На причины и последствия взрывного роста производства сельхозпродукции в стране после дефолта 1998 года существует немало противоречивых точек зрения. Свое видение ситуации в российском сельском хозяйстве в беседе с нашим корреспондентом высказывает руководитель Аналитического центра агропродовольственной экономики Евгения Серова.

Резюме

Евгения Серова, президент Аналитического центра "Агропродовольственная экономика" (АПЭ) Института экономики переходного периода, доктор экономических наук. Закончила экономический факультет МГУ, отделение экономической кибернетики. Работала младшим научным сотрудником во ВНИИ кибернетики в сельском хозяйстве ВАСХНИЛ (1983-84), ученым секретарем в центральном аппарате ВАСХНИЛ (1984-90), ведущим научным сотрудником в аграрном институте ВАСХНИЛ 1990-91), советником министра сельского хозяйства и продовольствия РФ по экономическим вопросам (1991-94). С 1994 года по настоящее время работает в Институте экономики переходного периода, с 1998 года по настоящее время заведует кафедрой прикладной микроэкономики Высшей школы экономики, с того же времени - президент АПЭ.

- Евгения Викторовна, каковы основные факторы роста российского АПК в последние годы?

- Первое - это сильный тренд импортозамещения, второе - быстрое восстановление реальных доходов населения. Боялись, что это будет очень длительный процесс, но, как оказалось, они восстановились очень быстро. В 1998 году разрыв между спросом и предложением (а импорт ушел из-за девальвации рубля) стал заполняться отечественными продуктами. Вся инфраструктура, созданная под импорт, мгновенно переключилась. В 1998 году мы были готовы использовать кризис себе на пользу, уже в октябре банки зарегистрировали кредитование небольших проектов в области переработки.

В сельское хозяйство начал инвестировать пищевик: в 1999-2000 годах на зерне зарабатывали до 400 % годовых. После кризиса, как и прежде, в сельском хозяйстве все было "за три копейки" - как в 1994 году во всей экономике. Инвесторы хватали активы. Деньги пришли не только из пищевой промышленности, но и из других секторов. Если мы с вами посмотрим динамику, то за три года после кризисного 98-го среднегодовой темп роста в сельском хозяйстве у нас более 6 %, выше средних по экономике. В России на селе таких темпов роста не было лет тридцать. При том что сейчас, как мы с вами прекрасно понимаем, объемы выпуска занижают, а до 1992 года старались завысить. Если мы сохраним хотя бы 4 % роста еще три года, мы восстановим валовой объем производства уровня предреформенного 1990 года.

Пищевая промышленность у нас тоже начала быстро расти после 98-го года. В 2002 году у нас средний темп роста чуть ниже, чем в 2001-м, но по отдельным секторам продолжается его увеличение. Мясомолочная промышленность, которая начала расти только в 2000 году, продолжает свой рост. Но здесь ситуация по сравнению с остальным сельским хозяйством хуже, потому что спад был гораздо глубже и, соответственно, объемы производства дореформенного уровня по многим показателям не будут достигнуты еще долго, а возможно - никогда. Хочу обратить ваше внимание: сравнение с предреформенным уровнем производства не означает, что по каждому продукту стоит задача достигнуть того же объема производства. Возможно, нам просто не нужно производить столько на своей территории.

Важен не столько темп роста сам по себе, сколько его качество. Рост идет, в основном, за счет интенсивных факторов. У нас впервые за всю историю прирост производства молока идет при параллельном сокращении поголовья. Что значит получать 7 тысяч литров молока от одной коровы или от двух? КПД существенно выше, если это молоко вы получаете от одной коровы. Единственное, что мы начинаем при этом терять - теленок. Но специализированного мясного скотоводства (когда корову держат, чтобы она не молоко давала, а теленка), у нас нет и не было.

Интенсифицируется молочное производство, в растениеводстве применяются минеральные удобрения, покупаем технику. С 1999 года у нас начался рост сельхозмашиностроения. В первые два года был зафиксирован 200 %-ный рост тракторного машиностроения, комбайнового машиностроения, больше стали производить мелких навесных орудий. Резко увеличиваются привесы, надои, количество яиц на одну несушку и т. д.

Рост идет не за счет старых мощностей, за счет инвестиций происходит реструктуризация сектора, мы переходим на новые технологии. Это как раз то, что нужно было от реформ.

