В девяти регионах России ввели суды присяжных

Вспомните любой американский фильм о работниках Фемиды. Сцены перекрестного допроса свидетелей и подсудимых, эмоциональные речи защитников и обвинителей... Все это происходит на фоне молчаливых и полных достоинства присяжных заседателей. Именно за их мнение борются обвинение и защита, потому что оно — решающее. Американцы страшно гордятся своим судом присяжных и кричат о справедливости этого суда на весь мир!

С января этого года суд присяжных введен в девяти регионах страны, в том числе и в Новосибирске. Будет ли чем гордиться нам, россиянам, и какие подводные камни ждут нас на пути преобразования судебной системы? На эти и другие вопросы мы попросили ответить Тамару Георгиевну Морщакову — заместителя председателя Конституционного суда РФ в отставке, советника Конституционного суда РФ, профессора, доктора юридических наук.

— Как вы относитесь к введению суда присяжных в России? Готова ли наша судебная система к подобному эксперименту?

— Тема, надо сказать, больная. Сам институт суда присяжных во все времена — и в нынешней жизни, и в дореволюционной России, был предметом спора. Сторона, которая ратовала «за», говорила, что без этого суда мы не преодолеем разрыва между судом и обществом: нам нужно, чтобы граждане чувствовали свою ответственность за то, как вершиться правосудие в стране. Они будут брать на себя эту ответственность. Это первый тезис. Второй тезис: если у нас будет суд присяжных, мы сможем обеспечить независимость судейства. Какой смысл будет влиять на судью, если решение по делу должны будут принять 12 представителей гражданского общества? Что, влиять на всех? Фактически это малоосуществимо. И, наконец, третий тезис: законы, которые применяет суд, и по которым он должен требовать наказания, изменяются отнюдь не в соответствии с тем, как изменяются условия жизни в обществе. То, что вчерашний закон может считать плохим поведением, требующим наказания, сегодня может не представлять опасности для общества. И кто, как не представители гражданского общества, должны это подтвердить? Противники же говорили, что это будет судом улицы, что люди, безграмотные и вообще жестокие, скажут: «всех стрелять и вешать на столбах!». Однако это предположение не подтвердилось ни на одном процессе. Потому что когда человек сидит и смотрит в глаза того, кого должен судить, он никогда, при наличии сомнений, не скажет: «виновен».

— Перед тем как было принято решение о введении суда присяжных, как известно, проводились эксперименты. Расскажите об этом.

—Да, эксперименты проводились, и вот какого рода. Вы ведь знаете, что раньше у нас уголовнонаказуемыми были частнопредпринимательская деятельность, коммерческое посредничество и тому подобное. Мы взяли реальные дела, когда люди отбывали уголовные наказания по приговору и предложили коллегии присяжных рассмотреть все их обстоятельства. Они тщательно все проанализировали: что это была за деятельность; какие государственные средства для этого использовались; был ли нанесен урон государственной собственности; потерпело ли таким образом государство какой-либо ущерб; приобрели ли что-либо граждане; потерпели ли что-либо от этого другие граждане; кто и что действительно приобрел в качестве дополнительного, скажем, общественного блага или даже общественного богатства. В результате решили, что этих людей нужно оправдать. Между тем, они отбывали срок по приговору. Но присяжные их оправдали!

Основной показатель положительной работы судов присяжных — оправданий больше. А говорят, что нельзя назвать правосудием такой суд, в котором нет оправдательных приговоров. Пример из истории. Когда в царской России ввели суд присяжных, многие юристы и государственные деятели говорили: «ну как же это — безграмотный народ придет, что они там могут?» Число оправдательных вердиктов присяжных составило сорок процентов! Сейчас ввели суд присяжных, и оправдательных вердиктов стало двадцать процентов. Правда, тут наш законодатель перестраховался, чтобы судебная реформа не шагала вперед такими семимильными шагами. Вышестоящие суды стали отменять эти приговоры. Однако Конституционный суд решил, что «отменять вердикты суда присяжных, если они вступили в законную силу, не имеете права»... согласно Европейской конвенции по правам и свободам. Это немного притормозило процесс. Но двадцать процентов кажется нашей прокуратуре слишком огромной цифрой! Двадцать процентов оправданных, да как же это может быть?! А суд-то должен быть ведь на рассуд, а не осуд. И судья в суде присяжных чувствует себя совершенно иначе. Опрос судей показал, что они теперь себя чувствуют свободно. Дави — не дави на судью, никакого смысла в том нет — присяжные решают. Значит, нужно только обеспечить возможность сторонам свободно изложить свои доказательства присяжным.

