Второй месяц мы живем без "Бесплатного сыра" - любимой передачи миллионов. Вместо ТВС получили "Спорт" - недовольны даже болельщики - гоняют одно и то же, интересные футбольные матчи не транслируют. А Виктор Шендерович в это время отвечает на вопросы своих коллег на семинаре региональной журналистики "Из первых уст". Не все высказанное им бесспорно. Много личного. Но тем не менее подобная точка зрения на ситуацию в российских "верхах" может быть интересна читателю.

- Скажите, у вас не было мысли, если не получилось с телевидением, искать какие-то альтернативные варианты?

- Не хочется начинать с рискованных анекдотов. Но я так аккуратно заменю слово. Мужчина метр шестьдесят привел в дом женщину метр пятьдесят. У них родился сын, вырос до метр сорока. Привел в дом женщину метр тридцать. У них родился сын, вырос до метр двадцати. Когда он привел в дом девушку метр десять, то дедушка сказал: "так мы дойдем до мышей". Это, в общем, анекдот про меня. Не в том смысле, что у меня метр шестьдесят, а потому, что я работал на телекомпании НТВ, федеральной. Сейчас я уже близок к тому, чтобы написать все, что я думаю и быстро ночью наклеить на столбе. Хотя еще остались такие конференции. Есть две газеты. У меня в последнее время вместо работы появилось много досуга, и я думаю, что делать. Необходимо входить в интернет. Это довольно большая аудитория. Что касается телевидения, это вопрос времени, которое понадобится санэпидемстанции, чтобы закрыть канал, на котором что-то будут показывать. Но это даже не убеждение, а исторический факт, - где кончается альтернативная информация, кончается сатира, там через какое-то время начинают пропадать люди. Ни одного исключения человечество не знает. Ни одного.

22 июня этого года фактически снова возникло гостелерадио Советского Союза. Остались развлекательные каналы. Главное, что источник информации один. То, как он решит, так и будет, информации, якобы не заслуживающей внимания, не станет вообще. О ней просто никто не узнает. Когда существовало НТВ в совершенно бесцензурном варианте, то РТР вынужденно было хотя бы упоминать о каких-то событиях… Так вот, когда мы дождемся мышей, то уровень информации станет совсем советским, как было, когда мы догадывались о происходящем по каким-то косвенным, непонятным иностранцам, признакам. По положению стояков на мавзолее. Кто постарше, тот помнит. Ага, от Брежнева по правую руку этот, а слева другой, а тот на прошлом параде был третьим слева, а сейчас он второй. Из этого мы и весь мир заключали о результатах схватки под кремлевскими коврами. Какой бульдог кого съел. Полное отсутствие информации. И мы идем в эту сторону. Идем довольно быстрыми шагами, если сравнить телевизионный пейзаж 99-го года с сегодняшним, а ведь прошло всего четыре года. Собственно, мы уже имеем стальные интонации. Уже державные интонации. Один мальчик, один из ведущих дикторов РТР, он носил у меня кассеты на первом этапе своей демократической карьеры, - сейчас я просто боюсь на него взглянуть. Василиск. Чистый государственный василиск. И уже государственность такая прорезалась. Это очень опасно для общества, потому что телевидение покрывает страну, как бык овцу. Это же оружие массового поражения. Не Толстой, книжку которого вы прочли. А знакомый предпочитает другого писателя. Телевидение действует сразу на десятки миллионов. И вырастет поколение, которое не будет себе представлять, что можно иначе.

- Как вы считаете, почему сейчас все так тихо произошло вокруг ТВС?

