В результате национальной игры в катастрофизм мы оказались во власти далеко не рыночной модели трудовых отношений

В то время как российская власть отчаянно спорит сама с собой, каких темпов роста достигнет страна, эти самые темпы роста снизились и замерли. Точка падения вполне пристойна - 2,5%, впрочем, хороша она для страны со стабильной и развитой экономикой, но не для нас. Нам, стремящимся к модернизации, к прорыву, к экономической мощи, этого мало. Факторов, которые могут привести страну к победе, хватает. Сдерживающих наши амбиции - тоже хоть отбавляй.

Интересно, а к какой группе факторов стоит отнести нас самих? Другими словами, каково качество российской рабочей силы? Со времен социализма многие сохранили чувство законной гордости за самую читающую страну, за широкообразованные кадры, за значительный научный потенциал. Мы понимали, что, несмотря на нашу высокую квалификацию, как рабочая сила мы не очень дорого стоим. Уже без гордости, но все же с некоторым удовлетворением отмечали, что это повышает наши шансы по сравнению со многими другими странами.

Однако годы реформ показали, что рынок труда в России ведет себя не вполне так, как от него ожидали. Во-первых, не оправдались прогнозы относительно неминуемой чудовищной безработицы. Во-вторых, адаптация рынка труда к экономическим потрясениям, обрушившимся на страну, происходила за счет сокращения и без того невысоких зарплат и рабочего времени. А в-третьих, пока шли реформы, менялась и структура трудовых ресурсов.

Но главный вопрос в том, как в течение всего периода экономической депрессии безработица удерживалась на весьма умеренной отметке, а с началом экономического оживления вообще резко пошла вниз. И каким образом этот феномен повлиял на состояние российского рынка труда в целом? Напомню, что в конце 1991 года тогдашний министр труда Александр Шохин предсказывал, что в течение 1992 года 30 млн. человек потеряют работу, причем для половины из них безработица окажется долгосрочной. Было известно: социалистическая экономика страдала избыточной занятостью, и ожидалось, что, когда прежняя система рухнет, огромные массы людей хлынут на рынок труда. Из учебников про капитализм мы знали, что безработица дисциплинирует, делает работников более сговорчивыми и даже становится антиинфляционным фактором. Более того, само по себе перераспределение сотрудников старых предприятий в новые сектора и есть суть реформ. Но это если люди новую работу находят. А если нет? Тогда с социальной и политической точки зрения безработица, несомненно, крайне опасна. Ну и гуляла по стране страшилка про грозящую нам чудовищную катастрофу...

Итак, по данным Госкомстата, пик общей безработицы был достигнут к началу 1999 года - 14,6%. После этого за два года она снизилась примерно до 8%. Это при том, что страна пережила падение ВВП на 40%, а реальная заработная плата сократилась на 60%! Известный эксперт в области трудовых отношений Ростислав Капелюшников выделяет целый ряд факторов, которые помогли избежать катастрофы.

Первый: российские предприятия не спешили расставаться с избыточной рабочей силой. Этому способствовала, к примеру, прямая финансовая поддержка со стороны государства - субсидии, списание долгов предприятий, различные льготы. Второй: в России была распространена вынужденная неполная занятость в виде административных отпусков или перевода на неполную рабочую неделю. Третий: своеобразный патернализм - руководители предприятий полагали, что, не увольняя работников, они проявляют о них заботу. Ну и самое главное: задержки заработной платы, которые - к изумлению всех иностранных экспертов - терпеливо сносили российские работники. В результате сохранять избыточную занятость стоило предприятиям не очень дорого. Зато стремление решительно избавиться от лишних работников влетало в копеечку. Важно и то, что не всякий терявший работу становился безработным: кто-то смирялся с экономической неактивностью (то есть просто переставал искать работу), кто-то находил заработок в теневом секторе.

Таким образом, если в странах Центральной и Восточной Европы адаптация экономики шла в основном по линии сокращения занятости, то в России - по линии сокращения рабочего времени и заработной платы. И страх перед безработицей, внедренный в общественное сознание в начале реформ, сильно способствовал выбору этой модели приспособления. Если я боюсь потерять место работы независимо от того, что реально происходит в экономике, то соглашусь и на меньшую зарплату, и на вынужденный отпуск. В результате национальной игры в катастрофизм мы оказались во власти далеко не рыночной модели трудовых отношений. Ужастики, которые заполняли экраны телевизоров и страницы газет, сделали людей более податливыми, а государству позволили расслабиться. Никто не торопился создавать систему переподготовки кадров и трудоустройства временно безработных. А теперь, когда пришла пора делать рывок в экономике, оказалось, что прорываться почти не с кем. Так что с пугалками надо быть осторожнее. И тем, кто пугает, и тем, кто пугается.  

Ирина Ясина - директор проекта фонда «Открытая Россия»