Произошло это изменение психологии менеджмента. Есть такой "самооправдывающийся прогноз": если прогнозирую, что роста не будет - я не реинвестирую, кладу в карман, вот роста и нет. Мы с Мировым Банком в июле 1998 года проводили исследование: только два человека из 550 опрошенных в восьми регионах страны прогнозировали рост в сельском хозяйстве в ближайшие два года. А он начался через три месяца - пошло реинвестирование. Что делает политик, который регулирует сектор и не верит, что в нем начнется скорый рост? Его волнуют не инвестиции, его задача сохранить минимум: Чтобы поголовье скота до нуля не вырезали, чтобы земли полностью не деградировали. В июле 1998 года мы сделали вывод, что нам нужен пусть маленький, пусть символический рост, даже в полпроцента, лишь бы сменить психологию людей, принимающих решения. Ведь рост - это не только экономика, это еще и социальная психология.

Тот, кто понял (если говорить о бизнесе), что "окошечко возможностей" в 98-м году, которое можно было использовать, а можно было не использовать, открылось на два-три года, и надо сделать все, чтобы оказаться вполне конкурентоспособным, когда импорт вернется, тот выиграл. Тот, кто просто "снял пенки" и ничего не сделал для повышения своей, хотя бы внутренней, конкурентоспособности, уже в 2002 году начал терять, потому что "окошечко" закрывается.

Обратите внимание, что сельское хозяйство росло после кризиса быстрее промышленности. Это интересный феномен, потому что у нас всегда считалось, что сельское хозяйство - это "черная дыра". Но если мы с вами посмотрим развитие, то после Второй мировой войны почти во всех странах ОЭСР производительность труда и эффективность производства в сельском хозяйстве росла быстрее, чем в промышленности. То, что мы сегодня имеем в сельском хозяйстве, это закономерно, не выбивается из общих мировых тенденций. Сельское хозяйство - это единственный из крупных секторов экономики, который постоянно относительно сокращается. Политики и журналисты любят говорить, что у нас агропромышленный комплекс - это треть экономики страны. Это значит, что у нас слаборазвитая и отсталая экономика, только Турция имеет долю сельского хозяйства в экономике больше, чем Россия. В остальных - это считанные проценты. И оттого, что сельское хозяйство сокращается, происходит естественный отбор, выживают только самые эффективные хозяйства, поэтому и эффективность нарастает в этом секторе быстрее, чем в других, расширяющихся.

Продовольственную безопасность у нас трактуют, как в странах третьего мира. По поводу того, что "если не произведем" и "вентиль перекроют, есть будет нечего" - это нелепица полная, потому что мировой рынок переполнен продовольствием. Европа, США и другие развитые в аграрном отношении страны всю свою политику нацеливают на ограничение производства в сельском хозяйстве. Проблема продовольственного обеспечения - это программа не аграрная, а социальная. Сомали - голодная страна не потому, что мало производит, а потому, что в ней нет денег, чтобы купить продовольствие. Если аграрной Сомали оказывают продовольственную помощь, то местный крестьянин не может продать свой продукт (потому что в страну привезли из Европы или Америки гуманитарную помощь), значит, он не может заработать… В экономической теории это называется "порочный круг бедности". Спасение - в повышении жизненного уровня.

И страшен не столько высокий импорт, сколько отрицательное торговое сальдо. У вас может быть очень высокий импорт, но если у вас столь же высокий экспорт (вывозите сырье, мясо, ввозите - кофе и бананы), то все нормально. Импортозамещение, с одной стороны, укрепляет продовольственную безопасность страны, с другой - открывает рынок для отечественного производителя. Отечественный производитель может увеличить свое производство, так как на его продукцию вырастает спрос. Мы вроде бы успели воспользоваться плодами импортозамещения. Однако, мы с вами говорим о продовольствии, а продовольствие - очень низкоэластичный товар, то есть доходы населения падают, а потребление продовольствия снижается гораздо в меньшей пропорции. Человек, прежде всего, отказывается от непродовольственных товаров, а продукты продолжает потреблять. Отечественные производители получили большой стимул к производству. Как вы помните, произошло схлопывание финансовых рынков, инвесторы искали, куда вкладывать средства. Это оказались маленькие проектики с быстрой оборачиваемостью: колбасный цех, мельничка, хлебопекарное предприятие, консервный заводик. Резкий всплеск вложений в пищевую промышленность потянул за собой инвестиции в сельское хозяйство. Плюс к этому импорт стал ограничен, все компании, которые раньше работали в России на привозном сырье - Черкизовский завод, "Данон", "Вимм-Билль-Данн" - перешли на отечественное. Ввозить из-за рубежа стало невыгодно, а чтобы покупать внутри страны, надо было сначала инвестировать. Инвестиции в сельское хозяйство до сих пор растут быстрее, чем по экономике в целом, а пищевая промышленность вообще все эти годы держит первое место по темпам роста.

