Мы продолжаем знакомить своих читателей с выступлениями, прозвучавшими на форуме Клуба региональной журналистики "Из первых уст" (проект региональной общественной организации "Открытая Россия"). Тексты приводим в сокращении. Уверены: это интересно не только журналистам!

Сегодня - слово директору института экономики, переходного периода Егору ГАЙДАРУ.

Демографический переход

То, что происходит сегодня в России, довольно тесно связано с процессом, который называется "демографический переход" - приспособление режима производства населения к реалиям индустриального и постиндустриального общества, который происходил во всех странах, более развитых, чем Россия.

На постиндустриальной стадии, которая начинается в мире где-то с 50-х годов, выясняется, что резко растет женская занятость, уровень образования женщин, меняется структура их приоритетов. Ими становятся свободное время, досуг, развитие личности. Поэтому рождаемость не останавливается на 2-х детях на одну женщину, а продолжает падать. В подавляющем большинстве развитых стран мы сталкиваемся с режимом, который не обеспечивает простого воспроизводства. Нам говорят, что наше население вымирает оттого, что у нас экономические неурядицы. Швейцария - одна из самых богатых стран мира. Если туда не будут иммигрировать люди, то населения Швейцарии при нынешнем режиме воспроизводства за следующие пол века полвека сократится на пятую часть. То же относится и к Италии, и ко многим странам Европы. Специфика России не в том, что у нас также упала рождаемость, и в этой связи Россия перешла к суживающемуся режиму воспроизводства населения. Специфика наша в том, что это произошло необычно рано, с точки зрения уровня экономического развития.

К сегодняшнему дню у нас приходится примерно 1.2 рождения на одну женщину, то есть, столько же, сколько и в Италии, и в Испании -вполне развитых странах. Это первая важнейшая аномалия, связанная с социалистической индустриализацией и с тем, как она проводилась. Второе: в России до начала 60-х годов шел естественный процесс увеличения продолжительности жизни, снижения смертности. Смертность в России в 1950 году была практически такая же, как и в Англии. А с начала 60-х годов у нас происходит очень необычный процесс: перестает расти продолжительность жизни. Она достигла максимума в районе 64-65 годов, у нас в это время дистанция продолжительности жизни с Англией или Франция очень небольшая - 3-4 года. А после везде в мире она растет, а у нас снижается с 1964 по 1982 год, потом растет во время горбачевской антиалкогольной компании, потом резко падает после провала этой компании. Причины того, что происходит со смертностью, любому человеку, который хоть немного понимает Россию, достаточно понятна. Это, конечно, проблема алкоголя и нормы алкогольного потребления.

Алкоголик - не национальная черта

Есть представление, что традиции потребления алкоголя, которые характерны для России, носят сугубо национальный характер. Дескать, такие мы люди - не задались, что же теперь делать? На самом деле, сегодняшние проблемы с алкогольным поведением абсолютно не уникальны для нашей страны. Через них проходило довольно много стран, особенно стран северной Европы, правда, на существенно более низких уровнях экономического развития. Пьянство на рабочем месте являлось одной из самых серьезных социальных проблем Германии в середине-конце 19-го века. Борьба за право пить на рабочем месте рассматривалась там как основная задача рабочего движения. В немецкой деревне потребление алкоголя во время работы абсолютно не считалось чем-то ненормальным. Это была норма поведения, способ согреться, дополнительные калории. Когда немецкий крестьянин приходил из своего поместья на завод, он воспроизводил эти же нормы: приносил бутылку водки, если хотел, чтобы с ним разговаривали. Если он отказывается пить, то с ним никто не будет сотрудничать, разговаривать, жизнь будет невозможна. Вес эти штуки абсолютно немецкие - они описаны в литературе по истории алкоголизма. Если посмотрите традиции алкогольного поведения в Америке середины 19-го века, узнаете очень много родного: как нельзя отказаться пить, как единственный способ уйти от этого - притвориться, что пьян в стельку и не можешь больше пить, и так далее. Но там на втором-третьем поколении живущих в городе, когда проходил крайний стресс, связанный с переездом из деревни в город, нормы начинали меняться: люди переставали пить водку (закусывая только селедкой) на заводе. Они после рабочего дня шли в соседнюю пивнушку и пили (и пьют) там пиво под хорошую закуску.

Сегодня потребление алкоголя в России существенно ниже, чем в Италии и Франции. Но там совершенно другая культура, и там нет этих, характерных для нас, проблем. Поэтому и продолжительность жизни на 10-15 лет больше, чем у нас.

Проблемы, проблемы...

