- Что же все-таки произошло с ТВС? Было два собственника — Чубайс и Дерипаска, — почему они не смогли договориться?

— Они страну не могут поделить, а тут телекомпания еще. Пытались договориться. Потом выяснилось, что с самого начала интересы были противоположные. Для Чубайса и его группы канал ТВС имел значение, как телевизионный бизнес и как пи-ар… СПС хотел выступить гарантом существования независимой прессы. Дерипаска был поставлен от власти «смотрящим» за Чубайсом. Ему этот бизнес нужен был как корове пятая нога. Он этот бизнес не представлял и не хотел. Его задача была в том, что б этого бизнеса не было. Когда акционер заинтересован в том, чтобы бизнеса не было, его не будет. Чубайс пытался договориться, он летал на 300-летие в Питер, он пытался говорить с Путиным. Путин должен был кивнуть, чтобы Дерипаска продал акции. Тогда бы у компании появился один владелец, и появились бы шансы. Путин не кивнул.

— Ну, а почему у российского бизнеса не случилось любви с телевидением?

— Телевидение хороший, но специфический бизнес, в том же смысле, в котором можно считать своим бизнесом ребенка. В него надо долго вкладывать. Нельзя через год начинать орать на ребенка, бить и требовать, чтоб он вас кормил. Нет, можно конечно, но это свидетельствует об умственных способностях родителей. Через год может кормить только другое телевидение — пиаровское. А телевидение, которое более сложношестереночное, которое занимается общественным интересом, требует времени и желания. Его надо любить. Владимир Гусинский — не ангел. Он играл в политические игры. Но при этом он любил телевидение. Он режиссер по образованию. Ему это интересно. А лицо Дерипаски вы видели.

— Скажите, а почему сейчас все так тихо произошло вокруг ТВС? Ведь когда вы уходили с НТВ, были митинги. Общественность реагировала!

— Потому что политика Путина оказалась эффективной. Единственное достижение его пребывания у власти — это режим личной власти. Он приходил с лозунгами: решить вопросы Чечни, коррупции, преступности…Как говорится – без комментариев. Он внятно дал понять и советским гимном, и усилением спецслужб, и атакой на НТВ, что ЭТО можно. Вышли люди в Москве и в Питере в поддержку НТВ – в другой стране ушел бы в отставку министр печати. Тут – тишина. История с ТВ-6 произошла еще более цинично, но тогда никаких демонстраций не было. А с ТВС власти вообще не озаботились какой-то юридической подоплекой. Просто отключил министр печати. А почему? А так…захотел и отключил.

— У вас не было мысли о том, что, если не получилось с телевидением, надо искать дальше какие-то источники распространения информации?

— Я сейчас думаю, что мне делать. Вместо работы у меня появилось много досуга. Сейчас я уже близок к тому, чтобы то, что я думаю написать, потом быстро ночью наклеить на столбе и убежать. Я уже на пути к этому. Исчезло в России независимое телевидение, но осталось радио, есть интернет, три газеты. Нет, три газеты — это я маханул. Две газеты остались…. Есть региональное телевидение. Понятно, что мы будем что-то делать, потому что глубоко убеждены, что там, где кончается альтернативная оценка ситуации в стране, там, где пропадает сатира и свободная журналистика, там через некоторое время начинают пропадать люди.

— Слишком мрачно…

— Ни одного исключения человечество не знает. С закрытием независимого канала ТВС 22 июня этого года фактически возникло Гостелерадио СССР… уже реально. Источник информации один – это госканалы. То есть, как они решат, так и было, а то, что они решат не заслуживающим упоминания, этого не будет в эфире. Об этом просто никто не узнает. И в этом смысле исчезновение свободной, независимой телекомпании или понижение уровня ее работы сказывается и на государственной телекомпании. Когда существовало НТВ в свободном и бесцензурном варианте, то РТР вынуждено было хотя бы упоминать о каких-то событиях. Потому что Олег Борисович Добродеев (президент ВГТРК) понимал, что иначе окажется в идиотском положении. Так вот, скоро мы дождемся момента, когда уровень информации станет совсем советский. И мы к этому идем довольно быстрыми шагами.

— С того времен,и как не выходит ваша передача, у вас было сожаление, что такие благодатные темы… вот, например, как «милиционеры-оборотни», пропадают?

— Конечно!!! С одной стороны, непривычное состояние головы, когда ты можешь не знать — какой день недели. У меня такого не было девять лет. Я сейчас шахматист без доски. Я играю сам с собой вслепую. Я сижу и сам себе шучу. И сам себе тихонечко смеюсь.

— Министр печати совершает сейчас такие вещи, за которые в других странах его бы можно было отдать под суд. НТВ, ТВ-6, ТВС. И все тихо, и всем все понятно. Возникает вопрос: а что делать, когда уже всем все понятно?

