Сказать, что в России олигархов не любят, это не сказать ничего. Если бы испытываемые к ним чувства широких масс трудящихся (и нетрудящихся тоже) обладали способностью убивать, ни один мало-мальски известный олигарх в живых бы не остался. Доморощенные миллиардеры-миллионеры наверняка отдают себе в этом отчет. Это, в частности, подтверждается появлением фильма "Олигарх", призванного показать супербогатого бизнесмена с человеческим лицом и тем самым склонить общественное мнение к более лояльному отношению к российским буржуа.

Олег Владимирович КИСЕЛЕВ, председатель совета директоров "Медиа-Социум", выступая перед журналистами региональных изданий с докладом об истории зарождения класса буржуазии в современной России, не стал делать акцент на человеческом лице высшей касты российских предпринимателей. Он постарался объективно показать ход событий, приведших к тому, что в стране появилась прослойка супербогатых людей, оторвавшихся в своем материальном благополучии от остальных сограждан на космическое расстояние. Взгляд Олега Киселева интересен тем, что он сам относится к категории олигархов. Достаточно сказать, что он был создателем и первым президентом Альфа-банка. Несмотря на объективность и, я бы даже сказала, честность Олега Владимировича, всей правды он нам все же не сказал по вполне понятным причинам. О ней узнают поколения людей, которые будут жить после завершения жизненного пути тех, кого мы сегодня так крепко "любим". Итак, слово олигарху.

УСПЕТЬ ДОБЕЖАТЬ ДО КАНАДСКОЙ ГРАНИЦЫ

- Годом рождения российской буржуазии можно считать 1988 год, когда вышел закон о кооперации. Коммунистическая идеология преподносила частную собственность как инструмент к получению добавочной стоимости. Легковой автомобиль можно было иметь, а грузовой нельзя, потому что это орудие эксплуатации. Но даже в советское время были люди, которые понимали, что частная собственность - это не автомобиль, не лопата, не костюм. Это инстинкт. Его отрицание приводит к огромным социальным потерям, конфликтам и деформациям. Одна из них заключается в том, что у нас нет уважения к частной собственности, и это сегодня одна из существенных проблем.

Но вернемся к той прослойке людей, которая накануне 1988 года была психологически готова к переменам. Их в основном называли цеховиками, которые в советское время занимались подпольным бизнесом. Они-то и стали движущей силой кооперативного движения. Однако кооперация призвала к активности не только цеховиков, которых я условно называю авантюристами, вышедшими из подполья, но и людей из научной среды. Из науки стали уходить преуспевающие ученые. Я таких встречал немало. Михаил Ходорковский, к примеру, был вполне преуспевающим ученым-химиком, Каха Бендукидзе считался выдающимся микробиологом. Я небезуспешно занимался физикой и имел вполне реальную перспективу дослужиться до члена-корреспондента академии наук.

Что толкнуло нас на довольно скользкий тогда путь? Думаю, толкнуло вдруг открывающееся ощущение свободы. Мы были преуспевающими и довольно карьерными ребятами. Но при этом у нас не было главного - ощущения внутренней свободы, чувства полета, которое давало свое дело. Свобода позвала за собой, но ей пришлось принести кое-что в жертву. Нас не понимали, с нами перестали здороваться. И все же это был чудесный, романтический период, один из лучших периодов моей жизни, и не только моей. Он продолжался до начала 90-х годов.

А дальше у коммунистической партии возникло ощущение, что в стране что-то происходит не так. Общество быстро разобралось, что кооператоры - это барыги, что они наживаются, пользуясь несовершенством системы. Это так и было. Ресурсы предприятий перекачивались на свободный рынок. И те, кто занимался этой перекачкой, существенно богатели. Вкус и прелесть денег мы ощутили не сразу. Лишь по прошествии некоторого времени стало понятно, что они становятся важным элементом нашей жизни и мерилом успеха.