Мы очень рано увлекли женщин в работу вне домашнего хозяйства. И они стали значительно меньше рожать. Второе: у нас укоренились характерные для ранней индустриальной эпохи традиции потребления алкоголя и перестала расти продолжительность жизни. Это задаст нам долгосрочную тенденцию сокращения численности российского населения. Думают, что все это случилось из-за антинародных реформ, что все пройдет, если что-то поменять. Нет, это длинные процессы, которые задают нам траекторию динамики населения на десятилетия вперед. Конечно, прогнозировать нормы репродуктивного поведения - занятие довольно тяжелое. Но так, чтобы оно упало до 1.1 рождения на одну женщину, а потом взяло и скакнуло до 2.1 рождения - такого не было нигде и трудно предположить, что это случится у нас - демографические процессы инерционны. Любой разумный набор гипотез дает нам цифры снижения численности населения в России на протяжении следующих 50 лет от 30 миллионов до 50-60 миллионов при нулевом сальдо миграции.

И все это происходит в стране с низкой плотностью населения, окруженной странами, более плотно населенными, чем мы. А потому вероятность, что мы в той или иной форме будем получать подток иммигрантов в Россию, является просто данностью - это будет. Никому еще не удавалось в нетоталитарном государстве в такой ситуации удержать контроль над границей: есть масса способов уйти от этого контроля. Если Америка, которая вкладывает колоссальные деньги в контроль над границей, получает в год полмиллиона нелегальных иммигрантов, то трудно себе представить, что у нас пограничный контроль будет устроен намного более эффективно. Собственно, и сейчас в России довольно много нелегальных трудовых иммигрантов. Официальная цифра - 400 тысяч человек. Наиболее авторитетны оценки, близкие к диапазону 4-5 миллионов. Если вы посмотрите, кто в Москве водит автобусы, троллейбусы, работает в строительном корпусе, то реальности массовой нелегальной трудовой иммиграции не для кого не будут секретом.

Система, которая не может себя содержать

Есть еще две важнейшие проблемы, которые влияют на ситуацию с миграцией. Первая - долгосрочная устойчивость пенсионной системы. Это не только наш вопрос, это вопрос долгосрочной устойчивости японской пенсионной системы, итальянской, французской и так далее. Все они создавались в период между 80-ми годами XIX века и 30-ми годами XX века в условиях молодого общества, где пожилых людей было очень мало, где было очень много работающих на одного пенсионера, где пенсионеры имели обыкновение работать. Скажем, когда в США создавалась система пенсионного страхования, первый налог на содержание этой системы составлял 2% от заработной платы. Этого было достаточно, чтобы финансировать пенсионную систему. Но за эти десятилетия радикально меняется соотношение пожилого населения к числу работающих. И выясняется, что надо либо резко повышать пенсионный возраст, резко снижать соотношение пенсии и зарплаты, либо резко наращивать налоги на заработную плату, которые идут на финансирование пенсионной системы. Повышение пенсионного возраста взрывоопасно в любой демократии, особенно в условиях стареющего населения. Снижение реального уровня жизни пенсионеров по отношению к реальному уровню жизни работающих - не менее взрывная штука. А налоги безгранично повышать тоже не удастся: люди просто перестают их платить, растет теневая экономика. То есть, 70 лет назад, не думая, как будем разбираться с ситуацией, когда радикально увеличится доля пожилого населения, создали систему, которая не может себя ремонтировать, не может от себя отказаться, не может себя содержать. Это самая серьезная, самая взрывная на следующие 50 лет проблема во всех развитых странах.

Конечно, чем больше доля трудовой иммиграции, тем более устойчива пенсионная система. Проблемы пенсионной системы в США гораздо менее острые, чем в Японии, потому, что США получают в год примерно 1,5 миллиона трудовых иммигрантов. В среднем, трудовой иммигрант приносит в бюджетную систему США больше, чем он из нее забирает, примерно на 80 тысяч долларов. Иммигрируют, как правило, молодые работающие люди, они рожают довольно много детей, потому что у них еще сохраняются нормы и стандарты демографического поведения страны происхождения. Вот почему в Австралии, Канаде или Штатах проблема устойчивости пенсионной системы неизмеримо менее острая, по всем оценкам, чем в странах, не являющихся традиционно иммигрантскими.