— Видите ли, какая штука. Когда мы говорим, что все всё понимают, мы имеем виду узкий круг. Вас, меня… нашу творческую кухню. В цивилизованном государстве человек отвечает власти голосованием. Мы вас выбрали, потом посмотрели, как вы там руководите, а потом сказали – «Фигушки… Плохо!» И избрали других. Этот механизм существует там, где есть общественная жизнь и гражданское общество. В России традиционно нет гражданского общества, об этом еще Герцен стонал. Даже люди вполне цивилизованные обнаруживают отношение к власти, как к царю-батюшке. Власть от Бога — вот этого же нигде нет, кроме как у нас. У нас к Путину, к Ельцину отношение, как к погоде. Чего-то сегодня дождливо с утра! Какая гадость! Будем сидеть дома. Ну его на фиг, на улицу не пойдем. Поменять что-то? Ну, как же…Ну, оно же сверху льет на нас. Ломать его на отношение к власти как к менеджменту? Так те, кто наверху, они сами искренне удивятся, если им сказать, что они нам что-то должны. Что мы тут все собрались, скинулись и он ездит на нашей машине, на нашем бензине, спит на нашем диване и ест наш хлеб. И мы можем в любой момент спросить: «А ты че делаешь? А ну покажи карманы! Опять что-то у меня спер! Пошел вон…» Они даже не в курсе, что мы можем у них это спросить! Они позволяют себе нас учить, объясняют, как мы должны думать, ходить. И только мы можем потрясти их и привести в чувство, как пьяного. Это было на нашей памяти. Мы помним, как сгоняли с мавзолея Горбачева, и как они с мокрыми штанами вокруг нас бегали и в глаза заглядывали. А 1991 год!

— Ну, ведь было же!

— А мы это сделали от широты душевной, а не из принципа. По Достоевскому. У нас такая минутка пришла, мы сказали «А пошли все вон!». Но когда они пошли все, мы немедленно сказали, ой, ну что-то плохо без вас. Возвращайтесь-ка все обратно. И вот у нас с коммунизмом боролся секретарь ЦК КПСС, а борьбу за демократию сейчас возглавляет офицер КГБ. Ну, нормально! Что делать? Есть правило вытянутой руки. Каждый человек может воздействовать на того, до кого дотянется. Есть дети, есть друзья, родители. Человек может менять мир вокруг себя, насколько дотягивается. Как когда-то сформулировал Солженицын: «не пропускать ложь через себя» Ты не можешь отвечать за весь мир, но за себя — можешь.

— Как по-вашему, европейское сообщество искренне считает, что это внутренние дело, то что сейчас происходит в России?

— Я думаю, они нас боятся по-прежнему. Поэтому английская королева принимает офицера КГБ и терпит его бабочку наперекосяк и советский гимн. Чтоб они нас уважали. Хочется, конечно. Но пока боятся. Я вспоминаю, как Горбачев летел в Японию. Это было гениально. Летит в 1990 году в Японию Горбачев и тема – острова, острова. Четыре камня этих, которых со ста метров с самолета уже не видно. А японцы 50 млрд. кредита нам предлагают за острова. И Горбачев явно летит за деньгами. Чего бы ему еще переться на тот конец света? И перед Японией он делает посадку во Владивостоке, где засланный казачок вопрошает: «Михаил Сергеевич? Неужели отдадим?». Михаил Сергеевич говорит: «Ни пяди русской земли!» И летит в Японию. Я думаю, чего он летит? Сказал же – торг не уместен! Он прилетает в Японию и осторожно японцам показывает фотографию Лигачева (Зюганова тогда не было) и говорит: «Ребята, вот это видели? Я — ваш последний шанс. Вот придут эти….И отнимем остальные острова. Просто ничего у вас не будет. Тихоокеанская флотилия уже тренируется»... И возвращается с какими-то кредитами. Мы шантажом этим занимаемся давно. Это лучшая статья доходов у нас. Нефть и шантаж.

— А вы не думали прийти к Олегу Добродееву на РТР и сказать: «А давай я буду делать у тебя на канале остросатирическую программу! А мудрость власти — терпеть вот такую критику». Вдруг бы Добродеев дал «добро»?

— Мое отношение к Олегу Добродееву сильно изменилось за последнее время, но я все-таки не зверь, чтоб ему такое предлагать. Я живо так представляю — ночью подстеречь у подъезда Добродеева и предложить ему такое. Нет-нет. Конечно, они бы рассматривали это предложение и мысль о том, что я каким-то образом появился на РТР, их бы очень заинтересовала. Не с точки зрения продукта, который я бы принес. А с точки зрения моих публичных похорон. Вот тогда я был бы «отпиарен» так... Меня через некоторое время там бы не было, но все бы знали, что мне лишь бы где работать, лишь бы светится на экране. При этом…Мне же ведь никто не позвонил. Не то, что с РТР… Мне с НТВ никто не позвонил. Вопрос решен.