Общество разочаровалось в кооператорах, а мы поняли, что для нас наступает ледниковый период. Кооперативы стали прикрывать. Надо было сворачивать бизнес. Но выпущенного из бутылки джинна уже было трудно загнать обратно. Это не значит, что мы были готовы бороться за свободу на баррикадах, идти против огромной махины под названием "советская власть". Вместо этого мы стали готовиться к эмиграции. Мы уже наметили для себя, что должно произойти в стране, когда надо упаковывать чемоданы и уезжать. К примеру, первый офис Альфа-банка был разделен на две части. В одной мы сидели, а в другой располагался маленький склад, где мы хранили на всякий случай свои вещи, чтобы можно было быстро подхватиться, сесть в машину (если будут закрыты аэропорты) и через украинскую границу проскочить в Польшу. На украинско-польской границе у нас были прикормленные пограничники. На случай закрытия бензоколонок мы держали в запасе несколько канистр с бензином, чтобы хватило "добежать до канадской границы". Некоторые из нас заранее съездили в Америку посмотреть, где мы будем жить. Какие деньги для этого нужны и как их начать перевозить.

ТОЛЬКО ЛЕНИВЫЙ НЕ СОЗДАВАЛ СВОЙ БАНК

И вдруг наступил 1991 год, который коренным образом все изменил. Надо отметить, что в то время российские буржуа поголовно были очень не политизированные, не представлявшие, кто они такие. Идентифицировать себя с капиталистами? Ну что вы. Мы ходили на майские демонстрации вместе со всем народом. В лучшем случае у отдельных индивидов были зачатки разделения: кто за Горбачева, кто за Ельцина. Я, например, в стан Ельцина попал совершенно случайно. Меня пригласили друзья на одно майское мероприятие в киноконцертном зале "Россия". Сказали: "Давай приходи, пивка попьем, поговорим". Я пришел и увидел коридор людей. Я прошел через него, как через роту шпицрутенов. Это были такие рожи... Они кричали мне: "Убирайся в свой Израиль", что-то бросали. Пройдя от начала коридора до конца, я стал демократом, еще толком не соображая, что это такое.

Сильная политизация моих коллег началась в 1991 году. 99% во время путча были на стороне Белого дома. Сейчас многие рассказывают, как грудью закрывали Ельцина. Я никого не закрывал. Максимум смелости у меня хватило на то, чтобы возить туда деньги и продукты и быстренько оттуда уезжать. Было страшно. Но в эти дни мы созрели для того, чтобы отстаивать свершившиеся завоевания.

Дальше начался процесс, который призвал к практической исполнительной власти Гайдара и его команду. К власти пришли реформаторы, причем те, кого мы могли назвать своими ребятами. Диалог с нами они начали, как диалог с равными. Вот тогда и возникла категория российских предпринимателей, которая начала оказывать влияние на принятие политических решений. В то время это не носило налета личной заинтересованности. Мы боролись не за свои предприятия. Какие это были тогда предприятия. Мы боролись за системные изменения.

Первое, что сделал Гайдар, это освободил внешнеторговую деятельность, а затем он дал свободу банковскому предпринимательству. И что получалось? Продаешь сырье за границу - получаешь доллары. При той инфляции перевод долларов в рубли давал огромную прибыль. Снова покупаешь сырье и продаешь его. С рентабельностью меньше 200-300% никто не связывался. Капиталы, получаемые от продажи сырья, стали концентрироваться в банках. Возникла возможность зарабатывать не только по схеме "деньги - товар - деньги", но и по формуле "деньги - деньги". Только ленивый не создавал тогда банк. Я не говорю, что это плохо или хорошо. Так было.