- Как раз потому, что политика Путина оказалась довольно эффективной. Единственное, реальное достижение пребывания его у власти в течение трех лет - это режим личной власти. Он приходил с лозунгами решить вопросы Чечни, коррупции, преступности - без комментариев. Царь батюшка дает понять, куда ветер дует. Он привинчивает флюгер. А дальше уже по своему пониманию. Дальше идет волнами и детонирует. Он явно дал понять и советским гимном, и усилением спецслужб, и атакой на НТВ, что можно. У меня в этом смысле был анекдотический случай. Я ездил с концертами, и был 98-99-й год, когда и куклы популярны, и Ельцин - уже кусают мертвого льва. Ко мне в гримерку выстраивались местные градоначальники со своими женами, чтобы пожать руку, улыбнуться, пригласить отужинать, в баньку - как-то проявить гостеприимство. Когда я приехал в Мурманск в 2000 году, зимой, уже была атака на НТВ. И тот же самый градоначальник, который стоял ко мне вот с такой улыбкой, отменяет концерт. Запирает на амбарный замок Дом культуры, куда пришли люди, и объявляет мне, что лопнула труба. Причем, начальник Дома культуры сказала, что там идет репетиция детского ансамбля к новому году. Они не договорились между собой - им это даже не нужно было. Они ловят начальственные ветра. Вышло 30 тысяч человек в Москве, столько же в Питере в поддержку НТВ. После такой демонстрации ушел бы в отставку министр печати в любой другой стране. Тут - тишина. История с ТВ-6 более циничная, но уже никаких демонстраций не было. Все уже понимали. А с ТВС даже не озаботились о какой-то юридической подоплеке. В случае с НТВ формально юридически были основания. ТВ-6 они отключили в январе по закону, который закончил свое действие в декабре. В следующий раз министр печати просто отключил: а вот так.

- Скажите, с того времени, как не выходит ваша передача, было ли у вас сожаление, что такие благодарные темы, как, например, милиционеры- оборотни, пропадают?

- Конечно. С одной стороны, непривычное состояние головы, когда ты можешь не знать, какой день недели. Такого не было девять лет, и для меня это очень странное впечатление. Я сейчас - шахматист без доски. Но дело не в том, что не появился на экране и не пошутил, я понимаю, что сатира - это не прихоть, а создание общественного иммунитета. Это тот укол, который не дает нам возможности погибнуть от ерунды. Люди перестают смеяться, они становятся слабее. Вот и все.

- Как первый политический кукловод в России, вы могли бы сказать, что вам нравится, и не нравится в леонтьевских куклах. Не считаете ли вы эту идею украденной у вас?

- По поводу украденной идеи - нет. Юридическим владельцем программы "куклы" является Василий Григорьев, и он может с этими резиновыми изделиями поступать так, как хочет. Что касается творческой стороны вопроса, то ее тоже не считаю украденной, потому что программу Леонтьева я смотрел секунд 15, абсолютно успокоился и выключил телевизор.

- Мы с вами взрослые люди, должны все понимать. А что дальше делать? Какой из этого выход?

- В России традиционно никогда не было гражданского общества. Об этом стонал еще Герцен. Уже Герцен говорил об этом, как об уже совершившемся факте. С тех пор прошло еще полтора века. У нас нет гражданского общества. Мы себя не ощущаем народом. Последний раз, когда мы были народом, это было 20 августа 1991 года. С тех пор есть электорат, который пользуют раз в три-четыре года. После этого, как называется, "спасибо большое, до следующего раза".

Я был в Испании, когда там убили молодого судью, который пытался бороться с терроризмом. Это было до слез. Я видел, как Испания вышла на улицы. Люди, которые, в общем-то, газеты читают с последней полосы, где написано, как сыграли Реал и Барселона. Но, когда случается такое, то банкир запирает свой банк, уборщик кафе вместе с владельцем выходят на улицы. В этот момент они становятся испанцами, они перестают быть частными людьми. Это воспитывается долго. Испанцы стали народом за последние 30 лет. У нас к Путину, к Ельцину, к Брежневу, неважно к кому, отношение, как к погоде. "Что-то сегодня дождливо с утра. Какая гадость. Будем сидеть дома. На улицу не пойдем". Вот и все отношение. Они, наверху, искренне удивятся, если сказать, что они нам что-то должны. Что, собственно говоря, они - наша рабочая сила. Мы вместе собрались, их наняли. И в любой момент можем спросить, что они делают. Они начинают нас учить, национальную идею нам - как мы должны думать, ходить, что есть. У нас такой момент был по Достоевскому, пришла такая минутка. Мы сказали: "А пошли все вон". Но, когда они пошли вон, мы немедленно сказали: "Что-то нам без вас плохо, ребята, возвращайтесь обратно. Мы сами же их позвали. Поэтому, ваш вопрос довольно философский, но есть правило вытянутой руки. Каждый человек может воздействовать на того, до кого дотянется. Есть дети, друзья, родители. Человек может менять мир вокруг себя - насколько дотягивается. Как когда-то замечательно сформулировал Солженицын: "Чтоб ложь не шла через тебя". Ложь идет в мир, пускай она идет не через тебя. Ты не можешь отвечать за весь мир, но за себя можешь. Вот так.

