Сегодня продюсер мюзикла "Норд-Ост" Георгий Васильев готовит передвижную версию спектакля для гастролей по всей стране. Как доказательство того, что никакой террор не уничтожил искусство. Как память о тех, кто погиб в той трагедии. Как напоминание о том, что терроризм не имеет границ: ни государственных, ни временных. Ведь ни один российский город не застрахован от подобной трагедии. Слишком обильна почва для терроризма. По-прежнему льется кровь в горной республике. По-прежнему нет решения по острейшей политической проблеме. По-прежнему нет эффективных способов борьбы с терроризмом и спасения заложников. В тех страшных событиях Георгию Васильеву повезло остаться в живых. И он вправе иметь свою точку зрения на происшедшее.

Жизнь после трагедии

Сказать, что трагедия на Дубровке пролегла через сердца каждого россиянина - ничего не сказать. До сих пор люди приходят на Ваганьковское кладбище на могилки похороненных здесь артистов-детей, каждый день сюда приносят свежие цветы. Давно уже минуло 40 дней, и души погибших отправились прямиком в рай. Нам - живым - вечно помнить и скорбеть о невинно погибших. Но жизнь, даже после такой страшной трагедии, все равно продолжается. И 1 февраля в Кремлевском Дворце состоялась премьера возрожденного спектакля.

Кроме того, в творческих планах продюсера мюзикла "Норд-Ост" Георгия Васильева подготовка передвижной версии спектакля. Артисты отправятся на гастроли по всей стране… Об этом и многом другом Георгий Васильев рассказал незадолго до премьеры возрожденного спектакля во время пресс-конференции, организованной столичным Клубом региональной журналистики "Из первых уст".

С риском для жизни

-Я находился в зале не с самого начала захвата. А вошел и сел с краю уже после того, как заложники были заперты в четырех стенах…

…В первые полчаса еще никто ничего толком не понимает, и у меня нет возможности воспользоваться сотовым телефоном. Потому что рядом - женщина в чадре. У нее в одной руке пистолет, а в другой - граната. И единственное, что я могу делать - это отвечать на звонки, переключив телефон в виброрежим. Мне звонят практически беспрерывно. И каждый раз я просто нажимаю кнопку и достаю микрофон, поднимая его для того, чтобы звонивший мог получить информацию изнутри. Я не могу разговаривать, и поэтому даже не знаю, кто мне звонит.

Потом, через десять-пятнадцать минут, когда у террористов не ладится за сценой (они не знают, как выключить дым-машины), боевики приказывают подняться специалисту. Я, естественно, тоже вызываюсь, разбираюсь с дым-машинами и потом уже отсаживаюсь от охранницы. Появляется возможность смотреть, кто звонит, произносить какие-то слова в гарнитуру. За эти первые несколько минут совершенно случайно на меня выходят люди, связанные с журналистикой. Тогда еще я не знал, кто звонит. Но вскоре это выясняется совсем неожиданным образом.

Сначала слышу, как кто-то из террористов говорит по-русски (между собой они общались по-чеченски): "Значит, так. Из зала проходят сотовые звонки. Мы знаем, кто звонит". Из обрывков фраз понимаю, что у них нет прослушивающих устройств. А из радиоприемника террористов вдруг доносится голос одного моего хорошего знакомого из "Эха Москвы": "Я звонил Георгию Васильеву. Он не отвечал. Он включил микрофон, и я слышал только говор на чеченском языке. Кроме того, Васильев сообщил нам…" И дальше перечень того, что я сообщил. Слышу собственное сообщение, в котором перечисляется, что у них на поясах, что у них в руках.

И все это идет прямиком в эфир. После того, как, согласитесь, с риском для жизни удалось передать из зала. К тому же с указанием источника сообщения, который сидит в этот момент под дулом автомата. Это было тем более непонятно, потому что я личность достаточно известная террористам - они изучали спектакль перед захватом. Знали меня по фамилии, обращались: "директор театра" и, безусловно, понимали, что человек, передающий информацию из зала по сотовому телефону, и я - это одно лицо.