Почему в 1998 году произошел рост в сельском хозяйстве? Ведь примерно та же ситуация складывалась в стране в 1992 году. В 98-м году у нас девальвация рубля четырехкратная, в 92-м - сорокакратная. В 98-м все вдруг начинает "фонтанировать", в 92-м у нас спад производства, приток импорта. Черкизовский завод в 1994 году ввозил мясо из-за границы в сто раз дороже, чем можно было купить внутри страны. Что такое Черкизовский завод, сколько ему нужно ежедневной поставки мяса? Это объем нескольких десятков районов производства. В 1992 году было 35 %-ное перепроизводство в среднем в сельском хозяйстве, но насыщения потребительского рынка не было. Государство в 1992 году одномоментно ушло, а новой инфраструктуры создано еще не было, производитель не имел каналов для достижения своего потребителя. Если вы помните 92-й год, то в городах было еще не полное насыщение рынка: все-таки не 25 сортов сыра, молоко не весь день на прилавке и только одного сорта и т.д. Некому было "доставить". К 1998 году вся эта кровеносная система, инфраструктура, которая могла обслужить потоки от производителя к потребителю, была уже создана. Другой вопрос, что второго "98-го года" не будет. Страна второй такой "подарок судьбы" уже просто не переживет.

- Вы можете выделить тенденции, присутствующие в сельском хозяйстве сегодня?

- Первое, что бросается в глаза, - это концентрация производства. К чему нас толкал Мировой Банк, весь Запад, привыкший жить в фермерском окружении: "Будут у вас фермеры, все у вас будет". Но мы не можем начать с чистого листа, у нас есть собственная история. Любой теоретик считает, что задачу надо вернуть к исходу. Исходное - это мелкий фермер. Но у нас основным производителем все равно остается крупный производитель. И концентрация идет дальше, и в фермерских хозяйствах, и не обязательно горизонтальная (когда каждая производственная единица становится крупнее). Идет вертикальная интеграция в продовольственной цепи: следующий по продовольственной цепочке элемент начинает интегрировать нижестоящие, т. е. перерабатывающий завод приобретает или начинает жестко координировать сельскохозяйственного производителя, розничная торговля начинает координировать поставщиков продовольствия и даже сырья...

Рост позволил нам понять, в чем мы эффективны, что нам стоит продолжать производить, а что дешевле закупать за границей: что у нас, грубо говоря, кофе и бананы, а что - зерно и молоко. Рост позволяет нам выявить, в чем мы конкурентны (внутри страны, на мировых рынках), и скорректировать внутреннюю и внешнюю политику, уточнить переговорную позицию по Всемирной торговой организации, перейти от реорганизации, реформирования хозяйств, земельной реформы к регулированию рынков.

Российская статистика вычленяет три типа сельхозпроизводителей: сельхозпредприятия (наследники колхозов и совхозов), личные подсобные хозяйства (ЛПХ) и фермеры. Все эти понятия определены относительно. Фермер - это тот, кто зарегистрирован, как фермер. А если у него 6 тыс. га и 100 человек в найме, чем он отличается от соседнего кооператива?.. Фактически ничем. На другом полюсе статистика выделяет фермеров без земли (они на "силаевские" миллионы закупили технику, и обрабатывают чужую пашню - неплохой бизнес). С другой стороны, у нас есть ЛПХ, которые не регистрируются как производственные единицы, и соответственно не платят никаких налогов, у них бывает до пятидесяти гектаров. ЛПХ, фермеры, сельхозпредприятия - это все факты юридические, но не экономические. Страна готовится к сельскохозяйственной переписи. Нам нужно определение сельхозпроизводителя (фермера, бауэра). Каждая страна мира его имеет. В Америке фермерский "порог" - больше 1000 долларов продаж в год. А у нас сидит человек в доме, вокруг которого три куста помидоров и куст смородины, а его считают фермером и сельхозпроизводителем. Парадокс. Если вы каждый день готовите себе еду, никто же не включает это в пищевую промышленность. Если вы в воскресенье что-то починили в своем авто, этот результат не включают в сферу услуг. Надо сказать: "Вот от этого уровня (столько-то земли или столько-то голов КРС, или столько-то пчелосемей и т. д.) - сельхозпроизводитель, а до него - домашнее хозяйство, и мало ли что в нем делают". Есть люди, которые дома телевизоры собирают - это опять же в промышленность не включается. Мы с 1987 года все привыкли делать дома, так если бы мы все это включали в статистику, у нас бы и спада никакого не было.