- Виктор Анатольевич, вы не думали прийти к Олегу Добродееву и сказать: "Давай я буду делать на канале Россия программу, скажем "не бесплатный сыр"". А "мудрость власти" - терпеть такую критику - это был бы сильный ход. Вдруг бы Добродеев дал добро.

- Мое отношение к Добродееву в последние несколько лет изменилось, но я все-таки не зверь, чтобы ему такое предлагать. Если говорить всерьез, конечно, они бы рассматривали это предложение. Мысль о том, что я каким-то образом появился бы на РТР, их бы очень заинтересовала не с точки зрения того продукта, который я бы им принес, а с точки зрения моих публичных похорон. Меня бы через какое-то время там не было, но все бы знали, что ему лишь бы где работать, лишь бы светиться на экране.

- Вы уже сошлись на мнении, что чем дальше, тем страшнее. Так получилось, что пришлось выйти на Лубянке. Тем не менее, любовь нашего народа к президенту - какая-то неимоверная. Она крепчает не то, что с каждым годом, с каждым днем. Ко второму сроку управления в какой степени мы будем походить на Северную Корею?

- Я думаю, мы так сильно не прищуримся. Во-первых, по поводу любви. В одном из ранних рассказов Искандера есть фраза: "Улыбаясь наглой улыбкой обесчесченного". Россия - такая специфическая страна: любят, любят императрицу, а потом сразу пугачевский бунт. Практически без перехода. То есть, в этом смысле россияне напоминают белого медведя, который труднее всего поддается дрессировке. У тигра за пять секунд до прыжка начинает ходить хвост. У дрессировщика есть секунды, чтобы убраться за клетку. А белый медведь с места рвет и конец. Поймать такую минуту невозможно. В Поэтому, на счет любви я бы был поосторожней. У меня про это есть текст, но я к концерту не готовился, не принес с собой. Когда человеку звонят, говорят: "Как вы относитесь к Путину Владимиру Владимировичу?". Он говорит: "Хорошо". У него что, папа-мама здесь не жили, он что, 37-й год генетикой не помнит? Конечно, хорошо, еще бы он плохо относился. Поэтому, я бы не говорил о любви, было очарование, связанное с уродством всех остальных. Представьте, что во Франции или в Германии стал президентом человек, которого за полгода до этого никто просто не знал. Это совершенно невозможно. Но штука в том, что он появился на таком фоне, что остальных уже никого видеть нельзя. Просто невозможно. Женщину бьет пьяный муж, она идет на улицу, и тут идет навстречу какой-то человек - лицо интеллигентное. Да хочется немедленно ему всю жизнь отдать. Потому, что к мужу уже возвращаться, сил нет - точно. А кто-то нужен. Вот такое ощущение. А сразу после такого первого очарования началось завинчивание гаек. Тут уже - чтоб не трогал. По поводу второго срока - думаю, что это вещь довольно неизбежная, но мы не будем Северной Кореей. Все-таки мы за последние 10-15 лет воздуха глотнули, кислородом насытились. Вопрос в том, когда начнется следующая синусоида. Выход наверх. После восьмого года, или после 18-го или после 38-го. Собственно говоря, один раз нам повезло. Если бы не Горбачев, то разве эта империя не могла бы просуществовать еще 30 лет? Могла.

- Скажите, что помогает вам быть на плаву и оставаться блестяще ироничным, но не злым?

- Мне повезло с родителями - научили, что врать нехорошо, воровать нехорошо, слабых обижать нехорошо: в пределах десяти заповедей, не более того. Что касается того, что на плаву, это я прилюдно на плову, у меня бывают периоды депрессии, когда я лежу пластом и меня просто поддерживает профессия. В том смысле, что я мог лежать пластом понедельник и вторник, а в среду я просто должен что-то писать. Что помогает? Бродский сказал замечательную фразу, надо помнить о том, что миллионам людей труднее, чем тебе сейчас. У кого-то хлеб черствый, у кого-то жемчуг мелкий. Надо понимать, что у тебя, в общем-то мелкий жемчуг. А у кого-то хлеб черствый, или вообще его нет. Это тебя немножко встряхивает, и стыдно быть несчастливым. А еще есть римские стоики, у которых много красивых фраз, и что-то имеет отношение ко мне. "Делай, что должно и пусть будет, что будет. И многим было много хуже нас и сейчас много хуже . Люди как-то с этим справляются. Вот и все.