Безусловно, введение суда присяжных—большой шаг на пути судебной реформы в России. Но теперь появилась спекуляция, связанная с отменой моратория на смертную казнь, принятого у нас в 1996 году. То есть, появилась такая идея, совершенно неправильная, представляемая публично небезызвестным депутатом Райковым, пропагандируемая, как это ни странно, даже в «Свободе слова» у Шустера. По-моему, юристы должны давать этому серьезный отпор, но они этого почему-то не делают. Говорят, что российская Конституция предусматривает: а) смертную казнь и б) суд присяжных. В Конституции говорится, что смертная казнь может применяться, если обеспечен суд. Говорят, что теперь у нас по новому УПК вводится суд присяжных, а значит, мы можем применять и смертную казнь, которая в 1996-м году была отменена по распоряжению Бориса Николаевича Ельцина. На самом деле происходит вот что. Конституция, во-первых, вовсе не предусматривает обязательное применение смертной казни, она программирует ее отмену, потому что в статье 20-й написано: «впредь до отмены смертной казни ее применение возможно, только если будет обеспечено каждому право на суд присяжных». Это отмечает и Конституционный суд.

Право на суд присяжных обеспечено только в девяти регионах, из чего следует, что высшая мера применяться не может потому, что это нарушает принцип равенства граждан. Получается, что там, где есть суд присяжных, казнить можно. А там, где нет суда присяжных, казнить нельзя? Такое дикое толкование гарантированного, гарантийного института присяжных против права на жизнь, было бы просто издевательством.

Россия вступила в Совет Европы и подписала Европейскую конвенцию о защите прав и свобод на определенных условиях. Одним из условий сило принятие УПК, в котором должен быть введен суд присяжных, но другим условием было подписание Протокола номер шесть об отмене смертной казни. Была сделана оговорка по поводу ратификации этого протокола — так же, как по поводу судебного ареста и суда присяжных — что с введением нового УПК мы полностью выполним эти обязательства. Протокол был подписан в 1996-м году. Что означает подписание, в отличие от акта его ратификации? В Венской конвенции о праве международных договоров есть специальная статья, в которой написано, что государство, подписавшее какой-либо договор, впредь до его ратификации не может совершать никаких действий, которые противоречили бы цели и предмету подписанного договора. Что это значит, применительно к Протоколу номер шесть об отмене смертной казни? Ясно, что нельзя казнить. Все! Казалось бы, положение абсолютно ясное. Исходя из этого, что делает президент? Он абсолютно правильно применяет нашу Конституцию и Венскую конвенцию о праве международных договоров. Почему нашу Конституцию? Потому что в нашей Конституции написано, что если в международном договоре Российской Федерации предусмотрено какое-либо положение, с которым не согласуется внутренний закон, применяется международный договор (15-я статья Конституции, часть четвертая). На лицо два положения: смертная казнь в Уголовном кодексе — это внутренний закон, и подписанный нами Протокол номер шесть и Венская конвенция 63-го года о праве международных договоров, которые не соответствуют внутреннему закону, но по Конституции поставлены выше, имеют более высокий ранг. Президент издает правоприменительный акт: смертная казнь не может у нас применяться потому, что внутренний закон имеет меньший, более низкий ранг; чем международные договоры Российской Федерации, как ратифицированные, так и нератифицированные. И этот правоприменительный акт действует в России с 96-го года. Но посмотрим на деятельность органа, который должен ратифицировать вышеуказанный протокол. Он этого делать не хочет. В России вообще не предусмотрены никакие нормы, которые устанавливали бы процедуру — что делать, если договор не ратифицируется. Нигде не определено, можно ли вносить на повторное рассмотрение или нельзя; не сказано, через какой срок нужно вносить на повторное рассмотрение, не сказано и о том, что, когда протокол или договор не ратифицируется, это означает отказ от договора. Нет, этого ни один закон не обозначает и, более того, это тоже не согласовалось бы с Конвенцией о праве международных договоров, если бы закон такое предусматривал. Значит, государство может сделать только один практический шаг, если оно не хочет соблюдать условия, изложенные в Шестом протоколе, — оно должно отозвать свою подпись под этим протоколом. А это значит — отозвать свою подпись под Европейской конвенцией, и значит, выйти из Совета Европы, потому что нас принимали под условием подписания того и другого. Кто на это пойдет?