ЛПХ дает сегодня около 50 % валовой продукции сельского хозяйства. Что они производят? Фрукты, овощи, мясо, молоко - это все дорогие продукты, на которые цены росли гораздо быстрее, чем на зерно, подсолнечник, сахарную свеклу - то, что производят сельхозпредприятия. Так как у нас доля секторов считается в текущих ценах, это тоже отразилось на росте доли ЛПХ, на самом же деле фактически в подсобных хозяйствах в физическом отношении выросло лишь производство картофеля и овощей. К тому же как только у нас достигается какая-то экономическая стабилизация, доля и производство ЛПХ начинают падать. Помните, у нас в 97-м году был небольшой стабилизационный момент, как говорят классики, "перед бурей". Картошку тогда перестали сажать. Экономисты связывают это с альтернативными издержками труда. Если у вас есть гарантия, что вы, как журналист, напишете статью, у вас ее обязательно возьмут и заплатят, вы лучше сядете и профессионально сделаете то, что умеете, а не будете сажать картошку. Если у вас нет уверенности, то вы "на всякий случай" картошку посадите. Спад производства картофеля в личных подсобных хозяйствах может служить нам индикатором стабилизации в экономике. Сильные хозяйства, сильные фермеры не разрешают своим работникам вести личное подсобное хозяйство. Тебе нужно мясо - покупай в своем хозяйстве по льготной цене. Потому что наличие ЛПХ (это показывают и наш многолетний и мировой опыт) ведет к отвлечению сил, потерям времени и прямому воровству из "материнского" хозяйства. ЛПХ - это механизм выживания населения в тяжелых экономических условиях.

- В чем конкурентно российское сельское хозяйство?

- По моему мнению, мы почти доказали свою состоятельность по зерну и подсолнечнику, они вполне конкурентны на мировом рынке. По зерну мы завозим только кукурузу, рис, пивоваренный ячмень. Вы помните, мы запрашивали "гуманитарную помощь" - фактически американцы заставили нас не экспортировать продукты. Мы на два года ушли с рынка, а на нем надо все время сидеть: если ты день сидишь, а день - нет, то теряешь клиентуру. На тех, кто завизировал договор о поставке гуманитарной помощи, можно заводить прокурорские дела. Это было преступление против России. Кстати, если принимать закон о продовольственной безопасности, одним из его положений должно быть регламентирование того, кто, когда и при каких условиях может запросить гуманитарную помощь. У нас группка людей вдруг приняла решение о ввозе зерна в Россию (не только зерна, но и мяса). К тому же, гуманитарная помощь распределялась кучкой отобранных без конкурса компаний, которые получили бесплатные оборотные средства и преференции на рынке.

По овощам и молочным продуктам мы однозначно, вполне конкурентны на внутреннем рынке, и можем полностью себя обеспечивать (имеются в виду овощи массового производства открытого грунта, не авокадо и артишоки). Картофелем мы давно самообеспечены. Меня не оставляет мечта, что мы станем его нетто-экспортерами. У нас с вами "в подбрюшье" Иран, Афганистан, Азербайджан, где картофель не растет или растет, но очень плохой. Все наши картофельные территории - это волжский бассейн: Чувашия, Рязань, Нижний, Мордовия, Мари-Эл и т. д. Спрос на картофель на южных границах страны нетребовательный, туда не нужно поставлять продукт европейского качества. Они купят и то, что мы производим, лишь бы дешево было.