Подготовила Светлана Полиновская.

Вопрос:

Зоя Ерошок с утра рассуждала о том, как люди откликаются на статьи какие-либо. Вообще, какова реакция общества. Вы говорите, что мы уши, глаза общества. Эти уши глаза часто знают, часто пишут, а очень часто ничего дальше не происходит. Сейчас очень многие вещи прессе известны, очень многие вещи, как не странно, пишутся. Не просто сдаются редактору на стол, но и выходят на полосах, в СМИ. А реакция… Бывает, у нас кого-то снимают. Я недавно слышала пословицу "собака лает - караван идет".

Ответ:

С одной стороны, это действительно так. С другой стороны это не должно вас останавливать. Потому, что они только делают вид, что им все равно. А Пимен - он же пишет, как у Пушкина сказано, донос. Караван-то идет, но через какое-то время там караван-сарай с зарешеченными окнами бывает. Это бывает. Есть два адресата. То, что вы говорите, нас адресует к советским временам, когда была такая рубрика "Газета выступила. Что сделано?". То есть, если была какая-то критическая статья в Правде по поводу министра, то это означало, что министра снимут. Иначе бы эта статья не появилась. Это была уже согласованное решение. Потом пришло время, когда можно писать все, что угодно - перестроечное. Два адресата. Первый - сигнал власти. Иногда журналист пишет, что я прошу рассматривать ту статью, как заявление в прокуратуру. Но это же и сигнал обществу. И если сигнал к власти какое-то время может быть не востребован, хотя, через какое-то время может быть и востребован. Я вас уверяю, что мы еще очень многое увидим. Вы особенно. Доживете. Мы еще увидим очень много интересного. Очень многие из тех персонажей, которые сегодня абсолютно "короли горы", они будут мелко суетиться, и звать адвокатов. Это первое. Второе - мы это не увидим, если этот сигнал не дойдет до общества. Общество меняет власть. Просто это делается, к сожалению, не так одноходово: мы сказали, что он жулик и посадили. Иногда бывает более сложная технология. Должно пройти какое-то время. Все равно, нужно сигнализировать. Динозавры знаете, от чего вымерли? Долго сигнал доходил от хвоста до головы. Ему хвост откусили, он кровью истекал, а еще травку ел. Его уже наполовину съели, а он еще ест травку. До него еще не дошло, что он истекает кровью. Вот эта заморозка, которая введена на прессу, она это и означает. Как с Чечней. Мы уже гибнем во всю - в буквальном смысле, а не в переносном. И просто не замечаем этого. Все равно нужно сигнализировать - это и есть работа журналиста.

Вопрос:

Я недавно опубликовал сатирический фельетон, по которому губернатор вдруг себя узнал. Строев Егор Семенович. К нам в редакцию направили много всяких проверяющих. Меня вызвал начальник информации и сказал: "Что ты опять тут всякие козни устраиваешь? Лучше бы ты юмором занялся бы. Посмотри, как у тебя аншлаги хорошо идут". Ваше отношение к юмору.

Ответ:

Если вы про аншлаги, то это не юмор. Это за пределом оценки. "Эта ниша, ты лучше по ней пошути". Но, штука в том, что разрешенный юмор - это, как Мальдештам писал: "поэзия, это ворованный воздух". А за разрешенную поэзию он бы просто сек розгами. Разрешенный юмор - это то, что можно. Это сообщающиеся сосуды. Подсознательно, пишущие люди очень часто чувствуют, куда надо потечь. Мне кажется сейчас, что телевизионное начальство, не самое расположенное к сатире. Но я знаю, что от Степаненко уже есть идеосинкрасия даже у тупых. Это как у Бабеля: "старый биндюжник слушает промеж биндюжников грубиянов". Это уже когда аудитория аншлага считает, что Степаненко - это слишком. Уже есть какое-то, как говорила одна героиня программы "за стеклом", "ниже плинтуса". Там уже есть ощущение, что это ниже плинтуса. С этим ничего нельзя сделать. Печаль заключается не в этом, что есть те или другие персонажи на эстраде. Печаль заключается в том, что полные залы, и хохочущие люди. Это означает, что есть спрос - будет предложение. Другое дело, что это, как насилие на экране - мы не должны ориентироваться на спрос. Когда я слышу слово "рейтинг", моя рука тянется к пистолету. Потому, что у маленького ребенка большим рейтингом пользуется Чупа-Чупс. Но мы ему пытаемся говорить, что он ел кашку, молочко, хлеб. А у гречневой каши нет никакого рейтинга - он ее выплевывает. А Чупа-Чупс - только давай. И до сахарного диабета - без остановки, а потом он просто умрет. Но, при этом, будет огромный рейтинг. Надо просто пытаться ориентировать, пытаться предлагать что-то другое. Между прочим, сколько раз внутри российского телевидения делались робкие попытки по поводу аншлага призвать что-то к порядку. Просто, чтобы уже не было уголовщины. И тогда немедленно показывается рейтинг - 46%: "Да вы что, вы на святое покушаетесь?". 46% - это серьезно. Они все голосуют за "Единую Россию". Безусловно, человек так обессиливает от смеха, что ему подумать уже некогда. Он уже быстренько поставит эту галочку и побежит, чтобы не пропустить.

