сколько-нибудь значимых усилий для поддержки крестьянства. В 2000-2001 годах, наконец-то, было признано, что неразвитость деревенской экономики и низкие доходы крестьян являются одним из самых слабых мест в народном хозяйстве страны".

МИФ ПЯТЫЙ

Считается, что в Китае успех реформ обеспечен тем, что там не допустили огульной приватизации, расхищения чиновничеством, "новыми богатеями" государственного добра. Гельбрас с этим утверждением также не согласен. "В Китае не используется слово "приватизация", но она в самых уродливых формах шла и продолжает идти, — говорит он. — Государственная собственность по состоянию на 1996 год определялась в 6,6 триллионов юаний. По оценкам китайских специалистов, в 80-е годы она сокращалась ежегодно на 50 миллиардов, в 90-е — как минимум, на 80-100 миллиардов. Кроме того, безвозвратные долги госпредприятий и потери госбанков превысили 1800 миллиардов. Ежегодно чиновничество проедает и пропивает до 100 миллиардов, скрывает от налогового ведомства свыше 110 миллиардов. К тому же, к потерям на сумму свыше 100 миллиардов приводят ошибки в политике. По подсчетам Народного банка Китая, на текущих депозитных счетах граждан более одного триллиона юаней приходится на средства "приватизированных" государственных кредитов".

МИФ ШЕСТОЙ

Существует мнение, что успех Китая определяется тем, что в результате политики реформ и открытости удалось привлечь огромный иностранный капитал и не допустить его оттока из страны. "Действительно КНР привлекла огромный иностранный капитал, — соглашается Виля Гдаливич. — Это факт. Крупный иностранный капитал пришел в Китай после того, как стали очевидными два обстоятельства: во-первых, при всех сложностях и проблемах работать в стране можно, а, во-вторых, предприятия, созданные для выпуска товаров на экспорт, на самом деле могут трудиться на завоевание внутреннего рынка. Рынок в миллиард с лишним человек — это заманчивый кусочек, за который стоит бороться. Стало также ясно, что затраты на рабочую силу столь мизерны, что в Китае можно организовать производство с существенно меньшими издержками, чем в других странах, а это позволяет повысить международную конкурентноспособность продукции".

Но не допустить оттока капитала из страны руководству КНР не удалось. В качестве доказательства Гельбрас приводит цифры, полученные китайским исследователем Ван Цзюнем. Тот подсчитал, что после 1985 года отток капитала из Китая составил 52,3% объема поступивших иностранных займов. В 90-е годы масштабы бегства капитала сранялись, а затем превысили ежегодные поступления иностранных займов. Согласно данным Министерства финансов КНР, в 1997 и 1998 годах отток капитала за рубеж составил соответственно 36,5 миллиардов и 38,6 миллиардов долларов. В 1999 году благодаря ужесточению контроля этот отток удалось ограничить. Но в 2000 году он снова увеличился, достигнув 48 миллиардов долларов. Тем самым, объем капиталов, скрывшихся из Китая, превысил объем иностранных капиталовложений, привлеченных в страну и составивших 40,7 миллиардов доларов.

НЕ КОПИРОВАТЬ, А ИЗУЧАТЬ

На основании всего вышеизложенного Гельбрас делает вывод: "Россия не могла, даже если бы очень захотела, пойти по китайскому пути реформ. У нас не было такой предпосылки, как "культурная революция", не было размежевания политических сил, а треть населения страны не находилась на грани физического выживания. У нас отсутствовала ситуация, когда в годы, предшествующие реформам, в результате использования, по сути, рабского труда было построено 300 городов и десятки тысяч промышленных предприятий. Похожие события в России происходили в совсем иной исторической эпохе".

Тем не менее, необходимо внимательно изучать китайский опыт, учитывать его отдельные элементы, считает ученый. "В настоящее время наши страны подошли к этапу, когда многие реформы в России и Китае проводятся практически одновременно. Скажем, для обеих стран актуально скорейшее проведение реформы ЖКХ, причем в ряде случаев видно, что в Китае используется российский опыт. То же самое можно сказать о перестройке пенсионной системы, системы социального страхования, — говорит Гельбрас. — К сожалению, в нашей стране накопленный в КНР опыт совершенно не востребован. И еще: России неплохо было бы задуматься над тем, какую политику ей следует избрать в ответ на внешнеэкономическую стратегию Пекина".  

Ирина МОРОЗОВА, Волгоград. "Вечерний Волгоград", 30 июля 2002 г.