— Тем не менее, любовь нашего народа к президенту крепчает с каждым днем. Интересно, ко второму сроку его правления в какой степени мы будем походить на Северную Корею?

— Нет, я думаю, что мы так сильно не прищуримся, конечно. Россия — специфическая страна. Любят-любят-любят императрицу, а потом — Пугачевский бунт. Практически без перехода. В этом смысле россияне напоминают белого медведя, который труднее всего поддается дрессировке. К примеру, тигр за три секунды до прыжка начинает мести хвостом. У дрессировщика есть время, чтобы брандспойт достать, убраться за клетку. А медведь он сидит, а потом просто с места начинает атаку. И ничего не отражается на его челе, просто с места рвет. Поймать такой момент невозможно. В России в этом смысле такие традиции, что любят-любят, а потом начинают вешать. Поэтому насчет любви я бы был поосторожнее, это не любовь, она насильственная немножечко.

— А как же соцопросы?

— У меня есть друг — социолог. Он рассказывает, что социологов начали брать в регионах, отводить куда надо и спрашивать: а кто вам эти вопросы составляет типа «как вы относитесь к Путину»? В этой ситуации уже и социологи начинают по-другому формулировать вопросы. Типа … Как сильно вы любите Путина? «Очень» или «очень-очень»? Я насчет любви бы не говорил. Было очарование, связанное с уродством всех остальных. Путин появился на таком фоне, что остальных уже никого видеть нельзя. А тут новенький! Сам ходит, сам разговаривает и такой милый. Душка! Вот после первого очарования началось завинчивание гаек, и тут уже не до любви. Тут уже, чтоб не трогал.

— Что в этой ситуации позволяет вам оставаться на плаву? Быть ироничным но не злым. Научите, как?

— Это я прилюдно на плаву. У меня тоже бывают периоды депрессии, когда я просто лежу пластом. Меня поддерживала профессия, потому что я мог лежать пластом понедельник-вторник, а со среды у меня не было такой возможности, я должен был начать что-то писать. Что помогает? Бродский сказал замечательную фразу о том, что надо помнить, когда трудно. Надо помнить, что миллионам людей сейчас труднее, чем тебе. А еще есть римские стоики, которые я выписывал из любви к языку. «Делай, что должно, и пусть будет, что будет» …

— Пришла на ум фраза из Щварца о том, что, прежде чем бороться с драконом, нужно убить дракона в себе. Не могли бы вы поделиться рецептом: как вы боретесь с собственным драконом, когда он просыпается?

— Я могу только сказать по поводу страха, который был. Я так перебоялся в позднее советское время в советской армии, откуда не должен был выйти живым, но вышел. Там мне было реально страшно. Какой там Путин! Надо мной был сержант Чуев, который пытался сделать так, чтоб я не жил. После Чуева мне ни Путин, ни кто-то иной уже не страшны. Еще чем могу поделиться… Случай с «Норд-Остом». Было желание самообмана. Анализ произошедшего был так ужасен, что хотелось обмануть себя и сказать: да, действительно, все нормально, блестящая операция спецслужб. Но… надо было заставить себя анализировать и не побоятся думать. Был страх понять, что, кажется, прав ты, а не они. Когда я увидел эти факты, они меня привели к ужасным выводам…К этим выводам я пришел после трех дней поминутного анализа информации со штурма «Норд-Оста» в эту ночь на субботу. Как произошел этот штурм? Там было сплошное вранье и сплошной пиар. Любимое выражение Путина — «пиар на крови», так это оно и было в чистом виде. Сказать это потом тоже было трудно. У меня на записи сидели монтировщики и осветители, и я видел, что с ними происходит, когда они меня слушали. Они бледные потом ко мне в темноте подходили и что-то одобрительно жали, что нащупали в темноте. Было страшно говорить, но это было ничто по сравнению со страхом додумать. Это был самый тревожный день во всей моей профессиональной практике. Всей, потому что надо было не дать себе обмануться. Не обмануть другого — уже легче.

— На экране вы злой и желчный. Не устаете ли вы от этого?

— Я думаю, что в пощечине негодяю есть большое нравственное удовольствие для честного человека. Иногда меня «несло», но у меня есть шеф-редактор, у меня было, кому вылить мне на голову ушат холодной воды. У меня был день, чтобы перечитать написанное. И мне браковались тексты. Я не считаю себя злым, ядовитым – да. Не вырвали этот зуб еще.

© ИА «Город_24», Анастасия Самоторова, при содействии клуба региональной журналистики «Из первых уст»  

Анастасия САМОТОРОВА, Брянск Информационный сайт www.nashbryansk.ru 10.07.2003 г.