Вопрос:

Я живу в маленьком городе. У нас шесть каналов. Мы сейчас так всерьез говорим о телевидении. А по большому счету, когда удается пощелкать пультом, вы понимаете, что телевидение, в общем и целом, особенно развлекательные каналы, претендующие на сатиру, унижает человека. Просто унижает. В данном случае я хочу вас спросить о ТНТ. Известно, что это тоже детище Гусинского. Он продолжает его финансировать, но там очень грамотно простроена юридическая и техническая система, которая не позволяет этот канал закрыть. Ваше отношение к этому каналу. В частности, отношение к формату и к идеологии.

Ответ:

Можете мне верить, можете не верить, но я просто не смотрю телевизор. Почти. Я переел этого, как Чупа-Чупса, и я берегу себя. Я смотрю "Планету животных". Последнее время, мне животные нравятся гораздо больше людей. Максимум - животных и спортсменов. Футбол, теннис. То, что показывают развлекательного, я не могу смотреть ничего, за исключением маленькими дозами "Городка", который мне очень нравится. Стоянов, Оленников - они блистательны. Особенно, Юра Стоянов - фактически, это его детище. Другое дело, что это уже продолжается 10 лет, и немножечко одно и то же. Но, это одно и то же делается талантливо. И мне это нравится. Никакой сатиры нет просто в помине, по определению. Там юмор разной степени качества. Качества, с моей точки зрения. А что касается ТНТ и Гусинского, то одно время была задача просто утопить Гусинского, отнять бизнес. Это было сделано. Что касается ТНТ - да, удалось прийти к компромиссу. Гусинский пришел к компромиссу с властью, по бизнесу они очень быстро договорились. Я думаю, что нас ожидают очень интересные события где-нибудь через годик. Я думаю, что будет закрыто уголовное дело на Гусинского. Все будет нормально. Они добились своего и теперь Гусинский им безразличен. Они отняли у него НТВ, а дальше - пускай живет, как живет. Гусинский в телевизионном бизнесе: 60% сериалов, которые сейчас производятся и идут на российских каналах - это сделано Гусинским. На деньги Гусинского и им продается - это его бизнес. Мы с ним не виделись год, но, насколько я знаю, он его продолжает. Более подробно про ТНТ я сказать не могу, потому, что смотрю его очень редко. Я дощелкиваюсь до него, и перещелкиваю дальше.

Вопрос:

Вы так много предъявили претензий в виде таких риторических вопросов друг к другу и к журналистике вообще, вроде бы, упрекая журналистику в том, что она не выполняет общественную функцию. Или выполняет ее не до конца. Мне кажется, что это большое заблуждение - считать сейчас журналистику общественной деятельностью. Если взять энциклопедический словарик 80-го года и сравнить с тем, что написано по поводу журналистики в 2000 году, там убрано это основное слово. Если в 80-м году, это "общественная деятельность по сбору информации", то в 2000 году, это просто "деятельность по сбору информации". И журналистика сейчас, и все то, что она делает, это субъект информационного рынка. Она зарабатывала деньги, будет зарабатывать деньги. И эти претензии - это только претензии к ее владельцам и к отсутствию заказчика. Получается так.

