Из первых уст

После событий 23 - 26 октября в Москве Георгия ВАСИЛЬЕВА представлять ни ивановским, ни каким-то другим читателям уже не надо. Генеральный директор мюзикла «Норд-Ост» все три дня находился в захваченном здании вместе со своими актерами и зрителями... Перед встречей с ним в клубе региональной журналистики нас предупредили: ребята, поаккуратнее, человек столько пережил, стольких похоронил, попробуйте не спрашивать о деталях. Мы решили ограничиться разговором о роли СМИ в этой ситуации. Но и без подробностей тоже не обошлось.

19 октября театр одного спектакля отметил год ежедневного показа. К этому времени «Норд-Ост» посмотрели более 300 тысяч зрителей. А 23 октября «Норд-Оста» не стало... Васильев, по его словам, появился в зале не сразу после захвата. Но никто еще ничего не понимал. «Мне пришлось сесть с краю, рядом - женщина в чадре, так что звонить я не мог». Только когда звонили ему, включал микрофон, чтобы абонент сам слушал, что происходит в зале, слушал чеченскую речь. Террористы, готовившие захват, бывали на спектаклях неоднократно, поэтому знали, кто он, знали Васильева в лицо. Задымила работавшая за сценой машина - Васильева послали разбираться (он и в дальнейшем выполнял роль некоего координатора, связиста между захватчиками и заложниками). После похода за сцену Георгию Леонардовичу удалось отсесть от шахидки, и появилась возможность говорить по телефону самому. Так вот - это к вопросу о СМИ, - связывающиеся с ним журналисты выдавали потом информацию в эфир со ссылкой на Васильева. Видимо, совсем не думали о том, что эта ссылка может оказаться роковой для него.

Террористы так и заявили: «Из зала идут звонки по сотовому, мы знаем, кто звонит». Но, к счастью, у них изменились планы, и вскоре они сами потребовали звонить родственникам о проведении антивоенных демонстраций. И как отреагировали на это СМИ?!

«Я понимаю, вокруг чего шла игра. Можно было выйти из ситуации разными способами, подвергая большему или меньшему риску жизнь людей, величие России и т.д. В это время кто-то принимал решение на счетах, сколькими из нас можно пожертвовать. Но у заложников был единственный способ защитить себя - звонить и взывать к общественности, чтобы обратили внимание... 800 человек в зале - живые люди... А по «Маяку» назавтра передали, что у заложников развился «стокгольмский синдром», они полюбили своих захватчиков...»

Васильев привел и третий факт, характеризующий действия СМИ в те дни. У него была возможность перебрасываться иногда фразами с Бараевым. В одной из таких бесед главарь сказал, что их задача - привлечь внимание к тому, что идет война. «Вы здесь в театры ходите, а там льется кровь. Мы могли бы поступить проще: зайти в метро и взорвать себя в вагоне...» Они хотели именно привлечь внимание... А СМИ твердили, что они сами не знают, чего хотят, что требовать демонстраций - это уж слишком.

По мнению директора «Норд-Оста», каждый мог стать тогда на «державную» или «гуманитарную» точку зрения. И первых надо благодарить за то, что они удержали информацию, которая могла бы повредить штурму, информационно обеспечили операцию, вторых - за то, что спасли много жизней. Одной на всех правды не было, каждый выбирал.

- Сам факт спасения такого количества людей, - говорит Георгий, - крупная удача организаторов штурма. С другой стороны, это было счастливое стечение обстоятельств, ведь наркоз подействовал не на всех. Среди сотрудников театра таких оказалось двое, среди всех заложников, вероятно, несколько десятков. А если бы наркоз не подействовал на кого-то из террористов! К счастливой случайности можно отнести и тот факт, что в момент, когда начал поступать газ, в зале не было мужчин-террористов. Ислам сыграл злую шутку. Даже соединить провода без команды мужчин шахидки не имели права.