Исходя из этого, я хочу адресовать вопрос вам: ну ввели мы суд присяжных — и что? Ничего. Но начинается политическая спекуляция. Все начинают жутко бояться последствий этого шага, и особенно те, кто от имени государства взял на себя обязательства соблюдать Европейскую конвенцию и протокол номер шесть. Поэтому и не введется суд присяжных во всех регионах страны. Хотя могли ввести последний в 88-ми регионах, допустим, не включив Чечню, и этого было бы уже достаточно. Но ведь очень страшно, что наши законодатели вдруг потребуют введения смертной казни. Ведь и на суды нет надежды, потому что даже после распоряжения президента об отмене смертной казни и о запрете на исполнение уже вынесенных смертных приговоров, суды продолжали их выносить. А почему? — Перед судом зал, а в зале люди, и люди несчастные, потерявшие близких, а за окнами кричат: «Стрелять-казнить!» Так вот, чтобы отвести от себя этот гнев, и приговаривали к смерти.

Вопрос о смертной казни вообще очень тяжелый. Никогда ни одно общество, ни в одном государстве, не высказывалось за то, чтобы ее отменить. Везде это делалось усилием власти, которая просто исходила из заданной конституционной цели. Кто-то должен в правовом отношении опережать развитие правового сознания общества, иначе развитие будет только ретроградным. Значит, приходится, как ни грустно это в состоянии надвигающейся избирательной кампании, выбирать непопулярные позиции.

— Возвращаясь к оправдательным приговорам суда присяжных. История знает немало ошибок. И сейчас к этой теме очень часто обращается зарубежный кинематограф. Последний фильм «Зеленая миля», например. Значит, суд присяжных — все-таки не панацея от несправедливых приговоров?

— На самом деле за примерами вовсе не обязательно обращаться к иностранному кинематографу. Чем хуже наш Чикатило? Ведь до того, как его поймали, казнили нескольких людей!

Надо же учитывать реалии жизни, которые приводят к возможностям судебных ошибок. Именно поэтому в Европейской конвенции, вопреки общему требованию о том, что окончательные решения высших судебных инстанций пересмотру не подлежат, записаны исключения: кроме случаев, когда это необходимо для устранения судебной ошибки и возмещения причиненного в результате этих судебных решений вреда гражданину. Причем имеется в виду устранение не всякой судебной ошибки, потому что могли, например, выпустить виновного. Правосудие, особенно по уголовным делам, можно приравнять к источникам повышенной опасности. Это машина, давление которой физиология и психология живого человеческого существа выдержать не могут. И люди признаются, дают показания против себя, ведут себя неадекватно, мешая судебному разбирательству. Поэтому здесь нужны серьезные защитные механизмы, а не только бесконечно лживое требование обеспечить защиту прав потерпевших.

Материал подготовила Зайнап ТАРХОВА.  

Зайнап ТАРХОВА, Новосибирск «Труд» в Сибири», 27.02.2003 г.