Ответ:

Наташа, мне кажется, что я понял, о чем вы говорите, я попробую ответить. Не будем придираться к терминологии. Тем более, что в 80-м году никакой "общественной" информации не было. Была партийная журналистика, о чем тот словарь просто стыдливо молчал. Что касается того, что я говорю общественный. Я не имею в виду бесплатность этой работы, и я не имею в виду непременную нравоучительность, что человек должен что-то дидактическое говорить. Я имею в виду то, что вы сказали "сбор информации", но сбор объективной информации, это крупнейшая общественная функция телевидения. Общество нуждается в информации, прежде всего. Да, в аналитике тоже, но это уже компот. Это уже на третье. Для начала, нужно первое и второе - нужна информация. Человек должен понимать, знать, что произошло. Если есть расхождения в информации, он должен иметь возможность получить несколько источников. Если один говорит одно, а другой - другое, то он должен получить оба. На обоих каналах посмотреть комментарии, тогда у нас есть возможность развивать мозги, по крайней мере, и что-то обрабатывать самим. Тогда это общественная функция. Я, когда говорил об общественной функции, я имел в виду, прежде всего, это. Независимый сбор информации - если говорить русским языком, то элементарная честность. То, что видишь, говори. То, что слышишь, расскажи. Профессионализм заключается в том, чтобы отличить зерна от плевер. Чтобы отличить сброшенную тебе дезу от реальной информации - это уже профессионализм. Многие, даже очень хорошие, человеческие люди покупаются. Их разводят, через них сливают, их используют. Но, мне кажется, что главное - это "увидел - расскажи". Это, безусловно, общественная функция. Именно по этому к журналисту такое пристальное внимание власти. Именно по этому журналистов убивают. И покупают.

Вопрос:

Сейчас, в процессе нашего общения, мне пришла на ум известная фраза из пьесы Шварца "Дракон" - "в первую очередь нужно убить дракона в себе". Не могли бы вы поделиться рецептом. Ваш собственный дракон, если он у вас есть, когда он просыпается, как вы с ним боретесь. Можете ли вы дать некий универсальный рецепт по убийству дракона в каждом человеке.

Ответ:

Я могу только сказать по поводу страха, который был. Я так перебоялся в позднесоветское время в советской армии, откуда не должен был выйти живым. Но, как-то вышел. Я там так перебоялся. Вот там мне было реально страшно. Там я понимал, что я не какой-то там Путин, надо мной был сержант Чуев, который пытался сделать так, чтобы я не жил. После Чуева мне Путин не страшен. Я прошел старшего сержанта Чуева, и дальше мне ничего не страшно. Те, кто был в армии, меня поймут. Я думаю, что у каждого такой сержант где-то на горизонте был. Я перебоялся. Потом так удачно совпало, что когда я начал писать после возвращения из армии (82-83-й год), почти сразу, через 2-3 года, выяснилось, что стало можно. Все, что у меня накопилось, вдруг стало можно говорить. А это такой наркотик, который уже забивает даже чувство страха. Страх действительно прошел. Это не значит, что я идиот и ничего не боюсь. Я боюсь, потому, что у меня есть жена и дочь. Я более-менее понимаю, с кем мы имеем дело. В этом смысле, тревога есть. Что касается того, чем я могу поделиться. Есть совсем свежий случай, связанный с Норд-Остом. Было огромное желание самообмана. Оно у многих было. Не то, чтобы кто-то заплатил за то, что ты, а анализ произошедшего был так ужасен, что хотелось обмануть себя. Хотелось сказать себе, что все нормально, что была блестящая операция спецслужб, что виноваты те, а не эти. Надо было заставить себя анализировать и не побояться думать - это я помню очень хорошо. Помню хорошо, чего мне это стоило, потому, что был страх не перед тем, что тебя накажут за то, что ты скажешь что-то не то, а был страх самому для себя понять, что, кажется, прав ты, а не они. Надо было иметь некоторое мужество, для того, чтобы это самому осознать. Мы начали сопоставлять факты, и к выводам, к которым я пришел, меня привели факты. У меня не было заранее готового решения, что говорить. Когда я увидел эти факты, когда я их сопоставил, они меня привели к ужасным выводам. И сказать это потом было тоже трудно. Я очень хорошо помню, как у меня на записи сидели монтировщики, осветители вокруг - техническая служба, и я видел, что с ними происходит. Им было как-то стремно слушать. Они сидели, а потом в темноте они все ко мне по очереди подходили, что-то жали, что нащупали в темноте. Было страшновато говорить, но это было ничто по сравнению со страхом додумать. Иногда бывает страшно додумать, потому, что выводы, к которым ты приходишь, ставят тебя перед довольно жестким выбором. Самообман - это самое страшное. Здесь я могу сказать, что мне повезло в каком-то смысле. Просто, мой отец, который гораздо лучше меня, он этот диагноз выдал сразу. Он дольше меня живет, он дольше их знает. Он сразу сказал то, к чему он пришел в течение трех дней анализа информации. Почасового. Поминутного. Здесь мне нельзя было ошибиться, и я анализировал ситуацию по минутам этой ночи на субботу. Как был организован этот штурм, что это было, что сплошное вранье. Там было сплошное вранье и сплошной пиар. Любимое выражение Путина: "пиар на крови" - так это оно и было. В чистом виде. А когда это сказал отец, сначала, сразу, а я еще был в какой-то внутренней нерешительности, смятении, я не знал, что думать. А он знал. Он не знал никаких фактов, он верхним чутьем это почувствовал. А я потом проанализировал и к ужасу понял, что он прав. Для меня это был самый страшный, самый тревожный день в моей профессиональной практике - всей, потому, что надо было не позволить себе ошибиться. Первое условие - не обмануть себя. Следующий шаг легче - не обмануть другого.