По свинине и птице ситуация сложнее. Русско-американская "война" была бессмысленная, потому что с нашей птицей конкурируют не американские окорочка, а европейские свинина и говядина. По говядине, на мой взгляд, тот самый случай, когда мы опоздали навсегда. Для того, чтобы стать конкурентным по ней (хотя бы на внутреннем рынке) нужно гораздо больше времени, чем то, которое было нам отпущено 1998 годом. В России (за исключением, может быть, Калмыкии и Тувы) исторически не было мясного скотоводства. У нас нет хороших пород, технологий, кадров, умеющих этим заниматься. Можно, конечно, инвестировать, но, вкладывать можно и в банановое производство, и при определенных усилиях мы добьемся конкурентности с Коста-Рикой. Однако цена этого будет столь велика, что, на мой взгляд, лучше вложиться в зерно и подсолнечник, заработать на них и закупить говядину в Китае или Аргентине.

Распространено мнение, что дешевое зерно - это основа роста мясного производства. Даже если зерно будут давать даром, мясное производство определяется не стоимостью зерна, а наличием покупательских возможностей по приобретению конечного продукта. Перспектив экспорта свинины, говядины или птицы у нас в обозримом будущем нет - все это производство должно быть ориентировано на внутренний рынок. Поэтому надеяться, что дешевое зерно подстегнет мясное производство, нам не приходится. И не стоит сопротивляться вывозу, его надо максимально поддерживать. Занимать рынки там, откуда ушли американцы, австралийцы и канадцы.

Американские окорочка - это продукт потребления бедных, а отечественную парную курицу потребляют условно богатые. Если бабушка с полтинником в кармане идет на рынок и не находит там ножку, она не переключается на нашу птицу, а покупает чуть больше картошки, хлеба, макарон. Вторая часть населения видит, что по цене парной курицы можно приобрести говядину, и переключается на нее. Потому что нас приучили, что это - это более качественное мясо, чем курица. Европа очень сильно субсидирует свинину и говядину на нашем рынке, особенно последнюю, поэтому ближайший конкурент нашей птице - это не окорочок, а говядина. Почему-то руководители птицефабрик подняли вопрос, что их душит американский окорочок. По статистике ввоз "ножек Буша" на тот момент не увеличился, зато резко вырос импорт говядины, а еще в январе ввели единый сельскохозяйственный налог, по настоянию "защитника аграрников" Кулика. Он в первую очередь и ударил по птицефабрикам, потому что все они в момент оказались "индустриальными предприятиями", и налоговое бремя выросло у них в 10 раз. Причем здесь американские окорочка, я никак не могу понять. Здесь "душитель" сидит внутри страны.

Произошли изменения в аграрном истеблишменте. Появились союзы производителей, лоббисты. Они дробятся, стремятся выражать эти узкие интересы. Но сельское хозяйство пока отстает, все вновь созданные движения и старая аграрная партия, на мой взгляд, - это вещи политические и, как лоббисты интересов села, практически не выступают.

Происходит ослабление регионализации. В 1998 году вся политика делалась в регионах, до сих пор в стране идут бесконечные торговые войны (это не только торговые барьеры, но и демпингование). Например, Татария и Башкирия со своих нефтедолларов могут себе позволить субсидировать свое молочное производство в таких объемах, что Чувашии и Вятке на этом рынке делать нечего. Это нечестная игра. Страны договариваются между собой, чтобы так не играть, а у нас регионы не могут сесть за общий стол. Екатеринбург субсидирует свои птицефабрики так, что Пермь и Челябинск могут с этого рынка уходить. Кое-где у нас проводят интервенции, вводя минимальные гарантированные цены: это разрыв рынков, что для страны опаснее, чем пограничные столбы.

Идет наступление на бюджеты регионов, это имеет и позитивный аграрный эффект, сельскохозяйственная политика все более и более вытягивается на федеральный уровень. Мы очень много говорим о том, как сильно мы хотим поддерживать сельское хозяйство, поэтому в обществе сложилось мнение, что сельское хозяйство у нас облагодетельствовано. На самом деле мы одна из самых либеральных в этом смысле стран. Средневзвешенный импортный тариф у нас сегодня меньше 15 %, пики бывают до 30 % - на птицу. В Польше пики - 180 %, в среднем по Европе - 70-80 %.

Главный элемент показателя уровня государственной поддержки сельского хозяйства (PSE) - это разрыв цены между мировой и внутренней по каждому отдельному продукту. Если разрыв цены положительный, мировая цена ниже, чем внутренняя, это значит, что сельское хозяйство поддерживается. Если наоборот, то оно налогооблагается. Если у вас отрицательный разрыв, то деньги из ельского хозяйства изымаются. При этом, обратите внимание, не важно, сколько вы тратите на сельское хозяйство из бюджета. Как, зарабатывая на этой политике деньги, поддержать сельское хозяйство? Импортным тарифом. Вы можете установить на все продукты тариф в 150 % - это и поддержка сельскому хозяйству, и деньги в бюджет. Наша же политика дает массу других примеров. Например, мы тратим деньги на компенсацию покупки минеральных удобрений, что приводит в наших условиях к тому, что цены внутри страны выше, чем за рубежом, а деньги из сельского хозяйства изымаются. Это одна из основных программ поддержки сельского хозяйства на федеральном уровне.