Слава Богу, у них меняются планы. Они объявляют: доставайте свои сотовые телефоны, звоните. Естественно, все бросаются звонить. При этом Бараев или кто-то еще комментируют, как нужно звонить: "Рассказывайте все, что вы здесь видите. Передайте, что мы вооружены, что у нас столько-то гранат, автоматов, гранатометов, пластиковых бомб. Требуйте у своих родственников, чтобы состоялась антивоенная демонстрация против войны в Чечне". Люди начинают звонить, сообщать эту информацию, просить, чтобы состоялась демонстрация...

"Вы здесь по театрам ходите, а в Чечне кровь льется"

- Я прекрасно понимаю, что "снаружи" положение практически безвыходное. Ясно было одно: чем выше риск для людей, которые находятся внутри, тем существеннее ущерб для государства, для имиджа политиков, для величия России, других ценностей. И наоборот. Фактически все эти ценности лежали на одной чаше весов, а на противоположной - ценность восьмисот человеческих жизней. И прежде чем принять любое решение, нужно было смотреть на эти весы.

Там, внутри, главной ценностью были именно жизни людей. И у заложников, которые не имели возможности защитить себя другими способами, был единственный путь: кричать по сотовым телефонам наружу, взывать к своим родственникам, к своим друзьям-журналистам, друзьям-политикам или просто влиятельным людям с единственной целью: обратить внимание общественности на то, что восемьсот человек сидят в зале и это живые люди. Не подверженные "стокгольмскому синдрому" и вовсе не чувствующие единения с террористами, а нормальные живые люди. Важно было поднять ценность этих жизней и тем самым хоть как-то повлиять на решение, которое принималось в оперативном штабе.

Я вынужден был по долгу службы контактировать с террористами в связи с пожароопасностью, организацией туалета или еще в каких-то вопросах. У меня была возможность перебрасываться какими-то фразами с их руководителями. В основном отношения был "встал-пошел, принеси-погаси". В одной из таких частных коротких бесед Бараев сказал мне следующее: "Наша задача - привлечь внимание людей, живущих в России к тому, что в стране идет война". Он выразил это несколько другими словами, но суть была такой: "Вы здесь в театры ходите, а в Чечне в это время кровь льется".

Бараев сказал так: "Даже если правительство пойдет на уступки, и наши требования будут выполнены, мы отсюда уже не выйдем. Нас живыми не выпустят в любом случае, и мы это понимаем. Мы бы могли поступить проще. Видите, мы обвязаны этими поясами? Могли бы просто зайти в метро и без всяких ультиматумов взорвать себя там. Устроить тотальный террор, как в Израиле. Но мы этой акцией стараемся привлечь внимание общественности к тому, что в стране идет война".

"Кто реально помогает, перед телекамерами не маячит"

- Георгий Леонардович, по вашему мнению, насколько политики, которые приезжали туда и пытались торговаться с террористами, адекватно воспринимали ситуацию и понимали, какую проблему поднимает Бараев?

- Не хочется плохо говорить о политиках. Я думаю, что все политики были поставлены в очень сложное положение. Даже те, кто искренне старались помочь, все равно постоянно рисковали тем, что их обвинят в пиаре на крови. Безусловно, были те, кто просто приезжали, чтобы засветиться перед телекамерами. Их мало интересовал процесс освобождения заложников. Но были люди, которые реально работали и которые до сих пор, между прочим, перед телекамерами не появляются.

Скажем, Юрий Лужков три дня безвылазно провел в штабе. На концерте ""Норд-Ост", мы с тобой!" 10 ноября в ГЦКЗ "Россия" я подошел к нему и попросил, чтобы он выступил. Потому что это реальный человек, который непосредственно участвовал в разработке плана освобождения заложников и на следующий день после освобождения распорядился о восстановлении здания. Так вот, Юрий Лужков отказался выходить на сцену, мотивировав это тем, что считает некорректным такого рода пиар. А были люди, которые "засветились" перед телекамерами в момент, когда внимание всей страны было приковано к событиям на Дубровке, подняли свои рейтинги и просто исчезли.

Кстати, не только политики так поступили. Так поступили многие крупные корпорации. Выкрикнули буквально в первый момент: "Мы поможем заложникам материально, поможем восстановить "Норд-Ост"! Но на деле никакой реальной помощи. Фонд "Открытая Россия" - единственная организация, с которой мы договорились о реальной помощи в создании передвижной версии "Норд-Оста". Все остальные крики о поддержке остались пустыми разговорами.

Спасение - чистое везение

- В регионах бытует мнение, что, может быть, надо было пойти на переговоры с террористами, и тогда было бы спасено гораздо больше жизней?

