Сергей Каледин - автор нашумевших в конце 80-х повестей «Смиренное кладбище», «Стройбат», «Поп и работник». Впрочем, за свою жизнь Сергей Евгеньевич сменил немало занятий. Успел поработать плотником, cлесарем, могильщиком на кладбище. А потом написал обо всем этом в своих книгах. Год назад писатель Каледин нашел для себя новое и не менее увлекательное занятие. Какое? – спросите вы. Пусть писатель расскажет об этом самостоятельно. Добавлю лишь, что возможность пообщаться с ним корреспонденту «Буфф-сада» предоставили организаторы семинара клуба региональной журналистики «Из первых уст».

- За 20 лет я нанюхался, насмотрелся и наелся писательской жизни. А потому пришел как-то к своей давней подружке, писательнице Людмиле Улицкой и говорю: «Люсенька, что-то мне скучно, скажи, как быть». А она отвечает: «Иди-ка ты в тюрьму! Там твое место». И я пошел… На окраине Можайска, где у меня дачка, стоит детская воспитательная колония. Я пришел к мэру этого города, книжку ему подарил и сказал, что хочу туда попасть. Он все понял, тут же позвонил начальнику колонии полковнику Шатохину. И как в песне поется «заходите к нам на огонек». С Шатохиным мы решили, что я буду вести литературный кружок. Думал будем заниматься на манер семинаров. Не тут-то было. Воспитанники Можайской колонии не хотят получать литературное образование. Более того, многие из них грамоту-то не совсем знают и от пяти отнять четыре не всегда могут. Вот сидят передо мной сто человек, и взгляды у всех презрительно скептические. Мол, что приполз сюда, старый козел. Время есть – иди, пей пиво, бабки зарабатывай. Думаю, ой как неприятно-то. И тем не менее затею не бросаю. Стал приходить к ним регулярно, говорить на разные темы: что происходит в литературе, в жизни, в Чечне. Вижу, что они меня откровенно презирают. Они же бандюги, «молодая гвардия». У них «понт». Кроме того, все они смотрят на вожаков, а те - задают скептическую ноту. Все равно, думаю, я вас расшевелю. Вы меня не проймете своим безразличием. Стал им книжки таскать, раскладываю на столе и объясняю. Вот Пушкин – был такой малоизвестный негритянский поэт. А вот Жорж Сименон. Он интересен тем, что выдумал комиссара Мегрэ в 20 лет, а помер в 80. Так вот Сименон уже состарился, оплешивел и охромел, а Мегрэ, как был у него 52-летним, так и не изменился. Джек Лондон, говорю, был наркоманом, а Эдгар По согревался кошками и получил за свое гениальное произведение три доллара. Так о каждой книжке по два слова. Но вижу, что пацанам уже интересно. В это же время подтянулся к моей работе Валера Золотухин. Приехал в колонию, спел песни, почитал стихи, байки про Высоцкого порассказывал. Пацаны обалдели. А я спрашиваю – секцию рисования хотите? Хотим – говорят. Нашел в Можайске тетку свежую, в Москве – деньги небольшие, чтобы ей платить. Дали нам комнатку в тюрьме. Она - настоящая художница и воспитатель по призванию - взялась за работу. Сначала, местные «крутые» дали приказ байкотировать эту секцию. Ибо ее разместили в комнате, которая раньше предназначалась для курения. Но художница не отступилась и сейчас у нее занимается 15-20 ребят. Что еще важно: от нее веет материнским теплом, то чем все они обделены поголовно. В детстве у них были пьяные, «завалящие» и «никчемушные» родители. Либо же их не было вовсе. Поэтому мальчишки в колонии так тянутся к женщинам и гораздо больше им доверяют… Сейчас еще хотим гитарную секцию открыть. Мне принесли в Москве гитары, аж десять штук. Осталось дело за малым – найти хорошего преподавателя. Планов, вообще, громадье. А недавно мы с мальчишками (выбрали 25 лучших) ездили смотреть Норд-Ост. Обрядили их в гуманитарную помощь, которую швейцарцы подарили – пиджачки с погончиками. Пол года они эту форму не хотели надевать, только потому что там «погон» присутствует. А это символ «ментуры», значит одевать «западло». Но мы им сказали: в ватниках не поедите. Тогда уж одели черти (авт.: Каледин улыбается). Вообще хорошие пиджачки швейцарцы подарили, а «норвеги» – полевую форму из ХБ, с карманами на коленях. Ее носят с удовольствием. А русские (Сергей Евгеньевич заметно погрустнел)… ничего не подарили. На 54 году жизни я столкнулся с тем, что благотворительность, оказывается, не протекает по жилам русских. Средний класс и люди малого достатка иногда помогают. А вот богатые люди – нет. Я клянчил у своих товарищей, миллионеров. Они очень живо отозвались, поехали со мной в тюрьму, посмотрели и все – баста.