При вступлении в ВТО хуже не будет, не от чего сельскому хозяйству России пострадать. Вступая в ВТО мы гармонизируем свое законодательство - для своего экспортера. Сельское хозяйство, по крайней мере, не проиграет, а скорее всего - выиграет. Понятно, что дополнительных 16 млрд долларов на поддержку сельского хозяйства у нас в бюджете не найдется (эта сумма стоит в нашей переговорной позиции - на уровне переговоров это душу греет, а сельскому хозяйству ни холодно, ни жарко). Поэтому нам прямая дорога в Кернскую группу стран (Канада, Австралия, Новая Зеландия), настаивающую на максимальной либерализации торговых режимов.

- Евгения Викторовна, вы можете спрогнозировать, что ожидает наше село в дальнейшем?

- Это будет определяться двумя противоположными тенденциями. С одной стороны, положительная тенденция - мы накопили положительные факторы: вложение инвестиций, интенсификация и реструктуризация производства, обучение менеджмента, смена менталитета. Это все будет подталкивать вверх. С другой стороны "окошечко возможностей" закрывается, рубль ревальвирует, импорт наступает, экспорт снижается. Это давит вниз. Конкретное соотношение этих двух тенденций будет зависеть от огромного количества факторов, которые я предсказывать не берусь: это и погода, и политические расклады, позиция других стран, конъюнктура мировых рынков. Ближайшие 5-6 лет тенденции будут бороться, но уже сегодня ясно, что 6-7 %-ного роста не будет. Если будем удерживать свои 4 %, это очень хорошо.

Очевидно, что в ближайшей перспективе будут преобладать крупное производство. Хотя вертикальная интеграция, аграрные холдинги - это все-таки не надолго. Крупные структуры, которые сегодня создаются, сталкиваются с двумя основными проблемам. Первая - это управляемость: верхушка не может отслеживать состояние дел на периферии. Во-вторых, холдинги вскрыли проблему избыточности рабочей силы в сельском хозяйстве. Ни в одной развитой стране мира на селе не работает 13 % всех занятых. По моим расчетам, для того, чтобы нам значительно повысить производительность труда, необходимо вывести 5/6 работников, занятых сегодня в сельском хозяйстве. Как у нас выводят? Садят в ЛПХ то же молоко производить. В Чувашии заставляют молочные заводы скупать его у населения по повышенной цене: объясняют, что населению надо помочь. Но это же задача государства! Почему частный бизнес должен помогать населению? Вывести из сельского хозяйства - значит дать неаграрный источник дохода, а у нас в сельской местности его нет. И государство этим почти не занимается.

Снижение численности достигается одним простым способом - созданием неаграрной занятости. Сегодня председатель СПК не может уволить ненужных ему людей, потому что у него они же разворуют посевы, сожгут дом, машину и т.д. Он просто не может их "выбросить", потому что люди уходят "в никуда". В городе так проблема не стоит, а на селе дело обстоит именно так. Единственный способ решения - это государственная политика. Здесь - как снежный ком если я увольняю лишних работников с сельхозпредприятия, оставшиеся получают в 4 раза больше. Человек, получающий не 2 тысячи, а 8, хочет уже не "под горшок" стричься, а обслуживаться в приличной парикмахерской, не сам что-то шить по ночам, а закажет портнихе. Появляется спрос на другие услуги, которые тем людям, что уволены, дают источник заработка.

Почему еще у меня такое отношение к холдингам? Что это за структуры? Арендуется 200 тысяч гектаров, нанимается 10 % местного населения, привносятся свои оборотные средства, назначается внешний менеджер. Он там не живет, социальными нитями с местным населением не связан, никому ничем не обязан и никого не боится, поэтому может спокойно увольнять невостребованных производством работников. Остальные 90 % населения остаются без источника доходов. Идет маргинализация сельского населения, и мы скатываемся к проблеме третьего мира - "сельской бедности". Холдинги сами создают себе могильщика, потому что маргинализация населения приводит к тому, что оно начинает громить производство. При опросе руководителей шестнадцати холдингов, работающих на юге России, только один подтвердил, что занимается социальными программами для местного населения. И это не потому, что он хороший, а потому, что ему жить хочется.