ЧЕРНАЯ ПОЛОСА -ЗАЛОГОВЫЕ АУКЦИОНЫ

А дальше объявили приватизацию. Мы стали через чековые фонды скупать ваучеры, не слишком четко представляя, что будем с ними делать. Потом мы стали разбираться, что приобрели. А разобравшись, выяснили, что мы контролируем значительную часть экономики. Главное из того, что приобрели, это ответственность, потому что прибыли не было. Были убытки, долги по зарплате и налогам. Вот тогда и началось то, что мы до сих пор расхлебываем. Лоббирование интересов своих предприятий привело к коррупции, размах которой достиг наиболее ощутимых масштабов в период под названием "залоговые аукционы". Его я называю черной полосой. После окончания ваучерной приватизации оставались огромные куски существенно важной для экономики государственной собственности. Вокруг этих кусков и завязалась борьба. Тогда-то Владимир Потанин и группа примкнувших к нему особо одаренных людей придумали залоговые аукционы. Я не участвовал в них. Мне не досталось. Я пытался пролезть, но меня аккуратно выдавили. Тогда сложился круг особо обозначенных властью людей, которых через проведение залоговых аукционов НАЗНАЧИЛИ очень богатыми людьми.

Именно после залоговых аукционов в обществе появился настоящий олигархический капитал. Находящиеся у олигархов финансовые ресурсы привлекли к себе ресурсы интеллектуальные, в том числе и медийные. Возникли некие соперничающие между собой феодальные государства-корпорации со своими законами, банками, службами безопасности. В результате в России появилась угроза распада на олигархические феодальные государства. Никто особо экономикой не занимался. Качали нефть, продавали металлы и наращивали мощь. Не знаю, к чему бы это привело, если бы не кризис 1998 года.

Но сначала был 1996 год - второе президентство Ельцина. Напуганные возможностью прихода к власти коммунистов, мы совершили ошибку, навязав Ельцина России. Через медийные средства мы зомбировали население. Можно сказать, мы изнасиловали страну. И не только ее. Мы изнасиловали самое главное - свободу выбора, являющуюся фундаментом демократического общества. И были за это жестоко наказаны. У нас произошло нечто похожее на ситуацию в Америке, предшествовавшую периоду великой экономической депрессии. Тогда американцы были вооружены одним лозунгом: "То, что хорошо для "Дженерал моторос", хорошо для Америки". Нельзя жить только в интересах крупных корпораций. Кризис 1998 года стал итогом смычки власти и крупного капитала. То, что хорошо было для крупного капитала, не оказалось благом для всей страны.

Кризис, к счастью, резко отодвинул предпринимательскую элиту от власти. Нам стало не до шарканья по паркетам и не до лоббирования своих интересов. Мы сосредоточились на решении внутренних проблем. Вот это было великим благом. Мы наконец задумались над эффективностью производства. Мы занялись нормальной организацией работы предприятий. Стали смотреть на Запад, начали у него учиться. Мы поднимали из руин то, что осталось после кризиса.

2000 год - уход Ельцина. Это совпало с фактическим разрушением олигархического феодализма. Занявшись производством, мы уже не могли себе позволить тратить деньги на содержание СМИ или громоздких служб безопасности. С этого началась эпоха, которой я пока не придумал названия. Первое, что объявил президент Путин, - это равноудаленность олигархов. Он сказал, что пересмотра результатов приватизации и залоговых аукционов не будет, но и лоббирования интересов отдельных корпораций, какими бы крупными они ни были, тоже не будет. Российская буржуазия решила своим рупором сделать Российский союз предпринимателей и промышленников. Это классический пример одного из элементов гражданского общества.

Мы стараемся лоббировать не узкокорпоративные интересы, а цеховые. Мы занимаемся лоббированием структурных изменений в экономике. Это касается реформирования РАО "ЕЭС России", "Газпрома", железной дороги, ЖКХ. Мы создали в РСПП группу по лоббированию своих взглядов в вопросе земельных отношений, по пенсионной реформе. К сожалению, у нас в стране нет нормальных партий, через которые люди бы могли нормально высказывать свои пожелания. Отсутствие нормального гражданского общества усиливает зависимость граждан от решений президента. Это, к сожалению, может привести к очередному кризису. Надеюсь, что он будет не очень болезненным.  

Галина ЛЕВЧЕНКО, Волгоград. Журнал "Деловые вести", № 4, апрель 2003 г.