Вопрос:

Немножко тяжело после Норд-Оста вопрос задавать, но я, все таки, попробую. У нас здесь очень доброжелательная атмосфера, как и всегда на этих семинарах. Мне понравилось, когда моя коллега сказала, что вы, в общем-то, не злой. Что вы белый и пушистый - это понятно. Но, там, на экране, вы злой, вы желчный. Не устаете ли вы от этого? Когда вы творите, вы как-то боретесь с собой или вас несет, как вы недавно объясняли. То есть, вы испытываете кайф от того, что вы делаете, и вы испытываете подзарядку.

Ответ:

По поводу злости. Надо отличать доброту и слабоумие. Не всякий, кто благостно улыбается со слюной изо рта, он добрый. Иногда он просто слабоумный. Не всякий, кто говорит желчные вещи, зол. Я скажу сейчас классические цитаты. Некрасов: "Я проповедовал любовь враждебным словом отрицанья". Про это же, замечательное определение про сатиру Эскандера: "сатира - это оскорбленная любовь". Это гениальное определение. По модулю, это такое же сильное чувство, как ненависть, как любовь. Просто с обратным знаком. Когда я писал, когда были неудачные недели, то мне приходилось себя заводить немного. Тогда мы питались какой-то мелкой травой, мелкими жучками, которые всегда есть. Но, когда случалось что-то серьезное, когда был повод для сатиры… Я думаю, что в пощечине негодяю есть большое нравственное удовольствие для честного человека. Человек, который ходит и раздает пощечина направо и налево, он больной, его надо госпитализировать. Ему надо связывать руки. Но, человек, который дает пощечину негодяю, публично, этот человек, как мне кажется, необходим. Это нормальный человек и ничего более. Злоба - как говорил Печерин: "Я люблю врагов, но, как-то не по-христиански". Я могу сказать, что иногда меня, что называется, несло. Но, на этот случай у меня был и есть шеф-редактор, так что мне было, кому вылить на голову ушат холодной воды. У меня был день, чтобы перечитать написанное. Иногда мне браковались тексты. Хотя я - художественный руководитель программы, но в 95% случаев я соглашался с редактором, потому, что понимал, что иногда он прав. Но, я не считаю себя злым. Ядовитым - да. Не вырвали еще этот зуб.

Вопрос:

Брянск - родина вашего любимого персонажа Шандыбина. Там сейчас готовятся к 200 летию Федора Ивановича Тютчева. Появились конфеты "Тютчевские напевы". Появилась водка "Тютчев". Эта гремучая смесь оборотней в погонах, этой водки - они ждут вашего описания. Вы должны вернуться, чтобы подсластить нашу жизнь.

Ответ:

Замечательно. Спасибо большое. Я должен покаяться перед Брянском. Я там был один раз, это было года четыре назад. По результатам поездки, я оттуда увез хорошую журналистку, которая стала женой моего близкого друга и работает сейчас в "новой газете", очень успешно. Так что с Брянском связаны хорошие воспоминания. Вы меня обрадовали - про Шандыбина я знал, а про Тютчева не знал.  

Светлана ПОЛИНОВСКАЯ, Уфа. Республиканский еженедельник "Версия", №30, 25 июля 2003 года.