- Как вы оцениваете государственную лизинговую программу и перспективы отечественного сельхозмашиностроения?

- С самого начала, с 1994 года, отрицательно отношусь к лизинговым программам, федеральным и региональным, и очень пессимистически, но с болью, смотрю на перспективу отечественного сельхозмашиностроения. Помимо того, что это экономическая проблема, это еще и большой социальный вопрос. К сожалению, наша лизинговая программа нацелена на создание государственной монополии, которая не позволяет формироваться в АПК нормальному лизинговому процессу. С 1994 года государство назначает одну компанию, раньше это был "Росагроснаб", теперь - специально созданный "Росагролизинг". Выделяются бюджетные деньги на лизинговые операции, при сдаче в лизинг по государственной программе имущество ставится на баланс сельского хозяйства, которое не платит налога с имущества. Как вы понимаете, лизинговая компания облагодетельствована дважды: получает бесплатные оборотные средства от государства и налоговую льготу. В этих условиях ни одна другая лизинговая компания возникнуть не может в силу своей неконкурентоспособности. Кстати, сельскохозяйственный лизинг - это очень выгодный бизнес, он менее рискован, чем лизинг самолетов.

Если бы не было государственного лизинга, страна была бы покрыта частными лизинговыми компаниями. Уже в 1995 году на Владимирском тракторном была попытка создать свою лизинговую компанию, сейчас в Красноярске пытаются что-то сделать…. Но они оказываются неконкурентны против государственного монстра.

Как только показатель "цена/качество" на западную технику сравняется с отечественной, а мы к этому уже идем, завтра в России будут финансовые империи (а мировой рынок сельхозтехники безумно конкурентный), которые смогут на демпинговых условиях начать лизинговые операции - за 2-3 года. Сегодня что-либо делать уже поздно, нынешнюю программу лизинга надо было отменять вчера. Нужно было делать то, что мы сделали с кредитованием. Начиная с 2001 года, когда мы начали новую программу, по всей стране с сельским хозяйством стали работать более двухсот банков: они конкурируют, соответственно улучшают условия кредитования. А государственная программа лизинга лишь вздувает процент. Сегодня в лизинге самая большая маржа - именно в сельском хозяйстве. Это тот самый случай, когда мы выделяем деньги из бюджета, а на самом деле обкрадываем сельское хозяйство. Попутно еще и разоряем сельхозмашиностроение.

- Насколько обоснованны разговоры о пресловутых "ножницах цен"? Аграрии очень любят сравнивать литр молока и литр солярки. Может, это в советские времена был диспаритет?

- Сам термин ввел еще Троцкий. В наше время паритет резко изменился в 1992 году в связи с либерализацией цен, потому что в СССР, действительно, цены были искусственно завышены в пользу сельского хозяйства в обе стороны (поэтому в Советском Союзе и мяса ели больше, чем в Великобритании): и стоимость ресурсов, и наценки в пищевой промышленности были меньше, чем в среднем по миру. При либерализации цен - резкое изменение соотношения. Оборотный капитал ушел из сельского хозяйства за год, в тот момент не было кредитной системы, чтобы его восполнить. Финансовый кризис мы хлебаем полной чашей до сих пор.

- Что будет с предприятиями-банкротами в АПК?

- Вся страна два года находится в маразме - все областные департаменты сельского хозяйства делят предприятия на группы по финансовой устойчивости, навешивают чиновничьи ярлыки. Попавшим в последнюю группу уже не выкарабкаться, этим хозяйствам никто никогда не даст кредиты. Предположим, назвала я вас финансово несостоятельным, а вы, может, еще не банкрот, но с вами уже никто не разговаривает. Государство должно позаботиться: а) о сохранении государственной инфраструктуры (закрывается сельхозпредприятие - пропадает социальная инфраструктура территории); б) о занятости; в) о том, чтобы фонды остались в сельском хозяйстве. Власть должна заниматься социальными и инфраструктурными вопросами, а остальное - это вопрос менеджмента.  

Дмитрий ВИНОКУРОВ, Ижевск. "Деловая репутация", № 13, 8.04.2003 г.