Иммиграцию не остановить

Это стратегически важно, но не это влияло в первую очередь на реальное развитие событий с миграцией в странах-лидерах современного экономического роста. Наибольшую роль играла специфика развития на рынке труда. С экономическим развитием, ростом уровня жизни меняются представления людей, какие рабочие места адекватны требованиям и притязаниям коренного населения развитых стран. Немец или француз может быть безработным и даже получать пособие по безработице, но даже органы занятости не предложат ему место разнорабочего в строительстве, нянечки в больнице и так далее, потому что там общество так устроено: считается, что человек имеет право не соглашаться на эту работу. Между тем нет такого общества, которое может в полном объеме все неквалифицированные работы перенести за свои границы. И есть огромное предложение пой рабочей силы в странах, которые гораздо беднее вас. Где даже та. работа, которую вы предлагаете весьма неквалифицированным рабочим, оплачивается в разы лучше, чем вес то, на что они могут рассчитывать на родине. В этой ситуации остановить миграционный процесс оказывается невозможно. Развитые страны начали интенсивно бороться с международной иммиграцией где-то с начала 70-х годов, когда было 70 миллионов иммигрантов. Сейчас их 125. Почему тогда проблема иммиграции и борьбы с нею оказывается одной из важнейших политических тем в наиболее развитых странах?

Две разные логики - экономическая и политическая

Экономическая делает иммиграцию абсолютно неизбежной. С этим ничего не сделаешь: когда у вас есть огромный спрос на рабочую силу, вы никакими репрессиями не остановите этот поток. А политическая логика заставляет загонять иммиграцию в нелегальное русло, которая делает вопрос о легальном привлечении иммигрантов политически взрывным и самоубийственным - это то, с чем столкнулась Европа и в какой-то степени США на протяжении последних десятилетий. И это самый худший вариант развития событий. Иммиграция идет, люди приезжают и работают, но как нелегалы: они не зарегистрированы, не имеют никаких социальных и трудовых прав, их дети не имеют права на образование, на лечение. Общество, которое их приняло, воспринимает их как чужих. В решении своих проблем они вынуждены полагаться на механизм этнической солидарности. А это значит, что иммиграция оказывается теснейшим образом связанной с нелегальной деятельностью, с преступностью. И это важнейшая проблема всего развитого мира последних десятилетий.

У нас ситуация та же самая. Да, пенсионная система крайне неустойчива, потому, что относительно низкий пенсионный возраст сочетается с быстро растущей долей населения старших возрастных групп. Наращивать налоги бесконечно нельзя. Уже в Москве есть масса работ, на которые москвича никогда не сумеете направить. С течением времени, количество городов с такими проблемами в России будет расти. Идет беспрерывный поток нелегальной иммиграции. Поняв стратегическую проблему в связи с сокращением населения, нам следует организовать у себя системную работу по привлечению тех иммигрантов, которые нам нужны. Но мы этого не делаем.

А как поступает, к примеру, канадское правительство? У него есть программа отбора по всему миру тех, кого хотели бы видеть в Канаде. 53% всех иммигрантов в Канаде идут по этой системе, сознательно выработанной правительством. Их привлекают, гарантируют им право на работу, на проживание в конкретном регионе.

А что у нас? В наших вузах сегодня учится много очень талантливых ребят из государств СНГ. Мне заведующий кафедрой физтеха говорил, что блестящие ребята с Украины учатся замечательно, только после окончания мы не можем дать им права на работу и проживание. Зато их автоматом берут в лучшие американские университеты, хотя ребята с удовольствием остались бы в Москве. Для них это лучше. Но они же не хотят жить на положении рабочих, которых завтра очередной милиционер поймает, будет вымогать с них взятки, посадит в кутузку или вышлет куда-нибудь.

У нас действительно огромный потенциал управляемой иммиграции. Она нам нужна! Вместо этого, мы ужесточаем закон о гражданстве, закон о пребывании иностранцев в России. К сожалению, политическая элита эту проблематику совершенно не понимает, как мне кажется. Скажем, в конце 80-х, в советском руководстве было очень трудно кому-то объяснить, что такое дефлятор ВВП или что такое конвертируемость рубля по текущим операциям. Сейчас этот вопрос активно обсуждают на улице, простые люди обсуждают, как будет складываться динамика курса доллара по отношению к евро и рубля по отношению к доллару. Это курсообразование мы прошли, правда, заплатив за него очень большую, цену. На протяжении следующих десятилетий вопросы, связанные с демографической и иммиграционной политикой, будут иметь сходные по масштабам значения. Очень бы хотелось, чтобы в следующий раз нам не пришлось платить столь высокую цену за политическую безграмотность.  

Алла ЧЕРКАШИНА, Старый Оскол. "Бизнес-центр", № 8, 15.05.2003 г.