- Надо сказать, что сам факт спасения шестисот человек - это крупная удача людей, которые организовывали штурм. Удача и в прямом, и в переносном смысле.

Удача, что действительно все хорошо было спланировано, спецслужбы хорошо сработали. Честь и хвала людям, которые принимали участие в освобождении заложников. С другой стороны, в прямом смысле это было просто счастливое стечение обстоятельств. Я лично знаю несколько человек, на которых наркоз просто не подействовал, либо подействовал в меньшей степени. Это говорит о том, что среди тех сорока или пятидесяти террористов, которые сидели в зале и держали руку на взведенной кнопке, тоже могли с большой вероятностью оказаться такие люди, хотя бы один. Этого было бы достаточно, чтобы разрушить весь зал. И что было бы тогда? Мы бы говорили об успешной операции?

Я думаю, сегодня, обсуждая целесообразность именно того штурма, было бы уместнее говорить не о количестве жертв, которое реально случилось, а о необходимости снижения риска. Потому что, мне кажется, риск, что могут погибнуть все, при таком плане операции был более пятидесяти процентов.

Безусловно, возможность договориться с террористами была. Более того, террористы подсказывали такую возможность сами. Они тонким, но постоянным ручейком отпускали людей: детей, иностранцев, больных. Ручеек спасенных душ постоянно тек из зала. Если бы нашлась возможность как-то затянуть процесс, пойти на какие-то уступки или псевдоуступки, но при этом вывести из-под удара еще какое-то количество людей, думаю, всем от этого было бы только лучше.

Штурм начался именно в тот момент, когда значительной части мужчин не было в зале. И, как я понял, женщины просто не решились принять решение самостоятельно.

Уроки "Норд-Оста"

- Я, в общем-то, изложил основные факты, как я их вижу. Я считаю, что не от газа погибли большинство людей, а от неорганизованного спасения. Я, кстати, пытался и президента проинформировать о том, что, на мой взгляд, неправильно была организована спасательная часть операции. Понятно, что чем больше людей вовлечено в операцию, тем больше риск утечки информации и, соответственно, риск полного уничтожения всех заложников.

Тут уже решение принимал тот командир спецназа, который принял на себя ответственность сделать все так, а не иначе. Именно в этот момент, именно этими средствами. Именно не информируя медиков. Потому что опять же имел место риск: террористы могут быть предупреждены о способе штурма - и тогда конец всем заложникам. Здесь нет однозначной трактовки. Я часто думаю, что-то можно было бы сделать, чтобы спасти больше людей? Лучше подготовиться к спасательной операции.

И еще. Если все это закончится погромами на национальной почве, то в этом случае, я считаю, террористы добились своего. А если в результате трагических событий возникнет национальное единение не на основе ненависти к чеченцам, а на основе любви к разрушенному спектаклю, я посчитал бы, что все мы получили полную компенсацию, вышли из этой ситуации очищенными и победившими.

Виктор МЕДВЕДЕВ.

Благодарю за содействие Клуб региональной журналистики фонда "Открытая Россия".

Справка. Ежедневный шоу-экзамен

Мюзикл "Норд-Ост" представляет собой уникальное явление культуры. Это и общественное, и экономическое явление, потому что впервые в России была реализована модель театра одного спектакля.

Для него специально был реконструирован старый ДК подшипникового завода, который превратился в театральный центр "Норд-Ост". Дом культуры оборудовали по последнему слову техники только ради того, чтобы спектакль, написанный по роману Вениамина Каверина "Два капитана", можно было играть ЕЖЕДНЕВНО. Это принципиальное отличие от всего, что делалось в русском театре до мюзикла. До сих пор существовали только две модели - антрепризный и репертуарный театр, которые были не в состоянии сконцентрировать организационные творческие и финансовые ресурсы для создания крупного шоу типа бродвейского.

Впервые удалось построить совершенно новый театральный механизм. "Норд-Ост" оказался тем самым спектаклем, на котором был поставлен эксперимент ежедневного показа. "Норд-Ост" посмотрели за год более трехсот тысяч человек, артисты успели дать более трехсот двадцати спектаклей.  

Виктор МЕДВЕДЕВ, Магнитогорск. "Новая версия", № 8 (89), 3.03.2003 г.