Каледин говорит, что встретил за решеткой и «прирожденных убийц», которым на роду написана блатная романтика. И перевоспитывать их в условиях существующей исправительной системы бесполезно. Однако есть там и ребята, пострадавшие за глупость. К сожалению, в нашей стране ювенальное право, по которому судят несовершеннолетних во всем мире, не работает. Да и сама исправительная система, по мнению Каледина, прогнила насквозь.

- Судите сами, пацан украл сумочку и попадает в СИЗО. За время делопроизводства он проходит в изоляторе такой «курс повышения квалификации», что в зону приходит уже с ухватками блатного. Или же натворил мальчишка дел, тетю зарезал. Дали ему лет восемь. А в колонии держат только до 18-ти. И остаток срока он идет досиживать во взрослую колонию. Это тоже недоделка нашей системы. Во всем мире пацаны досиживают сроки в своем пацанском коллективе. Хорошо еще, что полковник Шатохин, дядька продвинутый. Я бы даже сказал, тюремщик новой формации. Он понимает, что система себя изжила и потому, если мальчишка хорошо себя зарекомендовал, держит его в колонии до 20 и даже до 21 года. Есть у него в колонии и своя система послаблений. Например, можно курить, носить шарфики, свитера. Хотя все это запрещено по Уставу. Но полковник Шатохин понимает: если запретить, будет только хуже.

Каледин говорит, что не пытался лезть в душу «молодой заключенной жизни». Это закрытая стихия, где существуют свои законы. Где все поголовно изворотливо врут, а стихия фантазии развита лучше, чем у Жюль Верна.

- Но иной раз мальчишки сами рассказывают, что набедокурили. Я ведь им еще в самом начале общения сказал: пацаны, я не буду смотреть ваши личные дела. Мне не интересно, кто за что сидит. Захотите – сами расскажите. Кроме того, я человек впечатлительный и просто боюсь испугаться, если узнаю, что этот мальчик резрезал приятеля на куски и зарыл в кустах. Там ведь сейчас остались только серьезные правонарушители. Всех остальных амнистировали в прошлом году. Так вот я не хочу, чтобы ребята услышали в моем голосе напряженность или фальшь.

Нашей стране, где сидит по разным оценкам от миллиона до миллиона 200 тысяч людей, где действует 66 детских колоний и ежегодно через них проходит 40 тысяч детей, причем почти половина попадается на рецидиве, только потому, что на воле пацанов никто не ждет, страшно не хватает таких «подвижников», как Каледин. Впрочем, он не скрывает, что в тюрьму его привела отнюдь не мораль филантропии.

- Я делаю это для себя. Это, конечно же, мораль эгоиста. Но на мой взгляд, просто так помогать кому-то - скучное занятие. А вот если ты получаешь рикошетом, греешь свою душу, тогда получается гораздо приятнее. В Можайской колонии я работаю год. И у меня есть ощущение, что это существенное дело в моей жизни. Писательство ведь вещь хорошая, но не сложная. Для нее нужно знать 33 буквы алфавита, чуть-чуть таланта и жизненного опыта. Конечно, я утрирую, но бог с ним. Но то, что я делаю сейчас – гораздо труднее. Это дело сложное и малопродуктивное. Зато даже маленькая удача греет сердце. Я так самовыражаюсь… И еще, я читал дневники сестры Чехова, так вот «Антон Палыч» перед смертью сказал ей: «Маша, помогай бедным». А Чехов для меня уж больно лицо авторитетное.  

Надежда БЕЛОУС, Томск «Томский вестник», еженедельное приложение "Буфф-сад", 27.03.2003