Кстати, один из чиновников рассказывал потом о штурме следующим образом. Якобы спецназовцы взорвали стену зала и прямо со стены метко, в глаз, расстреляли всех террористок. Одну, когда она уже пыталась соединить проводки. Но неотключившаяся сотрудница театра по имени Галя, которая сама наблюдала все происходящее, увидела совсем другую картину. Спецназовцы бежали по ручкам кресел и добивали террористов выстрелами в глаз. И стену никто не взрывал, в этом Васильев убедился сам, побывав потом в здании.

По мнению Васильева, большинство заложников погибли не от газа, а от неорганизованности спасения. Вначале некому было выносить людей, потом оказалось, что нет шприцев с антидотом, потом забыли, что надо помечать, кому укол сделан, а кому нет... Первые привезенные в институт Склифосовского были мертвы, потому что сотрудников «Скорой» не предупредили о необходимости выправлять язык пациента - люди просто задохнулись. Жуткое дополнение к этому рассказу сделала ведущая нашей встречи: среди умерших было много грузных мужчин, их оставляли выносить на «потом», потому что тяжелы...

«Для меня чеченец и террорист - одно и то же...» - начала формулировать свой вопрос Васильеву молоденькая журналистка из Сибири. Он перебил ее: «Для меня это - живые люди. Я довольно долго общался с террористкой, которая сидела у главного детонатора. Она полтора раза смотрела «Норд-Ост», и судя по тому, как отнеслась ко мне, спектакль ей понравился. Религия не рекомендует им слушать инструментальную музыку, но девушка посчитала, что главное в спектакле - сюжет. Она написала мне по-русски арабскую фразу, которую я должен был произнести перед смертью. Когда кто-то из зала просился, извините, пописать, шахидка говорила: «Я терплю, и вы терпите, готовьтесь к смерти...» Это два разных мира, разных менталитета. И, когда они сходятся, не знаешь, кто прав, кто виноват. Я ни разу не слышал от заложников проклятий в адрес террористов. Они боролись за свою идею, мы - за свои жизни». И еще в продолжение этой мысли: «У немцев до сих пор комплекс вины,

они сумели пройти через это очищение. А мы - нет. Ко мне в зале подходили дети, так они не знают, что в Чечне идет война, что чеченцев в свое время выселяли... Нации приходится формировать образ врага. А я всегда пытался создавать консолидирующий позитив. После нашего спектакля люди говорили о возникающем чувстве единения. И если единение появляется на основе переживания за все случившееся в эти дни, - это тоже хорошо.

Но если начнутся погромы...»

Г. Васильев - человек творческий: «у меня специфичное мировоззрение, я готов понять каждого».

В день, когда состоялась встреча, Васильев подписал 300 уведомлений об увольнении со 2 января участников труппы. Надежды возродить спектакль очень мало. Многие фирмы, «засветившиеся» перед телекамерами в первые дни с обещанием помочь в восстановлении «НордОста», исчезли. Только фонд «Открытая Россия» дает средства для создания региональной версии спектакля, (не случайно Васильев согласился и на встречу в клубе региональной журналистики - это еще один из проектов фонда). Некоторые политики в этой ситуации тоже преследовали свои, корыстные, цели. Им было важно сказать в камеру правильные слова. А кто-то приезжал работать. И тот же Лужков отказался потом громко рассказать о реконструкции здания, за которую московские власти принялись сразу же, как это стало возможным, - пиар, мол, не буду... Пиар... Васильев обратил наше внимание на пикантный момент. Только в последний день СМИ стали говорить о захвате мюзикла, вначале речь шла о Доме культуры, о театральном комплексе. «Мы - коммерческий проект, и отношение к нам - как к дойной корове». То есть любое упоминание СМИ рассматривают как рекламу и возможность взять за это деньги.  

Любовь СЕРЕБРОВА, Иваново «Рабочий край», 20.11.2002 г.